– Что ты ему на это сказал?

– Выразил восхищение столь очаровательной и своевременной идеей. Вот тебе оборотная сторона хорошего воспитания! И тогда он предложил мне накропать эти маленькие элегии. Даже представил в качестве образца пример собственного сочинения. «Красавица младая…» – и все в таком роде.

– «Красавица младая»?

– Да, звучало это так:

Незабываемые стихи, не правда ли?

Патришия рассмеялась.

– Я их уж точно не забуду. Это из Хораса Уолпола с необходимыми поправками в тексте, само собой. Джаспер любит переписывать классику под свои нужды.

Тимми обвел взглядом Китайский сад в том мрачном настроении, которое тот и должен вызывать.

– Ты так широко образованна, Патришия. Уинтер непременно сказал бы, что твое место где-нибудь в поэзии лорда Теннисона. Знаешь, я все чаще начинаю воспринимать Уинтера как несколько сволочную натуру. По-твоему, мне следует написать дурацкие мадригалы? С угрозой убийства или чьей-то внезапной смерти это представляется глупейшей тратой времени.

– Думаю, следует. Хотя бы из вежливости… Но пойдем, осмотрим руины. Через полчаса совсем стемнеет.

Они выбрались из узкой расщелины, где располагался Китайский сад. И вскоре показались развалины.

– Постой-ка, – сказала Патришия. – Отшельник здесь.

И действительно отшельник в балахоне из грубой ткани и с небольшим томиком в руке задумчиво расхаживал туда-обратно вдоль длинного ряда арок в норманском стиле, протянувшегося по краю руин – там, где явно располагался вход в подвалы для хранения припасов или так называемый селлариум. Дойдя до конца аркады, он ненадолго останавливался и медитировал, как казалось, о высших материях. Но в целом его маневры до смешного напоминали действия часового на посту.

– Он действительно выглядит немного потасканным, верно? – заметил Тимми, поскольку отшельник, хотя и вел себя вполне пристойно, производил впечатление опустившегося старого пьянчуги, что не вполне соответствовало образу анахорета.

– Попробуем заговорить с ним?

– Именно это и запретил делать Шун, – ответила Патришия.

– Да пошел он к черту! – О том, что Патришии не следовало нарушать запретов, наложенных работодателем, он даже не задумался. – Уверен, нам нечего опасаться.

Патришия, вновь невольно отметив дикарские, варварские черты, отличавшие всех Элиотов, вздернула подбородок и двинулась вперед. Когда они подошли ближе, отшельник заметил их и моментально преклонил колена для молитвы.

– Что за полная че… – Тимми оборвал восклицание, неожиданно увидев своего отца.

Мистер Элиот или, точнее, голова мистер Элиота с предельной осторожностью показалась из-за полуобрушившейся стены за спиной у отшельника. Он быстро оценил обстановку, поспешно перебежал в другое укрытие и растворился в тени наступавшего вечера.

Тимми и Партишия, непроизвольно послужившие для отшельника отвлекающим фактором, недоуменно переглянулись.

– Как странно, – сказал Тимми. – Хотя папа порой любит поразвлечься игрой в бойскаута. По мнению Чоуна, в глубине души он так и остался мальчишкой. Но расскажи мне, что там вообще интересного, в этих руинах?

– В селлариуме? Мы с Белиндой всегда полагали, что его превратили в своего рода секретную лабораторию. Они там испытывают новые взрывчатые вещества, формулы которых украли у других компаний или добыли, подкупив их сотрудников. Что-то типа того.

– Не устаю поражаться, как легко ты относишься к своей причастности к скандальному и потенциально опасному бизнесу.

– Я как раз стараюсь держаться от него подальше и занимаюсь только своими делами. А вот ты сейчас хочешь сунуть нос в этот скандальный бизнес.

– Что правда, то правда. И давай пойдем дальше. – Тимми взял Патришию за руку и двинулся вперед. Отшельник оставил свою молитву и принялся бить себя обломком камня и стучать лбом в землю. Тимми в недоумении замер.

– Ты не думаешь, Патришия, что это один из так называемых способов умерщвления плоти? В слишком буквальном смысле. Было бы ужасно, если бы он раскроил себе череп у нас на глазах.

