Таким образом, создалась редкостная возможность датировки клада с точностью до месяца.

А это очень важно! Ибо именно в осенние месяцы 1606 года в Москве и во всей России происходили события, определившие ход исторического развития на многие годы вперед. И «клад из изразца» смог рассказать много интересного.

Правда, сначала нужно было «прочитать» клад. Датировать его — лишь полдела. Важно определить: кто мог зарыть клад? Почему он был зарыт в таком шумном и людном месте, как Московский Кремль? И, наконец, почему был использован такой необычный сосуд для его сохранения — изразец?

Кто же мог зарыть клад? Сумма, его составлявшая, 12 рублей 3 гривны 3 алтына — достаточно велика для того времени. Как уже отмечалось, клады суммой 10–30 рублей составляли всего около 30 процентов от общего числа кладов 1533–1613 годов. Искать владельца «клада в изразце» следует, по всей видимости, среди городских жителей или тех категорий населения, для которых деньги в повседневном быту играли большую роль.

Из них следует исключить тех, кто стоял на вершине иерархической пирамиды русского общества — бояр, из числа которых формировалось ближайшее окружение царя, в том числе Боярская дума. Они получали денежное жалованье от 100 до 1200 рублей в год, или, если представить эту сумму в реальном выражении — от 10 тысяч до 120 тысяч копеек. Наш клад слишком мал на фоне таких сумм. К тому же, как уже говорилось, для этой социальной группы богатство измерялось на деньгами, а числом слуг и земельных владений, населенных крестьянами, измерялось домами и дворцами, наполненными различного рода «рухлядью» — драгоценными мехами и одеждой, изделиями из золота, серебра, украшениями.

Если спускаться сверху вниз по ступеням феодальной пирамиды, то наиболее многочисленную часть феодалов в то время составляли «служилые люди по отечеству». Это были дворяне, которые несли военную службу, получая за нее земельное владение и денежное жалованье. Самой обширной группой среди них были «дети боярские», как московские, так и «городовые» (иногородние) дворяне. У них были земельные оклады, и раз в шесть или семь лет они получали денежное жалованье, размеры которого колебались от 5 до 15 рублей. Когда царь объявлял военный поход, они являлись сами и приводили с собой вооруженных крестьян, количество которых зависело от размеров земельного надела, являлись «конно, людно и оружно». Многие иногородние дворяне — «городовые дети боярские» служили только «из денежного жалованья» — от 6 до 9 рублей в год, и не получали земельных поместий.

Ниже находились «служилые люди по прибору» — стрельцы, казаки, пушкари и затинщики (то есть обслуга больших пушек и малых затинных пищалей) — своего рода регулярные воинские силы. Московские стрельцы были в более привилегированном положении. Они часто привлекались к дворцовой и государственной службе и получали от 4 до 7 рублей в год, хлебное жалованье и «сукна на мундиры». «Городовые», то есть иногородние стрельцы имели 50–75 копеек в год и пахотные и огородные наделы, не превышавшие размеров обычного крестьянского владения. Стрелецкие начальники — десятники, пятидесятники, сотники и головы получали и жалованье, и земельные наделы бóльшие, чем рядовые.

Рядовые казаки получали денежное жалованье по 3–6 рублей год, а атаманы — по 11 рублей.

Пушкари имели по рублю в год, а также хлебное и соляное жалованье, земельные участки под дворы и огороды.

Все экономические неурядицы в стране неизменно сказывались как на размерах, так и на регулярности выплаты «за государеву службу». Впрочем, во время походов всем воинам, собранным под знамена, выдавалось единовременное денежное и хлебное жалованье.

Оставалась еще одна категория московского населения, в которой можно было бы искать владельца клада, — ремесленники. Но, думается, вряд ли они были среди них, во-первых, потому, что в Кремле отсутствовало сколько-нибудь крупное сосредоточение дворов ремесленников или торговцев, и, во-вторых, вместилище для клада все-таки необычно. В изразец мог спрятать деньги тот, кто очень спешил, или тот, кто был вынужден спрятать их на время, так как не имел постоянного места жительства в Москве.

