– Но по-настоящему колко и язвительно?

– Очень язвительно. – Миссис Моул невольно улыбнулась при воспоминании, но сразу спохватилась. – Это крайне необычная черта для столь добродушного в целом человека, как мистер Элиот, – добавила она уже серьезно. – Но, знаете, я ведь думала вовсе не о сатирах и памфлетах, упомянув о его склонности к некоторому садизму.

– Тогда о чем же? – спросил Уинтер с нараставшим нетерпением.

– Даже странно, что вы спрашиваете, – сказала миссис Моул, для которой ответ казался, видимо, совершенно очевидным. – Я имела в виду, конечно же, бедного сэра Арчибальда.

Эплби не сразу вспомнил, кто такой «бедный сэр Арчибальд»; Патришия в своем отчете лишь бегло упомянула о нем.

– О сэре Арчибальде Элиоте? Вы просто обязаны рассказать нам об этом подробно.

Но было уже поздно. Белинда выразительно посмотрела на тучную даму. С легкостью и неловкостью, грациозно и неуклюже женщины стали готовить общий исход гостей из комнаты.

Раст-Холл окружала полнейшая темнота, и он походил на неопрятного, но незлого монстра, имевшего повадку ближе к ночи полностью сливаться с землей. У чудовища были четыре головы и мало что еще – именно это делало его неприглядным с виду, – причем каждая голова, пусть и не слишком высовываясь, в течение дня смотрела сквозь дождь и туман строго в свою сторону света – точно по компасу. В основании дома лежали камни, за обработкой которых мог бы наблюдать еще Чосер, но все же наиболее значительной из сохранившихся старинных стен оставался фасад пятнадцатого века, выходивший на восток. Позже особняк был перестроен «в разумных пропорциях с использованием каменьев и дерева». Отсюда через обширный парк открывался отдаленный вид на процветавший тогда рыночный городок Раст, который Кемден[82] назвал «поселением, не лишенным привлекательности». Но уже в шестнадцатом веке все изменилось. С запада от Раст-Холла простиралась теперь пустошь, поросшая дроком, да и Раст в силу непредсказуемых экономических перемен стал постепенно приходить в упадок. Именно в ту эпоху здесь появились первые Элиоты. Лондонские купцы, оставив прилавки и склады столицы, протянули загребущие руки к запущенной усадьбе и нескольким прилегавшим к ней земельным участкам. Кое-что купили, остальное попросту присвоили, доказывая в судах сомнительную честность совершенных сделок. В семнадцатом столетии владельцами дома стали джентльмены, сменившие неумеренные разгулы на приверженность к строгой морали, даже занимавшиеся науками, вошедшими в моду с наступлением Реставрации. Тогда главный фасад дома выполнили в стиле Каролингов, украсив статуями из неизвестного камня работы недолго популярного скульптора Флеминга с обилием свитков и прочих завитушек, которые хозяевам представлялись достойными чуть ли не дворца. В таком виде Раст-Холл благополучно простоял сто лет, но с приходом восемнадцатого столетия вновь неизбежно подвергся перестройке, когда с северной стороны был воздвигнут портик с террасой и глазом циклопа в центре, из которого до самого горизонта открывались взору принадлежавшие Элиотам пахотные земли. Но затем наступили тяжелые времена, и нового строительства больше не велось. Несколько поколений Элиотов действовали так неумело и неосторожно, что денег не хватало не только на возведение чего-то нового, но и на поддержание хотя бы видимости порядка. Не на что было купить даже краску. Стены облупились и покрылись трещинами. Только когда Раст-Холл унаследовал от непутевых кузенов мистер Ричард Элиот, положение постепенно улучилось. Укрепив фундамент и заготовив огромный запас «белой королевы Анны», Ричард остановил разрушение и даже вернул усадьбе часть былой роскоши. Раст-Холл снова расцвел – ничем особым вроде бы не примечательный, но внушительный особняк.

А сейчас он погрузился в непроглядную тьму беззвездной зимней ночи. Отнюдь не занимавший обширный участок земли дом казался огромным и сложно устроенным внутри. С годами ставший почти гармоничным для стороннего взгляда, он действительно представлял некоторые сложности для того, кто собрался бы его обследовать, и весь состоял из странных углов и ломаных линий, как кристалл, поврежденный в процессе роста. Почти каждое поколение добавляло к его облику что-то свое и формировало с непоследовательностью, обычно более свойственной общественным зданиям, которые тоже растут столетиями и зачастую обустраиваются вопреки здравому смыслу.

