— Хеймир конунг дал мне ее на всякий случай, — сказала Ингитора и снова спрятала цепь под платье. — Ведь выкупить Эгвальда очень важно, а мало ли какие трудности могут возникнуть. У меня нет причин очень полагаться на благородство Торварда конунга. Зачем он напал на дружину моего отца, когда слэтты и не думали его трогать?

— Да, в этом случае много загадочного. — Кюна Ульвхейда задумчиво покачала головой. — У меня нет причин не верить тебе, но раньше я не слышала, чтобы Торвард сын Торбранда был способен на такую беспричинную низость.

— Мне не до раздумий о причинах его поступков! Когда убит отец, не до таких вопросов!

— Я понимаю тебя. Но тем более удивительна твоя смелость. У Торварда конунга теперь у самого есть причины не любить тебя. Мне пересказывали твои стихи в его честь, вернее, против его чести. — Кюна Ульвхейда на миг улыбнулась, но тут же ее лицо снова стало серьезным. — Я бы на твоем месте поостереглась к нему ехать. Может быть, он просто хочет заманить тебя к себе. Женщина может постараться отомстить конунгу, но у конунга всегда больше способов отомстить ей.

— Может быть, и так, — согласилась Ингитора. — Я уже думала об этом. Но тем он только принесет себе самому новый позор. И он требует, чтобы к нему приехала именно я. Ормкель отказался взять с собой даже кюн-флинну Вальборг. Если Торвард конунг хочет со мной встретиться — он этого добьется. У меня хватит смелости взглянуть ему в глаза. А вот у него хватит ли? Пусть он боится. А я не буду.

— Я вижу, Эгвальд ярл правильно выбрал невесту, — сказала кюна Ульвхейда. — Твоих сыновей никто не назовет робкими.

— Я еще не невеста ему, — ответила Ингитора. — Я поклялась, что не возьму в руки женской работы и не выйду замуж до тех пор, пока мой отец не будет отомщен.

— Вот как! Теперь я совсем хорошо понимаю, что толкнуло Эгвальда ярла в этот поход. Он ведь тоже ночевал здесь у меня, когда плыл к фьяллям. По его лицу сразу было видно, что он влюблен. Он даже сказал мне, что едет добывать свадебный дар для своей невесты. А теперь… Теперь получается, что сама невеста едет с дарами, чтобы получить его обратно.

Ингитора помолчала немного. Ей хотелось спросить,где тогда сидел Эгвальд, из какой чаши пил. Из этой, с чеканным ободком черненого серебра, или из другой? Но вместо этого она тихо ответила:

Кюна Ульвхейда внимательно смотрела в лицо Ингиторе, слушая стихи.

— Здесь немало житейской мудрости, — cказала кюна. — Но это совсем не похоже на те твои стихи, что мне приходилось слышать.

— А это и не мои стихи, — ответила Ингитора. — Так говорил Отец Ратей.

Наутро кюна Ульвхейда с детьми вышла проводить Ингитору и махала ей рукой с берега, пока «Серебряный Ворон» уходил из фьорда. Впереди плыл «Козел» Ормкеля, но сам Ормкель стоял возле Ингиторы. После первого ночлега он решился на это перемещение, чтобы получше присматривать за зловредной Девой-Скальдом. Ему не нравилось, что у него самого только двадцать хирдманов, а Ингиторе Хеймир конунг дал почти пятьдесят человек и корабль на восемнадцать скамей. Но возражать было глупо — не только маленькая кюн-флинна Альвхейда знает, что от конунга слэттов к конунгу фьяллей везут десять марок золота и чудесную золотую цепь.

Еще три дня они плыли вдоль земель раудов. На третью ночь корабли остановились в усадьбе у устья реки Кларэльв. Здесь жил Арнльот ярл, собиравший для Хеймира дань с ближайших областей квиттов, которые начинались за Кларэльвом.

Одно название Квиттинга будило в душе Ингиторы множество неприятных чувств, но миновать его было нельзя. Ведь он лежал посередине между землями слэттов и фьяллей. И Ингитора заранее готовила себя к тому, что ей придется увидеть Скарпнэс. Ей очень не хотелось там ночевать, и она попросила бы Хьёрта Колесо, старшего над ее нынешней дружиной, устроить так, чтобы проплывать его в середине дня. Присутствие Ормкеля помешало ей обратиться с такой просьбой — как бы фьялль не подумал, что она боится. Но, к своему удовольствию, вечером в усадьбе Арнльота ярла она услышала, что Ормкель и Хьёрт обсуждают как раз это. Ормкеля тоже не прельщала мысль о новой ночевке на Скарпнэсе.

Усадьба Кларэльв была многолюдна, и у большинства ее обитателей отчетливо слышался в речах выговор квиттов. Все они посматривали на Ингитору и ее спутников, но любопытство их было каким-то отстраненным — так они могли бы рассматривать обреченных на неминуемую смерть, которым не суждено вернуться. Ингиторе не нравилось это, и она рано попросила хозяйку указать ей место для сна.

Отплывать им пришлось на самой заре, под легким встречным ветром. Сам Хресвельг, великан в облике орла, порождающий крыльями ветер, как будто хотел помешать их плаванию. А может, предостеречь. Стоя у правого борта, Ингитора смотрела на низкий берег, вдоль которого им предстояло теперь плыть не меньше семи-восьми дней, до Трехрогого Фьорда, где кончается полуостров и начинаются земли фьяллей.

Низкий каменистый берег, покрытый еловым лесом, казался заколдованным. По сравнению с оставленными позади землями раудов он выглядел пугающе пустым. Именно эти места первыми подверглись разорению, первыми были покинуты жителями. Несколько раз за первый день Ингитора видела разрушенные остатки усадеб, едва видные под зарослями, и лишь иногда попадались на глаза дымки над берегом вдали. Дерновых крыш с моря нельзя было разглядеть. Все же люди здесь были, хотя и мало. Квитты еще жили на своей несчастной земле.

Вечером второго дня два корабля обогнули Китовый Мыс. До Скарпнэса, за которым морская дорога огибала полуостров и поворачивала на север, оставалось не больше одного дня пути.

— Сегодня нам нужно уплыть как можно дальше! — сказал Ингиторе Хьёрт. — Сейчас не будем останавливаться. Еще достаточно светло. Мы попробуем доплыть до речки Моркэльв и переночуем там. Тогда до Скарпнэса остается меньше одного дня пути, и мы проплывем его засветло. Завтрашнюю ночь мы проведем уже на западной стороне Квиттинга.