Родничок журчащий,
Куда я бегал за водой…
В крушиново-ольховой чаще
Он и поныне молодой.
На дне его пестрят песчинки,
Вокруг — осока и цветы.
И девочка в цветной косынке
Глядится в зеркальце воды.
Потом уходит долгим взглядом
В большое небо,
Как в окно.
И ничего-то ей не надо,
Не надо ничего давно.
Она глядит,
Как тучи тают,
Как проплывают облака,
И ни о чем-то не мечтает
Среди цветов
У родника.
А просто думает:
«Я знаю,
Что облака идут ко мне
Напомнить,
Что живет родная
Душа в родимой стороне».
Вот девочка косынкой машет
Вослед плывущим облакам.
— Ну, что ты, Маша?
Плачешь, Маша!..
И слезы градом по щекам.
Мне снится родничок журчащий,
Куда я бегал за водой.
В крушиново-ольховой чаще
Он и поныне молодой.
И я все чаще замечаю,
Как проплывают облака.
Вот замерло одно, качаясь,
Как весточка от родника.
Оно цветной косынкой машет
И тает, тает на глазах…
И прямо в душу
Смотрит Маша,
Простоволосая,
В слезах.
Полдень
Был полдень сух и безмятежно светел.
Дремали клёны в сонной тишине.
И вдруг нежданно
Навалился ветер,
И кринки загудели на плетне.
Запел плетень.
И это было гимном
Языческому шествию грозы.
И пыль кружилась над дорогой дымно,
И звонко бились рыжие овсы.
И с первой каплей,
С первым громом —
Ливень
Ударил в огороды и сады.
Почти неуловимый запах лилий
На землю опустился с высоты.
И было видно,
Как ручьи бежали,
Скликая непоседливых ребят,
Как у стогов
Пугливо кони ржали
И прятали под брюхо жеребят.
Но как-то сразу стало тихо-тихо,
Как будто и ни ливня, ни грозы.
Над снегом зацветающей гречихи
Остыли грома гневные басы.
Молчали вербы, и молчали клёны
И радуга,
Упавшая в Десну,
Глядела как-то очень удивлённо
На пахнущую небом тишину.
Листопад
Осенние кустарники красны.
И желтизна берез
Дрожит над ними.
И я бреду
И повторяю имя
Той самой,
С кем расстался до весны.
Я не грущу,
Хотя грустят леса, —
Их тоже до весны покинут скоро
Тетеревов любовные раздоры,
Листы берез
И птичьи голоса.
Что сделаешь!
Листву не удержать,
И журавли не могут оставаться.
Им надо — ввысь,
Им надо — оторваться,
А лесу нужно молча провожать
И не грустить в рябиновом огне
И в пламени берез,
Что тихо гаснут...
Тогда зачем тревожиться напрасно,
Зачем грустить, когда не грустно мне?
Мне весело от мысли,
Что назад
Вернутся птицы
И листва вернется.
И не беда,
Что сердце грустно бьется,
Что на душе
Осенний листопад.
1966
Цвет земли
Земля в масштабе мирозданья.
Я не о ней хочу сказать.
Я все о той,
С кем на свиданье
Явился тридцать лет назад.
Явился к роднику,
Откуда
Носили воду сотни лет
Поклонники земного чуда,
Веками сеявшие хлеб.
Явился я звонкоголосо
Туда,
Где, как и в старину,
Стозвучно
Косы на прокосах
Озвучивали тишину.
По клеверам шмели сновали,
Гудели липы у реки,
И голуби
Зерно клевали
Доверчиво с моей руки.
Дорога.
Тропка полевая.
Поющий перепел во ржи...
Явился я,
Не понимая,
Что это — мне принадлежит.
И после,
В грохоте орудий,
Который слышал не в кино,
Я думал,
У меня не будет
Всего того,
Что мне дано:
Ни клевера,
Ни речки синей.
Ни трепета перепелов.
Была со мною боль России —
Без ярких красок, ярких слов.
Все было серое.
Шинели
И грозовые облака.
И серые ветра шумели
Над серым отблеском штыка.
Холстами серыми
Проселок
За серым лесом пропадал.
И серый дым
Кружил по селам,
И серый пепел оседал.
Тонуло солнце дымным шаром.
Не слыша птичьих голосов,
В огне рябиновых пожаров,
Во мглистом сумраке лесов...
И вот теперь,
Когда мне снова
Дано все то, что надлежит,
Я не могу уйти от слова,
Что рядом с памятью лежит.
Я не могу уйти от сердца.
И даже в радости
Нет-нет
Да промелькнет тот самый,
Серый
И монотонно-горький цвет.
И прозвучит рассветной ранью
Навеки близкая земля,
Что не в масштабе мирозданья,
А в грустной песенке шмеля.
1966
***
Будет слово, —
Было бы полслова,
От которых слово родилось…
Ждет меня Надежда Ковалева,
Ждет, ветрам открытая насквозь.
Ждет меня, сама того не зная,
Верит и не знает, что — в меня,
О себе порой напоминая
Светлой зорькой начатого дня.
Та заря восходит,
Освещая
Дней моих слепые пустыри.
Только я живу,
Не замечая
Этой потревоженной зари…
Лихорадит древнюю планету,
Много бед и много слез на ней.
Я обязан рассказать об этом
В суматохе проходящих дней.
Потому-то розовые краски
Опадают с чистого листа,
И душа уже не жаждет ласки,
И над ней не властна красота.
Я иду сквозь годы.
Как сквозь плети,
В седине,
Как в пепле и золе, —
Будто я не три десятилетья,
А три века прожил на земле.
Возвращусь ли к ясным зорям снова,
Смою ль в раны въевшуюся соль,
Коль под сердцем
Вызрели полслова,
Сердцу причиняющие боль?
И мои глаза туманит память,
Рот кривит от боли и обид:
Мир,
Что создан чистыми руками,
Пятна грязи бережно хранит.
Значит, вновь со мной на этом свете
Вдовьи слезы и сиротский плач.
Все мое…
И бродит по планете
Прошлых лет и будущих
Палач.
Я хочу его ясней увидеть,
Чтобы быть ошибки не могло!
Ненавидеть — значит ненавидеть,
Не беда, что это тяжело…
Вот и гаснет радужное слово,
Только ты в затмения не верь.
Жди меня, Надежда Ковалева,
Жизнь мою по пустырям не мерь!
Я к тебе приду, пройдя полсвета,
Нагорююсь вдоволь, нагрущусь.
Если не приду к твоим рассветам,
То к твоим закатам возвращусь.
Рожь отколосится. Отгуляет.
Лен голубоглазо отцветет.
И кукушка голос потеряет,
И ромашка под косой падет.
Лилии над утреннею речкой
Надолго растают, будто снег…
