Фельдшер только махнула рукой.

– Не спрашивай.

Мужик охлопал себя по карманам, достал откуда-то бережно сложенный вдвое полтинник.

– На, сестричка, докинь от меня.

– Ты серьезно? – удивилась Маша.

– А то! Когда дети болеют – это ж вообще дурдом. У меня вот нет… так хоть чужому помогу. Как могу… Вы ж помогаете, а я что – не люди?

– Как твоя фамилия, дорогой ты мой? – умиленно поинтересовалась девушка, доставая расходку.

31 декабря…

23:36

В дверь позвонили.

– Кто там, Лена? – поинтересовалась Ольга Геннадьевна.

– Не знаю, мама, – ответила дочка. Она лежала на диване, рассматривая большую книжку с картинками, иллюстрирующими природу Северной Африки – подарок бабушки.

– Вроде не ждем никого. Может, подруги твои пришли? Пойди посмотри.

– Я никого не звала, они все в школу пошли, – угрюмо ответила Лена, направляясь к двери. – Будто сама не знаешь…

Врач, дождавшись ухода дочери, махнула рукой бабушке, уже давно поглядывающей в комнату из кухни.

Из прихода раздалось звяканье снимаемой с двери цепочки, щелчок открываемого замка.

– Ой!

– Тааак, а кто это у нас тут такой взрослый? – густым басом пропела высокая фигура в красной, отороченной белым мехом, шубе, с бородой и белыми кустистыми бровями. – А, это Леночка!

– Дед Мороз… – потрясенно прошептала девочка. – Мама! Мама, Дед Мороз пришел! И Снегурочка!

Елизарова, прислушивавшаяся к происходящему в прихожей, перестала улыбаться, растерянно глядя на бабушку.

– Как – Снегурочка? – одними губами прошептала она. – Я же не заказывала…

– Ну, показывай свою елочку, – громко произнес «дедушка», входя в комнату. – А я посмотрю, хорошо ты ее наряжала или нет. И Снегурочка тоже посмотрит, и снежинки наши!

Ольга Геннадьевна ахнула, глядя на сияющую Леночку, тащившую за полу шубы Деда Мороза и входящих следом «снежинок».

– Аршак Суренович!

Вслед за доктором вошли фельдшера и врачи подстанции, наряженные в белые халаты, обшитые вырезанными из блестящей бумаги звездочками. Антон, обняв за плечи, Алину и Настю, помахал оторопевшей Елизаровой. Зябликов, Валя Холодова и Анечка «Лилипут» широко улыбались. Яна исподтишка делала угрожающие жесты – мол, только попробуй, испорти праздник.

Звонко хлопнула бутылка шампанского, обдав пеной бороду Деда Мороза. Леночка радостно завизжала и захлопала в ладоши.

– С Новым Годом тебя, зайчик ты мой! – громко сказал Ованесян. – И вас, мама и бабушка, тоже!

– Да проходите ж вы, Господи… – Елизарова торопливо вытерла некстати выступившие в уголках глаз слезы. – Мама, где бокалы у нас?

– Все есть, Ольга Геннадьевна, не переживайте, – Антон поставил на краешек стола украшенную коробку. – Чистый хрусталь, весь город обегали, пока нашли приличный.

– И Леночке тоже что-то есть. Правда, дедушка?

– Правда, правда, – засмеялся Аршак Суренович. – Где мой волшебный мешок?

В дверях показался пыхтящий Серега, волокущий на плече тяжелый мешок, также обшитый серебряными звездочками.

– Но просто так я подарки не раздаю! Сначала ты должна показать дедушке, как ты хорошо знаешь его песенку. Ну-ка, Снегурка, дай табуретку, сейчас Леночка нам споет. И если нам понравится… ой, что мы ей подарим!

Девочка с сияющими глазами торопливо вспрыгнула на табуретку. Замешкалась, глядя на улыбающихся медиков.

– В лесу родилась елочка, в лесу она росла, – робко начала она.

– Зимой и летом стройная, зеленая была! – подпел басом педиатр.

– Метель ей пела песенку: «Спи, елочка, бай-бай», – звенящим голоском поддержала Снегурочка – Света.

– Мороз снежком укутывал: «Смотри, не замерзай»! – хором грянули фельдшера и врачи.

