Мистер Элиот одобрительно закивал, откровенно довольный той простотой, с которой Уинтер изложил его теорию. И собрался развить свою мысль, когда вмешался – Эплби:

– Таким образом, День Рождения – это бывший плод воображения, каким-то образом сделавшийся этой ночью реальным для нас? Это часть сюжета одного из написанных вами романов?

Все буквально затаили дыхание, поскольку каждый в той или иной мере понимал решающую важность этого вопроса. И мистер Элиот не заставил себя ждать с ответом:

– В том-то и дело, что нет! – воскликнул он. – Как раз здесь и находится точка взаимной абсорбции. Я ничего подобного не написал. А только планировал написать.

Наступил бы новый момент изумленного молчания, если бы не Уинтер. Либо чувствуя необходимость сгладить странное впечатление от слов Элиота, либо в силу своего обычного неодолимого желания поддаться магии слов, он поднял палец, привлекая общее внимание, и разразился монологом:

– В таком случае не думаю, что вы имеете право претендовать на роль создателя истории или ее первоисточника. Гораздо более вероятно, что некая реальность, включавшая такое развитие событий, существует сама по себе, независимо от вас, а вы планировали изложить ее на бумаге, когда ваше сознание невольно вступило в контакт с параллельной реальностью. Мне это представляется одним из тех трюков, которые, по мнению некоторых современных ученых, способно вытворять с нами время. Предположим, что здесь и сейчас действительно происходит реальная вечеринка в честь Дня Рождения, а вы, когда обдумывали схожую историю, непостижимым образом сумели ненадолго заглянуть в будущее. Вероятно, весь творческий процесс сводится именно к этому, и только. В таком случае все ваши истории однажды произойдут в реальности.

Услышав его слова, мистер Элиот, являвшийся прежде центральной фигурой, внезапно сел и потер лоб. Избранный им метод защиты от повергнувшего его в смятение переворота, совершенного миром, заключался в том, что Белинда окрестила «философским толкованием». Но сейчас оно не сработало. Уинтер с завидным хладнокровием вывернул его теорию наизнанку, и это в сочетании с перспективой для всех тридцати семи романов стать будущей реальностью, снова выбило почву у него из-под ног.

– По крайней мере… – в его голосе зазвучало отчаяние, – …я вижу, что должен сделать. В моих силах все остановить.

Чоун неодобрительно хмурился, глядя, как обильно потребляет виски Тимми, но, скорее всего, недовольный ситуацией в целом, раздраженно барабанил пальцами по небольшому журнальному столику, а потом воспользовался возникшей паузой.

– Ваши метафизические рассуждения, – сказал он, – обладают очарованием игры искушенного ума. Но, к большому сожалению, сейчас они совершенно неуместны и, с моей точки зрения, представляют собой полнейшую чепуху, черт побери!

– Вы только послушайте! – встрял в разговор Руперт, обрадованный даже этим мягким ругательством из уст ученого. – Чертова чепуха, которой обучают в колледжах! И всегда где-то за углом дежурит какой-нибудь подлый мерзавец, готовый воспользоваться вашим пустословием.

Эплби, уже давно понимая, что продолжение подобной беседы может довести до полного взаимного непонимания и бессмыслицы споров, которыми изобилуют русские пьесы, энергично вскочил на ноги.

– Мне тоже кажется, что сейчас мы лишь зря теряем время. Представляется вероятным, что у второго затемнения имелась вполне определенная цель. Мистер Элиот считает, что здесь непременно будет фигурировать какая-то картина, а сэр Руперт Элиот опасается подлого мерзавца за углом. Предлагаю обойти дом и все проверить. Возможно, как раз упомянутый мерзавец и умыкнул картину. Если исходить из предположения, что он либо знаток произведений искусства, либо человек коммерческого склада ума, то нам следует прежде всего проинспектировать самые дорогие из художественных ценностей вашего дома. Что в первую очередь приходит в голову в этой связи?

Собравшиеся в вестибюле облегченно вздохнули, опустившись с метафизических высот до банального уровня ограблений и полицейских расследований. Первой высказалась Белинда:

– Несомненно, самое ценное, что у нас есть, – это Эль Греко в библиотеке.

– Подлинник Эль Греко?