В сентябре — октябре 1606 года Москва была полна ратных людей, призванных сюда из поместий «конными, людными и оружными». Помещики и вотчинники явились на военный призыв со своими лошадьми, полным конским убором, оружием и доспехами, запасом продовольствия и людьми. 23 октября князья Ф. И. Мстиславский и Д. И. Шуйский получили из казны 100 рублей. Эти деньги предназначались для снаряжения войск. В Кремле собрались дворяне московские, дворяне городовые и прочие московские ратные люди. Их срочно вооружали и отправляли в поход.

Причиной столь спешных военных приготовлений была грозная опасность, которая возникла в самом начале нового царствования. Василий Шуйский и поддерживавшая его боярская верхушка рассчитывали, что с уничтожением династии Годуновых и убийством самозванца жизнь в государстве пойдет «по старине». Однако не даром историки назвали царствование Шуйского «злополучным». Убийство Лжедмитрия не уничтожило народных утопий о «добром царе». Политика самозванца, в какой-то мере направленная на смягчение социального напряженности, всколыхнула надежды, и вера в «доброго царя» вызвала к жизни нового самозванца.

Им оказался на этот раз мелкопоместный верейский дворянин Михаил Молчанов, приближенный к Лжедмитрию в бытность его царем на Москве. Он объявил, что именно он «истинный» Дмитрий, который спасся во время майского восстания и убежал из Москвы. Вместо него был убит якобы другой человек. Молчанов действительно бежал из Москвы во время восстания 17 мая, предварительно захватив с собой личную печать самозванца. Голландский купец Исаак Масса в своих записках даже сообщил, что после бегства Михаила Молчанова пропали скипетр и корона и все «не сомневались, что он взял их с собою».

Молчанов появился в августе 1606 года в имении Мнишека, в Самборе (сам Мнишек и Марина с «двором» в то время содержались под арестом в Ярославле).

Возможно, новая самозванническая интрига заглохла бы, тем более что у нее не было поддержки извне, так как польский король тогда был поглощен собственными трудностями, а осмотрительные иезуиты не спешили на помощь новому претенденту на московский престол. Однако волна народного недовольства подхватила и понесла Михаила Молчанова в водоворот событий. Появился народный вождь — Иван Исаевич Болотников. На аудиенции в Самборе «Дмитрий» — Михаил Молчанов якобы сказал Болотникову: «Я не могу сейчас много дать тебе. Вот тебе 30 дукатов, сабля и бурка. Довольствуйся на этот раз малым. Поезжай с этим письмом в Путивль, к князю Шаховскому. Он выдаст тебе из моей казны достаточно денег и поставит тебя воеводой и начальником над несколькими тысячами воинов. Ты вместо меня поедешь с ними дальше и, если Бог будет милостив к тебе, попытаешь счастья против моих клятвопреступных подданных» (свидетельство Конрада Буссова, «начальника немцов», служившего в России с 1601 по 1611 год).

Болотников возглавил народное движение, направленное против феодалов и нового боярского царя Василия Шуйского. Ядром восставших были вольные казаки, беглые крестьяне, а также южные помещики Истома Пашков и Прокопий Ляпунов со своими людьми. Восстание охватило города Северской Руси: Путивль, Чернигов, Рыльск, Кромы, Курск. В сентябре правительственные войска потерпели поражение под Кромами, затем восставшим сдалась Тула. На сторону Болотникова перешли заокские города. Соединенные силы восставших подошли к Москве и встали в районе Котлы — Коломенское. Их насчитывалось приблизительно 20 тысяч человек.

Восставшие широко оповещали население в «прелестных» письмах: «Государь наш царь и великий князь Дмитрий Иванович всея Руси нынче в Коломне». Это было неправдой. Михаил Молчанов не только не осмелился выбраться из Самбора, но и перестал вскоре играть роль царя Дмитрия Ивановича. Самозванническая интрига закончилась сама собой, а Молчанов впоследствии стал одним из сторонников другого самозванца, вошедшего в историю под именем «Тушинского вора». Но это будет позднее, а пока восставшие готовились к решающей битве за Москву.