Путнику, приблизившемуся к Раст-Холлу в темноте, когда скудный свет пробивался лишь сквозь портьеры на окнах, показалась бы более чем странной фрагментарность его архитектуры. Простиравшаяся перед георгианским теперь фасадом обширная терраса, если следовать нормальной логике, должна была либо продолжаться, огибая весь дом, либо переходить в ступеньки для подъема на нее. Но на деле она вдруг резко обрывалась перед небольшим садиком в голландском стиле, где чужаку грозила опасность провалиться в искусственно проложенное подобие миниатюрного канала. Впрочем, наш сообразительный незнакомец тут же подумал бы, что сумел найти верную дорогу к входу, заметив отчетливый путь к дому между двумя рядами ровно посаженных чахлых вязов, но уже вскоре эта дорожка привела бы его к двери, которой давно не существовало. А дорожка уходила влево к тому месту, где в свое время один из Элиотов попытался вырыть пруд для разведения рыбы. Проект оказался неудачным, но яма осталась, и ступать здесь следовало с особой осторожностью, чтобы не переломать себе ноги. Но не знавший внутреннего устройства Раст-Холла злоумышленник, уже даже проникший в дом с целью ограбления или, допустим, чего похуже, подвергался множеству нежданных опасностей. Сложное переплетение коридоров могло завести в тупик, заставив злодея во мраке стукнуться лбом в крепкую стену. Пол в любой момент обрывался лестницей из-за разницы в уровнях одного и того же этажа. Причем низкие каменные ступени чередовались с высокими деревянными и наоборот. Топография Раст-Холла была совершенно уникальна. Разумеется, при свете дня плутать в нем бесконечно никому не грозило – не таких уж грандиозных размеров получился в итоге особняк. Но в темноте заблудиться ничего не стоило. Взяв за образец Раст-Холл, Диккенс мог бы описать знаменитые приключения мистера Пиквика в гостинице «Большой белый конь» в Ипсвиче.

По той же причине дом идеально подходил для всевозможных игр – как детских, так и взрослых. Для пряток или поисков таинственных сокровищ Раст-Холл годился, как будто его специально построили в подобных целях. Между комнатами неожиданно обнаруживались связывающие их двери. Коридоры расходились в разные стороны, чтобы через какое-то время вновь сойтись. Приставные и винтовые лестницы открывали неограниченные возможности для проникновения с этажа на этаж. С течением лет гости вечеринок мистера Элиота успели хорошо изучить эти особенности его жилища, и так родилось несколько игр, в которые можно было играть только здесь – причем правилами разрешалось использовать все помещения, кроме полуподвальных комнат для слуг и кладовки дворецкого. Однако если дом столь прекрасно подходил для игр, то в нем существовали и благоприятные условия для зловредных проделок. Выпущенное на свободу зло в Раст-Холле могло чувствовать себя весьма вольготно.

Раст-Холл в значительной мере погрузился в темноту, подсвеченный лишь одним большим и одним малым созвездиями электрических лампочек. Гости мистера Элиота переваривали ужин наверху, слуги мистера Элиота убирали за ними и мыли посуду внизу. И если бы наблюдатель доктора Чоуна – как ни маловероятно выглядит наличие подобного наблюдателя – оказался достаточно сообразителен, чтобы взобраться на верхушку одного из вязов и проанализировать эту традиционную диспозицию, то не заметил бы никаких перемен внутри дома примерно до половины одиннадцатого. Именно тогда на фоне более тусклого нижнего созвездия огней вдруг включился яркий источник света. Вооруженный предвидением дальнейшего развития событий, наблюдатель отметил бы, что столовое серебро заперли под замок, а дворецкий удалился в свою спальню. В романах мистера Элиота, отметил бы наблюдатель, фигурировали многочисленные придуманные дворецкие, имевшие однообразную склонность с наступлением темноты слоняться по дому, припрятав украденный у хозяина графинчик с виски, чтобы тот разбился вдребезги, когда они натыкались во мраке библиотеки или другой комнаты на распростертое мертвое тело. Но реальный дворецкий, служивший у мистера Элиота, унаследовал благородные традиции профессии еще от своего деда, когда-то прислуживавшего в доме настоящего маркиза, а потому редко ложился в постель позже одиннадцати. Еще час он любил проводить за чтением местного аналога «Дейли пост». Единственный труп, который он обнаружил в своей жизни, принадлежал его тетушке Томасине, которая действительно пристрастилась к выпивке и однажды свалилась в меловой карьер, перебрав спиртного в минуту отчаяния, посчитав за несчастье дожить до седых волос, оставаясь простой дояркой.