Приехав погостить в скромную загородную усадьбу, позволительно выразить удивление, что здесь можно обнаружить шедевр всемирно известного художника.

– Да. Папа купил его в прошлом году у человека, обнаружившего полотно первым. Это, можно сказать, наш секрет. Но к проверке аутентичности привлекалось сразу несколько специалистов. И вещь довольно-таки крупных размеров.

– Крупных размеров? – Удивление Эплби, который вообразил себе всего лишь скромный эскиз на небольшой деревянной панели, только возросло. – Тогда, думаю, нам необходимо первым делом осмотреть его.

Они направились в библиотеку, причем шествие достаточно уверенно возглавил мистер Элиот, все еще полагавший, что кража ценной картины может быть осуществлена только в метафизической перспективе. В помещении включили свет. Вслед за мистером Элиотом группа совершила несколько маневров, обходя стеллажи с книгами, а потом все застыли на месте. Видимо, Эль Греко особенно поражает воображение тех, кто стремится к нему в спешке, опасаясь не обнаружить на месте. И картина оказалась действительно крупномасштабной: полный набор святых и отцов церкви, чьи фигуры искривленно устремлялись ввысь подобно языкам пламени. Эплби оставалось лишь поблагодарить мистера Элиота с обрушившимися на него несчастьями за то, что он сейчас привел его сюда. Он долго всматривался в полотно, а придя в себя, обнаружил, что остальные уже разбрелись, осматривая другие художественные ценности дома. Эплби бросил еще один взгляд на Эль Греко – возвышенное состояние души следовало продлевать, насколько это возможно, – а потом двинулся дальше. Донесшиеся до него голоса заставили перейти в гостиную. Когда он вошел, голоса уже превратились в громкие негодующие восклицания.

Это сделали с Ренуаром. Там, где прежде висела картина, стена была пуста – вернее, была бы пуста, если бы на ее – месте черной краской не изобразили огромного паука.

Остальные возгласы перекрыли слова доктора Чоуна:

– Как видите, телефонные провода на этот раз пересеклись и замкнулись с невероятно благой целью. Нам остается только признать, что картина (не говоря уже об огромной золоченой раме) переместилась в автономный мир, созданный творческим воображением. Так-так-так… – он посмотрел на Элиота и сменил тон. – Не смущайтесь, Элиот. Я, должно быть, менее остальных склонен считать, что вы ошибаетесь. Первая задача любой науки состоит в признании абсолютного человеческого невежества. Сомневаюсь, чтобы мы смогли сейчас хоть что-то предпринять. Нам нужен крепкий сон в удобной постели, а обсудим все уже завтра.

Чоун взял на себя роль опытного медика, говорившего с пациентами уверенно и прописавшего всем снотворное.

Эплби сделал шаг вперед и дотронулся до черной краски. Она уже высохла. Этот злобный автограф кто-то оставил позади картины уже давно, чтобы в нужное время его обнаружили. Тимми, понизив голос, сказал на ухо Эплби:

– Ренуара папочка подарил Белинде к двадцать первому дню рождения. Щедро, ничего не скажешь.

Это действительно щедрый подарок, не мог не согласиться Эплби. И удар был нанесен, чтобы доставить как можно больше боли. Белинда, побледневшая, но с решительным выражением на лице стояла рядом с отцом, сжимая его руку. Эплби с интересом всмотрелся в мистера Элиота. Настал, как он сразу почувствовал, еще один критический для хозяина дома момент. Чоун очень вовремя и разумно согласился уступить свои позиции. Более того, он даже допустил, что выработанная Элиотом система взглядов должна восприниматься терпимо. Ее следовало уважать хотя бы как защитную стену, выстроенную фантазией слишком утомленного сознания. Но перед лицом столь неприкрытого злого умысла – атаки примитивного и популярного создания его собственного ума на один из главных символов глубоко личных семейных отношений – единственной разумной реакцией со стороны мистера Элиота могла стать только ненависть. Утром, когда первоначальный шок уляжется, все будет выглядеть иначе, но если бы даже сейчас, в подобные мгновения он стал бы цепляться за свои отчаянные философские построения, это означало бы одно – в самом скором времени ему предстояло стать пациентом психиатрической клиники.