Над страной, в черноте ночи, в белом от падающих снежинок воздухе, плыл Новый Год. Небо полыхало от взрывов праздничной пиротехники, озаряемое пламенем салюта, сигнальных ракет и распускающихся огненных шаров. Неторопливые удары часов на Спасской башне неслись над землей, проникая в каждый ее уголок. В ресторанах, на дискотеках, просто на улице люди поднимали лица вверх, слушая мелодичный звон, оповещающий всех, что наступает новый год в истории, возможно, лучший, чем предыдущий. Люди обнимались, целовали друг друга, хлопали по плечам, улыбались и смеялись, прощали и забывали плохое.

А в маленькой квартирке врача «Скорой помощи» Ольги Геннадьевны Елизаровой, стоя у праздничного стола, в такт тонкому детскому голоску Леночки медики, пришедшие к своей сотруднице на помощь в трудную минуту, пели хором новогоднюю песенку.

– Сволочи проклятые! – звучит мне в спину. – «Скорая», называется! Толк от вас какой? Никакого! Три часа едете, два раза сдохнуть можно, пока вас дождешься, а лечить толком не лечите!

Голос разгневанной бабки эхом разносится по подъезду. Я спускаюсь вниз, в машину, держа в руке терапевтическую сумку. Господи, скорее бы конец смены…

– На кой черт вообще такая «Скорая» нужна? – беснуется в дверях невидимая старушенция. – Только деньги народные прожираете, гады проклятые! Чтоб вы все сгинули!!

Молчу, не отругиваюсь в ответ. Бабку Михееву знают все, она пожилая наркоманка, зазубрившая симптоматику стенокардии[50] и у всех бригад требующая трамал или промедол. В три часа ночи я не нашел в себе сил кивать в такт ее бредням, тем паче – снимать ЭКГ и искать в ее пульсе признаки нарушения ритма и мифических экстрасистол[51]. Вот и получаю свою порцию проклятий.

Вернувшись на подстанцию, я поднимаюсь в комнату отдыха. Валюсь на кушетку. Отключаюсь.

И был мне сон.

Станция пуста. Солнце, вставшее за домами на улице, освещает абсолютно чистый двор, где нет ни одной санитарной «ГАЗели» и нет ни одного человека, ни во дворе, ни на станционном крыльце, ни в безмолвной приемной. В помещении царит непривычная тишина. Я растерянно брожу, выискивая хоть какие-то признаки жизни. Нет никого. Пуста даже заправочная, где всегда кто-то из фельдшеров возится с укладками или шелестит расходными листами.

Поднимаюсь на второй этаж, где расположены комнаты отдыха персонала. Та же картина. Двери всех комнат нараспашку, шкафы пусты, кушетки кажутся голыми без расстеленных постельных принадлежностей. И ни единого человека на этаже.

Единственные звуки на непривычно пустой подстанции – это частые звонки четырех телефонов «03», несущихся из диспетчерской. Вхожу, толкая рукой незапертую дверь. Сама диспетчерская тоже сохраняет брошенный вид. Словно все люди, которые работали здесь, просто взяли и исчезли. Периодически позвякивает телефон в кабинете старшего врача, а диспетчерские «Панасоники» просто разрываются.

Машинально беру трубку одного из телефонов.

– Алло, это «Скорая»?

– «Скорая», – не спорю я.

– Примите заказ – тут у нас сотрудник болеет эпилепсией, сейчас он упал, его всего колотит! Уже три приступа было, он в себя не приходит!

– Не могу, к сожалению…

– ЧТО?!!

– «Скорая» сегодня не работает, – потерянно говорю я, оглядываясь по сторонам, чтобы еще раз убедиться, что мне все не мерещится.

– КАК МОЖЕТ «СКОРАЯ» НЕ РАБОТАТЬ?!! ТУТ ЧЕЛОВЕК УМИРАЕТ! НЕМЕДЛЕННО ПРИШЛИТЕ КАРЕТУ!

– Простите, мне некого посылать.

В трубке слышится возня и мужской голос на заднем фоне: «Дай мне!».

– Алло! – рык в трубке. Голос большого начальника, привыкшего к приказам и давно отвыкшего от отказов. – С кем говорю?

– Фельдшер Вертинский, – не решаюсь соврать я.

– Слушай меня, фельдшер Вертинский, или как там тебя! Если через пять минут у нас не будет врачей, я тебе лично голову оторву, понял?

– Врачей, уважаемый, не знаю вашего имени, у вас не будет ни через пять минут, ни в течение этого дня. Обращайтесь в поликлинику.