– Вполне допустимая гипотеза, – прокомментировал Эплби.
– Долгая жизнь в научной келье делает человека слишком инертным и простодушным. Серьезный скандал, связанный с Бентоном, представлял для меня невероятный интерес. Но только уже в Сплите, когда я распаковал багаж в затрапезной гостинице с величавым названием «Гранд-отель «Вселенная» и любовался похищенным куском мрамора, до меня дошло, как много я на самом деле упустил.
Насколько я догадываюсь, Маммери посвятил вас в историю с «Кодексом» Бентона, верно? Это была потрясающая находка для науки, но Бентон повел себя с ней самым варварским образом. Он никогда не выпускал раритет их рук. Лишь устроил масштабную научную конференцию в Париже, где подлинность «Кодекса» была подтверждена ведущими мировыми экспертами в данной области, но даже там Хорас не терял документа из поля зрения, как ребенок, опасающийся кражи любимой игрушки. Он стал в какой-то степени легендарной фигурой; ничего подобного в анналах науки прежде зафиксировано не было. Свою находку он надежно спрятал под замок. Время от времени лишь публиковал отдельные куски, дополняя их факсимиле в виде иллюстраций. Но до сегодняшнего дня – то есть, если быть точным, до сегодняшнего вечера – он прятал текст «Кодекса», сунув его себе, фигурально выражаясь, под задницу. Можете себе представить, какое негодование это вызывало среди других ученых, включая и вашего покорного слугу. С таким же успехом можно утаить важнейшее открытие в области клинической медицины – как возмутились бы люди, страдающие соответствующим заболеванием, узнав о вашем поступке! Здесь получилась очень похожая ситуация. И вот так, сидя в Сплите и любуясь из окна на руины дворца Диоклетиана, я понял, каким же был ослом. Ради какой-то жалкой мраморной фигурки упустил выпадающий раз в жизни шанс сделать карьеру.
Эплби кивнул.
– Возможности для по-настоящему крупного шантажа действительно выпадают крайне редко. Можно только посочувствовать, представив пережитый вами стресс.
– Я годами размышлял, как и с какой стороны подойти к этому делу. А потом совершенно случайно стал читателем романов Элиота.
– Вот это плохо. Как раз то, чего сам Элиот так опасается. А я-то старался убедить его, что преступники не могут почерпнуть полезной для себя информации из его сочинений. Но я не принял во внимание существование людей, наделенных таким упорством и фантазией, как вы. – Эплби покачал головой. – Я делился с вами соображением, что разговоры зачастую могут послужить ключом к разгадкам любых тайн? Достаточно послушать, как говорите вы, чтобы понять – такой человек способен на самые экстравагантные выходки. И когда вы при мне пустились в рассуждения об искусстве на Лабрадоре, я сказал себе: «Это тот, кто тебе нужен».
– Но я вовсе не тот, кто вам нужен! Мой проступок, которому вы придаете сейчас столь большое значение, не имеет отношения к делу в целом. Если вы сравните загадку, которую пытаетесь решить, с жемчужиной, то я стал лишь самой первой песчинкой, попавшей в створки раковины, чтобы возбудить процесс роста. Но продолжу. Итак, я начал читать романы Элиота, и мне полюбился Паук. Меня особенно обрадовал поворот событий, когда он оставил преступную стезю и стал опорой закона и порядка.
– О! – воскликнул Эплби. – Вот это уже совсем интересно. Ваши поступки после такого заявления начинают, конечно же, представать совсем в ином свете. Хорошая мысль – упомянуть о симпатиях к закону.
Уинтера не насмешила шутка собеседника. Он посмотрел на него еще более серьезно, чем прежде.
– У вас мозги работают, как у Буссеншута, – сказал он. – А Буссеншут, должен признать, один из величайших умов Англии. Остается только пожалеть тех воришек и грабителей-взломщиков, с которыми вы сталкиваетесь по роду службы.
– Кстати, о взломщиках, – поймал его на слове Эплби. – Не пора ли перейти к сути?