– Абсолютно убеждена, что ничего такого не произойдет. Он для Джаспера что-то вроде шута. Так что не переживай за него.

Они тронулись дальше. Когда до отшельника оставалось ярдов пятнадцать, он внезапно прекратил самоистязания и повернулся к ним и выкрикнул:

– Валите отсюда!

Они остановились.

– Не поняли? Проваливайте! Козлы вонючие! Если не хотите получить по башке. – И шагнул в их сторону, угрожающе сжимая в руке камень.

– Какой жуткий тип, – сказал Тимми.

Патришии показалось, что настроен он не менее воинственно, чем полубезумный отшельник. Назревала ситуация, когда мир и покой аббатства Шун снова могли быть нарушены самым шокирующим образом.

Но в критический момент наступила неожиданная развязка. Из селлариума поднялся на поверхность лично Джаспер Шун.

– Мои дорогие юные друзья, – сказал он, подходя и беря их за руки, – сегодня вечером воздух сыроват, и его нельзя назвать полезным для здоровья.

Он отвел их назад к дому. Уже на террасе они задержались и теперь уже со значительной дистанции снова с интересом посмотрели в сторону руин: сгустившийся сумрак добавил атмосфере подлинности.

– Не могу выразить словами, – произнес Шун, – что значит для меня прошлое. – Он ненадолго задумался. – Знаете, ничто не обрадовало бы меня больше, чем превращение настоящего в прошлое быстрее, чем это происходит на самом деле.

Эплби, бродивший по аббатству в поисках примечательных произведений живописи (ему сказали, что где-то можно увидеть подлинник Иоганна Цоффани), остановился, услышав громкий мелодичный голос Питера Хольма.

– На вашем месте я не стал бы этого делать, – говорил Хольм. – Ей-богу, лучше не надо. Такие вещи считаются нормой в художественной литературе и нравятся зрителям театральных мелодрам. Но в реальной жизни это никуда не годится. Гораздо больше неприятностей, чем удовлетворения. В этом я разбираюсь. Или, по крайней мере, дождитесь возвращения в Раст-Холл. Порка лошадиным кнутом – это все-таки сугубо внутрисемейный вопрос.

В ответ послышалось невнятное бормотание. Эплби зашел в «Трибуну» и обнаружил, что увещевания Хольма обращены к сэру Руперту Элиоту. А Руперт щелкает хлыстом для лошадей с самым зверским лицом.

– Эплби, – обратился к нему Хольм, удобно вытянувшийся на одном из диванов, – прошу вас, поддержите меня и образумьте сэра Руперта. Он получил еще одну «черную метку» – а я так хотел когда-то участвовать в постановке «Острова сокровищ»! – и жаждет теперь нещадно выпороть своего кузена. Я же делаю все от меня зависящее, – Хольм сменил позу на более изящную, – чтобы предотвратить экзекуцию. Хотя бы потому, что нервы у нас и без того уже на пределе. И лично мне меньше всего нужны сейчас вопли Арчи Элиота. В другое время, при иных обстоятельствах, – пожалуйста. Но после осмотра этой тоскливой коллекции и перед ужином – ни в коем случае. Умоляю, вмешайтесь!

– «Черная метка»? – Эплби повернулся к Руперту. – Еще одно предупреждение?

– Очередная несусветная дурость. – Рукояткой хлыста Руперт указал на скомканный обрывок газеты, лежавший на столе. – Им бросили в меня, когда я шел по коридору. Теперь эта маленькая жирная свинья должна спрятаться подальше. Согласен, что лучше всего было бы выпороть его в общественной уборной. Но аббатство Шун представляется мне вполне полноценной заменой.

Хольм разгладил метательный снаряд. Им оказалась часть газетной полосы из воскресного издания – квадрат размером примерно в шесть дюймов.

– После взрыва настоящей, хотя и маленькой, бомбы мне такой поступок решительно кажется самой невинной шалостью, – сказал он. – Даже если предположить, что это действительно работа сэра Арчибальда, неужели вы считаете необходимым прибегнуть к столь суровому наказанию? Не лучше ли подложить ему за ужином канцелярскую кнопку на сиденье стула? Или скормить соблазнительное на вид пирожное с начинкой из чернил?