– Слышь, Псих, тебе что, жить надоело? – хрипло интересуется Серега, пытаясь разгладить на голове сформированный подушкой волосяной «чубайс».

– А тебе? Вас Афанасьевна уже полчаса выкрикивает. Смотри, в рапорт включит, старший врач на пятиминутке головы поотрывает.

– Да пошла она… – угрюмо говорит второй «псих», Мишка, протирая опухшие глаза и щеку, на которой отпечатался багровый рубец от подушечного шва. – Мы только с Дальней приехали, четыре часа в дороге протряслись.

– Ладно, хватит балаболить, – буркнул Витальич, психиатр, обуваясь. – Достал уже своим скулежом! Серега, чеши за карточкой, я сейчас.

Серега ощутимо хлопает дверью, уходя. Я бреду в свою комнату, на ощупь добираюсь до кушетки и, не расстилая постели, валюсь. Сон обрушивается на меня сразу, едва я закрываю глаза…

– Антон! Антооон! – орет Серега.

– Отстань! – я усиленно пытаюсь остановить бегущую кровь из пореза на лбу бомжа Володи. А он постоянно вырывается, пихает меня то в плечо, то в живот. Я, не переставая тыкать в рану салфеткой, стараюсь врезать ему ногой в ответ, но не могу – меня за ноги держит мордоворот с улицы Благостной, обряженный в рваный тулуп с торчащей из него обгорелой ватой.

– Что, урод, сгубил мужика за десять «штук»?

– Это ты его сгубил! – ору я. – Это ты, скотина, нас вызвал, когда надо было к нему ехать!

– А ты куда деньги дел? – интересуется Надежда Александровна.

– Да не брал я их!! Это их ДПС в бардачке нашли!

– Ты спросил, чьи они? – интересуется бомж Володя голосом Сереги. – Спросил? Или сразу в карман сунул?

– Отстаньте, говорю! – я пытаюсь вырваться, но бомж внезапно хватает меня за плечи и начинает яростно трясти. – Отпусти, гнида!!

– Тебе на вызов! – орет мне в ухо Володя. – Вставай!

– Иди в задницу! Какой еще вызов?

– Ну, вставай же! – отчаянно произносит Алина. – Антошка!

– А? Что? – я рывком поднимаюсь на кушетке. Верчу головой. Офелия храпит, отвернувшись к стене. – Ты… чего?

– Вас позвали, – извиняющимся тоном говорит Алина. – Минут десять уже кричат, а вы спите.

– Да? Ч-черт, сколько времени?

– Половина шестого.

Надо же, почти полтора часа проспали. А ощущение, что только голову на подушку опустил.

– Как твой нос? – робко спрашивает Алина, пока я шарю рукой под кушеткой в поисках туфлей.

– Еще не дорос, – усмехаюсь я. – Вы с вызова?

– Да, с Красногвардейской. Там вены порезали.

– Бывает, – проклятый туфель все никак не хочет налазить. Блин, да это же не с той ноги!

– БРИГАДЕ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ НА ВЫЗОВ…

– Опять, – вздохнула Алина. – Она аж охрипла, бедная.

– … ЛЬДШЕР ВЕРТИНСКИЙ, ОДИН – ЧЕТЫРЕ, ЧЕТЫРНАДЦАТЬ!! КТО-НИБУДЬ, РАЗБУДИТЕ ЧЕТЫРНАДЦАТУЮ!

Мы дружно фыркаем. Днем диспетчера на постах сидят втроем, ночью они дежурят по четыре часа каждый, пока остальные двое спят. Идти наверх в комнаты будить бригады нельзя, потому что все четыре линии «03» останутся без присмотра. Да и не захотят «свиноматки» отрывать зад от кресла.

– Офелия Михайловна!

– Э?

– Нас позвали.

– Встаю.

Ага, так я и поверил. Если не контролировать процесс, она вставать может целый час.

Алина с интересом смотрит на меня, тормошащего спящего врача.

– Офелия Михайловна!

– Встаю, отстань!!

– Вызов у нас!

– Уйди к черту!! Сейчас встану!

Я натягиваю поданную Алиной куртку, наблюдая за Офелией. Она сымитировала попытку встать, но итогом был переворот на другой бок и звучный храп.

– Так всегда?

– Конечно, – фыркнул я. – Господи, за что мне это мучение? Офелия Михайловна!

Когда мы шли к диспетчерской, то уже были с Михайловной злейшими врагами. Алина, помахав рукой, пошла спать в свою бригаду, а я, потягиваясь, пошлепал вниз.