– Да, вы правы. Передо мной встала не самая простая задача. Бердвайр располагала компроматом на Бентона. Несколько лет назад она записала все известные ей факты в одну из тетрадочек под красной обложкой. И мне необходимо было эти факты узнать. А потом пустить в ход. И тут меня подвела излишняя щепетильность. Как воспользоваться фактами? Буссеншут не колебался ни секунды. Заручившись нужной информацией, он попросту отправился к Бентону и заключил с ним сделку. Мне это представлялось невозможным. Я рассуждал так. Если я лично попытаюсь шантажировать Бентона, он разоблачит мой блеф. Заявит, что ему на все плевать, и я могу предать известные мне факты огласке, а у меня, скорее всего, не хватило бы на это смелости. Ее, вероятно, не хватило бы и Буссеншуту, вот только он оказался гораздо более тонким психологом. Он знал, что Бентон сразу сломается, а потому действовал бесхитростно и прямолинейно. Моя же слабость заключалась в склонности все усложнять.
– Да, с этим не поспоришь.
– Но вернемся к способу добычи информации. Мне претила идея найти сообщника, который втерся бы в доверие к Бердвайр, обхаживая ее. Но и сам я не мог к ней приблизиться на пушечный выстрел. Оставалось только ограбление. Причем ограбление, мотив которого не мог быть с легкостью установлен. Если бы стало известно, что женщину ограбили с целью завладеть скандальными мемуарами, моя затея кончилась бы провалом. И тогда я подумал о крупном взломе, в котором изначально были бы видны элементы розыгрыша и бурлеска. Я раскопал кое-что о личной жизни Бердвайр, легенду о муже в Лондоне, слухи о напряженных отношениях с Элиотами. Потом подготовил почву. Задал тон довольно-таки примитивной шуткой, позвонив Элиоту и вульгарно намекнув на его интимную связь с соседкой. А только затем пошел на ограбление. Мне было заранее понятно, что придется унести достаточно много материалов для изучения. Поэтому я приехал на машине, провел часть дня, усыпляя многочисленных собак, а ночью влез в дом, собрал нужные мне тетрадки и еще кучу всего для отвода глаз, нарисовал свою похабную карикатуру…
– А потом, как я заметил, – перебил его Эплби, – вы постоянно отмечали остроумие шутника, подчеркивали, что в результате никто не пострадал.
– Но так и получилось. Моей следующей задачей стало превратить ограбление в идиотский розыгрыш, вернув похищенное. Вам известно, как я проделал это. Паук в роли преступника совершил преступление, а Паук в роли сыщика помог найти вещи. Это был первый случай, когда двойственность натуры персонажа Элиота пошла мне на пользу.
Мне крайне жаль, но больше мне нечего вам рассказать. Я не сумел получить желаемого. Находясь в Англии, Бердвайр, несомненно, хранила самые скандальные материалы в банковской ячейке. Все пошло прахом, и можно было ставить точку. Но вы, думаю, уже догадались, как я намеревался использовать материалы, если бы сумел их добыть. Вооружившись компрометирующими фактами, я собирался не лично обрушиться с ними на Бентона, а пустить в атаку на него Паука. У меня возникло предчувствие, что Бентон окажется уязвим для столь необычного нападения, спасует перед чем-то вроде того, что потом на самом деле случилось в Раст-Холле.
– Буссеншут ранее днем изрек почти такую же сентенцию.
– Раздвоенность личности Паука снова можно было использовать для дела: мошенник, который шантажирует, и детектив, разоблачающий шантажиста. Я не успел спланировать всего в деталях, но если бы добыл необходимые факты, получилось бы как нужно, в этом нет сомнений.
На этом мое участие в дальнейшей истории заканчивается. О «Кодексе» теперь больше знает Буссеншут. А меня, разумеется, вывело из равновесия рассказанное мне затем Тимми, его просьба о помощи. И я поступил крайне опрометчиво, поспешив тем же вечером упомянуть имя Бердвайр при Бентоне, когда рядом был Буссеншут. И, естественно, он молниеносно все понял. Буссеншут в буквальном смысле взял «Испанскую миссию» штурмом, легко уболтал не слишком умную леди, узнал страшные для Бентона подробности его прошлого, предъявил ему факты и заставил отправиться в Лондон за «Кодексом». Для Буссеншута все и всегда просто, что дает ему огромные преимущества. Однако после ограбления Бердвайр остальные проделки Паука уже не имели к нам отношения. Тайна остается тайной, но наша «научная» трагикомедии здесь ни при чем.
