Бергвид вдруг грохнул кубком по столу. Медовый напиток выплеснулся и залил скатерть.

— Заткните пасти! — рявкнул Бергвид, и в гриднице мгновенно стало тихо. Как видно, волчью яму держал в памяти каждый. — Она моя. Наконец-то у меня будет женщина, достойная моего высокого рода!

Спорщики умолкли, рабы принесли новое угощение, Бергвиду снова налили меда в золоченый кубок.

— Ничего, он всех сначала берет себе! — бормотал «седой тюлень». — А потом почти всех раздает верным людям! А эта ему ненадолго понадобится. Она слишком строптива, а он таких не любит!

Это бормотание едва доходило до слуха Ингиторы, но заставило ее проснуться. Год назад она не была скальдом. Но бледной медузой она тоже не была! Ее гордость и сила духа были при ней всегда, и расставание с Хальтом не лишило ее того, что не он ей давал.

Подняв глаза, она вдруг увидела за одним из столов Асварда. Делая вид, что тянется за куском мяса, он незаметно показал ей нож. Не собираясь кидаться в одиночку на целое войско орингов, чтобы со славой, но бесполезно умереть за госпожу, Асвард готов был помочь ей хотя бы тем, что было в его распоряжении. А уж как она этим распорядится, будет зависеть от нее.

Вскоре Бергвид уронил голову на стол и замер — заснул. Никто не смел его трогать, празднество орингов шло своим чередом. Женщины ушли во внутренние покои.

— Он теперь до утра не опомнится! — приговаривала Одда. Ее, как видно, ничуть не огорчило то, что ее подруга становилась соперницей. — Он как выпьет, так крепко спит!

Ингитора, напротив, не могла заснуть. Она слышала многоголосые крики в гриднице, и это напоминание о перемене в судьбе не давало ей заснуть. Пора было что-то делать. Что?

Одда безмятежно спала рядом с ней, осторожно поворачиваясь, положив руку на живот. А Ингитора села на лежанке, глядя в темноту, как будто вот-вот сейчас перед ней должен был открыться выход на свободу. Бергвид уважал ее потому, что она была скальдом, и испугался однажды, увидев в ее глазах мстительную злобу Дагейды. Одни из волшебных сил ему помогали, других он боялся. Его смирило поэтическое слово — так где же оно? Где же он, хромой альв с белым огнем в глазах? Почему бросил ее, когда обещал помогать всегда?

— Обещал, и буду помогать! — вдруг услышала Ингитора знакомый насмешливый голос. Вздрогнув, как от сильного удара, она поспешно огляделась. Спальня по-прежнему была тиха, на лавках посапывали женщины. — Да не ищи, я не снаружи, я внутри! — продолжал голос Хальта. — Я все это время был с тобой!

— Где ты? — прошептала Ингитора. Она слышала голос Хальта, который не могла спутать ни с каким другим, но не видела его. Ей казалось, что это все ей снится.

— Тише! — прикрикнул Хальт. — Не надо ничего говорить вслух, я и так слышу! Ты обижаешь меня, Дева-Скальд, если думаешь, что я тебя бросил. Я здесь! Я всегда с тобой, даже если ты меня не видишь. Просто на этом полуострове у Черной Шкуры мне так мерзко и неуютно, что я запрятался поглубже. Но уж если ты без меня не можешь, то придется мне показаться!

— Так покажись! — мысленно позвала Ингитора. Она хотела бы радоваться, но еще не верила нежданному счастью. Мгновенно весь ее страх и тоска исчезли, осталось только волнение, что это неправда и голос Хальта является плодом ее воображения. — Где же ты?

— Ты изрядно поглупела! — с раздражением отозвался Хальт. — Я же говорю: мне вовсе не нужно показываться! Я и так здесь, с тобой! Однажды встретив меня, от меня уже не избавишься, нет! Даже если захочешь! — Альв хихикнул, и этот смех Ингитора уже не могла считать воображаемым. — Вспомни — откуда взялись те стихи, которыми ты встретила Бергвида на корабле? Не сама же ты их сочинила? Это я подсказал их тебе — я еще там решил спрятаться получше. Но раз тебе мало того, что ты уже умеешь, придется мне научить тебя чему-нибудь еще. Поднимайся.

Ингитора откинула мягкое одеяло и спустила ноги на пол. Одда пошевелилась. «А они не проснутся?» — опасливо подумала Ингитора, обращаясь к Хальту. Разговаривать с ним мысленно оказалось даже удобнее.

— Повторяй за мной! — велел он.

И тут же чей-то голос, отдаленно похожий на голос Хальта, но другой, глухо запел где-то вдали:

Ингитора повторяла мысленно это заклинание и с каждым словом слышала, как ровнее и глубже становится дыхание женщин в спальне.

— Нарисуй на стене руну сна! — велел Хальт. — Ты говорила как-то, что отец обучил тебя рунам, ведь так?

Конечно, отец обучил Ингитору рунам — их должен знать каждый хёльд, потому что от него зависит благополучие многих. Ингитора взяла одну из своих серебряных подвесок и заостренным краем нацарапала на бревне стены руну сна.

— Теперь повтори заклинание еще раз! — потребовал невидимый альв. — И не просто говори слова, а направляй их на этих женщин. Ты должна видеть все то, о чем говоришь! Ты должна верить! Иначе заклинание не получится. Стань сама мхом и болотом, оплетай сетью их души. Повторяй!

Ингитора заговорила слова сонного заклинания снова, медленно, стараясь увидеть и ощутить все это — глубину болота, мягкость пушнины, оплетающую мягкость беспробудного сна. Она сама становилась этим сном и заползала в уши, веяла на глаза. Себя она воображала туманным облаком, заполняющим души спящих женщин. Еще утром она не поверила бы, что такое возможно, что это сможет сделать не какая-нибудь колдунья из горной пещеры, а она, Ингитора дочь Скельвира. Но слова Хальта показали ей дорогу, и тут же Ингиторе показалось, что она всегда знала ее. Близкая опасность обострила ее чувства и пробудила скрытые силы. И она знала, что у нее все получается.

Женщины быстро погружались в сон глубже моря, слух и зрение их замирали. Теперь через покой могли бы пройти с топотом и храпом все быки Ньёрдовых стад — и ни одна из женщин не заметила бы их.

— Теперь одевайся! — приказал Хальт.

Ингитора поспешно бросилась собирать свои рубахи и платье, натянула чулки и сапожки, едва нашарила в темноте ремешки. Ее цепочки и подвески звенели, и она старалась их придержать, второпях не сразу сумела застегнуть на груди лямки платья, укололась о булавку.