Повод к вызову – «Тополян, 67 л., ж. парализовало». Чудный повод. Адрес еще чуднее – «с. Козловка, ул. Кавказская, 26». Для непосвященного, не бывавшего в этой долбанной Козловке, все покажется нормальным. Вот эта улица, вот этот дом, что не так-то? А на деле, по улице Кавказской стоят всего десять домов, имеющих номера от 1 до 10. Все остальное – спонтанно пристроенные частные домовладения, расположенные на горном склоне как Бог на душу положил. А положил он, судя по всему, капитально, как говорят, с прибором. Гора, на которой расположена Козловка, высотой где-то с километр, между домами тянутся узкие улочки, бетонированные только в местах въезда в ворота очередного дома, без намека на логику и упорядоченность нумерации. Искомый дом № 26 вполне может оказаться стоящим чуть выше № 37. Или чуть ниже № 11. Несть числа примеров, когда бригада, никем не встреченная, до сорока минут разъезжала по глинистым проулкам, разыскивая адрес.

Нас, судя по всему, ожидает то же самое – никакого упоминания о том, что нас будут встречать, не было ни в карте вызова, ни у выдавшего ее диспетчера.

На улице царит жуткая предутренняя холодина. Тучи над головой сменили аспидный цвет на грязно-серый, говорящий о том, что где-то за горами и мглистым небом просыпается солнце. С неба сочится мерзкая морось, холодный ветер порывами носится по станционному двору, вьюном проскальзывая между озябшими санитарными машинами. Самое рабочее настроение просыпается в такой момент. Я открываю дверь «ГАЗели», разбудив ее скрежетом спящего в кабине Гену. В салоне еще холоднее, чем на улице, промерзшее железо усиливает уличную стужу. Кабину перед сном Генка нагрел, салон, разумеется, не удосужился. Сволочь. Вот они, наши профессиональные простатиты, аднекситы, гломерулонефриты и прочие милые заболевания мочеполовой системы, связанные с переохлаждением. Пока машина согреется до того, чтобы включить печку, мы уже приедем на место вызова.

– Гена, ты умрешь в жутких мучениях, – обещаю я, открывая окошко в переборке.

Ответ Гена, несомненно, удивил бы проктолога, гинеколога и невропатолога разом оригинальностью взглядов на специфику моего организма в этих трех сферах деятельности. Пока мы катили по мокрой улице, все перебранивались. В принципе – беззлобно, только чтобы убить время и отвлечь свои мысли от вечной мерзлоты в машине и вокруг. Офелия дремала, уткнув нос в воротник куртки.

Съезд с основной трассы в маленький овражек, поворот мимо большого перекореженного дуба с жестяной вывеской «Жаренные паросята» и останками какой-то грузовой машины рядом, небольшой мостик через ручей – и, здравствуй, село Козловка. Оно не здоровается в ответ, так как время сейчас неподходящее. Из электрического освещения имеются только редкие фонари во дворах. Машина, ревя двигателем, вползает на грунтовую дорогу, посыпанную щебнем, местами частично бетонированную, а местами напоминающее Бородинское поле после известного русско-французского международного форума 1812 года.

– Мерзкое место, – ежусь я. – Гена, печка!

– Пшел в задницу! Машина еще холодная!

Я просовываю руку в окошко и запихиваю ее водителю за шиворот. Офелия с негодованием просыпается от Генкиного вопля. Да, температура моих конечностей не сильно отличается от уличной.

– Это я уже холодный, ты, член обезьяний! Включи, какая бы она ни была!

– Я тебе щас…

– За дорогой следи! – цыкает на нас врач. – А ты угомонись, снеговик хренов!

Машина с трудом пробирается по отвратительной дороге. Нет здесь, как я говорил, ни нумерации домов, ни указателей. И, разумеется, встречающих – тоже. Предполагается, что водители, равно как диспетчера, «Скорой помощи» должны знать все адреса в городе и в стране. Даже те, которые официально не существуют, как большая половина построенных здесь сооружений. «Встречайте бригаду», – говорят диспетчера вызывающим, а толку никакого.

– Ой… епст!! – «ГАЗель» нырнула в такой ухаб, что у всех троих лязгнули зубы. Под днищем раздался резкий скрежет.

– Абзац ходовой, – горестно шепчет Гена. – И картер, кажется, того.

Ревя двигателем и булькая выхлопной трубой, машина кое-как выбирается из залитой дождевой водой канавы.