Назар задумался о том, как могла провернуться траловая лебедка? Не осилила нагрузку? К тому же почему никто не записал в вахтенный журнал, что так, мол, и так? Упущение, что ли? Рядовое?
— Тут что важно… — сказал, уже захваченный желанием направить Зубакина, внести ясность.
— Советуйся!.. — подсказал Ершилов, воодушевляясь. Не хотел впасть в крайность, потому попросил поправить его.
Тотчас же кольцо из касаток сузилось, львы заметались: куда плыть? Назар онемел.
— А бывает, нечего выслушивать того, другого, — воспользовался паузой Зельцеров. — Все тебе ясно! Нет, лезут, видите ли. Тоже как будто микитят. Как нынче. Одни за Олюторку — надо успевать брать сельдь. Другим бы только преодолевать трудности.
Старпом Плюхин взглянул на Назара. Только взглянул — ничего больше себе не позволил. Не кивнул, не повел ни одной бровью. А переменился-то как! Словно допустил неосторожность.
Львы часто-часто заколотили передними ластами о воду, как птицы перешибленными крыльями. Ни к чему им стал океан, повернули к берегу.
— Вы что, против борьбы мнений? — заело Назара.
На Бавина вмиг набежала тень. «Не лучше ли убраться отсюда подобру-поздорову? Как говорится, в сторону моря».
Зубакин разглядел, что интеллигентские комплексы Назара как рукой сняло, словно вовремя захваченные недуги. Исчезло его безбрежное деликатничанье, стремление скрыть, насколько во что-то проник, прекратилась слежка за собой, как бы в чем не оплошать. Сам захотел явить себя:
— А если я не струшу остаться в меньшинстве? Совсем один?
Затаясь, Игнатич вглядывался во всех, примечал:
— Получается, брешет пословица: «Ум хорошо, а два лучше»?
Только что заметив его, капитан ссутулился.
— Так это же что? Мой ум и еще чей-то, в точности такой же, как у меня. Тогда — пойдет. Я никогда не против перенять что-то дельное.
— Заметно!.. — не поверил Бавин. Только едва ли у него стояла цель чего-то добиться.
Капитан не переносил фамильярности. Когда касатки попробовали львов, заговорил ни к кому не обращаясь, ожидая, что его услышит Назар:
— Почему тихие и добренькие норовят переждать? Не насмеливаются что-то возглавить. В замы — они, пожалуйста… С удовольствием.
Игнатич зашел за Назара, как для усиления обороны.
— Вы кого-то имеете в виду? — Назар посчитал бы за бесчестье уклониться от столкновения.
— Я в общем. Конечно! — Зубакин упивался чувством собственного превосходства. Развлекаясь, примерился к первому помощнику.
А Назар — куда б делся? Сказал:
— Добренькие и добрые — они же не в одном ряду.
«Т-аак. Он опять пошел войной на меня, — словно кто-то поощрил Зубакина. — Не понял мой помощник необходимость… Почему лучше заранее освободиться от прачки. Враз ему разобъясню…»
— Что осталось от старика? Одно название. Это вне всякого. Его подменяет… он, Расторгуев-младший. То тут, то там. Между прачечной и рефрижераторной. А теперь о следствии. Все ж может произойти!
Ершилову очень хотелось побыть в рубке подольше, чтобы увидеть, до чего могла дойти «притирка» кэпа и Назара. Только чем ему было заняться? Подошел к двери…
— От нас не убудет, если лишнюю ночь переспим на тех же, несвежих простынях. Совсем другое в рефрижераторной… Его, переутомленного, занесет куда-нибудь. — Зубакин вел речь про Венку. — Кажется, должны были извлечь для себя кое-что. Из того, что стряслось в Третьем курильском… Когда вахтенные обожглись аммиаком.
Назар не последил за собой, потупился. А следовало стоять гоголем. Забылся, что ли?
— Единодушие вам надо! — сказал Зубакин и хмыкнул.
— Оно действительно необходимо, — сказал Назар, не подняв головы.
— Кит поплыл! Смекнул, что обжорам касаткам не до него, — возликовала Нонна.
3
Если бы траловая лебедка остановилась после подъема трала, а не из-за того, что сломалась, то выглядела бы по-другому. Была бы вся в липком солидоле, в обыкновенно свисающих с нее космах плавучей травы, с мокрыми ваерами на барабане. Тогда верзила-Назар, так же безрезультатно борясь за экспериментальный рейс, прошел бы мимо нее ровно, быстро, сосредоточенно обдумывая, чего не сделал в своей работе, кому еще не помог.
Добытчики освободили барабан, вымыли станину, потерли, кое-где подновили краску — теперь лебедка напоминала внушительный экспонат политехнического музея.
Назару уже грезилось, как пойдет понурым за осыпающим ругательства Зубакиным, скажет: «В конце концов, честь превыше всего!» Пнул с досады в край закрытого грузового люка: «Пусть наговорит на меня с три кучи: «Ты здесь подсадной — не отпирайся. От них, от научников. Тебе только б их интересы не пострадали».
Обогнул вокруг перевернутой вверх дном крабовой бочки.
«Нет, есть смысл действовать, как раньше. Буду знать, что не прошло, и, может быть, переключусь тогда на что-нибудь. Иначе-то я как с вывихнутыми мозгами».
Из закрытого отсека с электрическим приводом траловой лебедки долетел убыстряющийся звук. Там же зацокало стопорное устройство тали, что сразу подсказало Назару: поднимают тяжесть.
У открытого, обнаженного якоря электрического двигателя согнули спины Игнатич и взятый на подмогу Серега. Бавин вытянул шею к щеткам: сильно ли подносились?
Без лишних слов, стараясь, чего бы не уронить, Назар спустился к ним, потрогал петушки коллектора.
— Пока ничего не выявили, — печально-весело сказал Бавин.
Обнадеженный, что осталось за небольшим — только испытать редуктор, — Назар заглянул за переборку, узнать, над чем затих Ершилов. Присел напротив выреза в кожухе — не увидел его.
«С утра как в воду канул. Потом тоже… Околачивался в ходовой рубке. Между тем с траловой лебедкой — на тебе! Сколько еще возиться? Эх, схожу-ка я!.. — злился Назар на Ершилова. — Нащупаю на его мозгу бугор совести, надавлю».
Из ходовой рубки Ершилов точно полусонный уплелся на верхний мостик, к лодке со сдернутым с нее брезентом и петлями веревки… В новой, шитой на заказ фуражке с «крабом», в куцей фуфайчонке Зубакин откинулся от бортовой доски, держался на просунутых куда-то руках, и опять ни в ком не нуждался — регулировал натяжение рулевого троса. Когда Назар взлетел на ботдек и уже сделал пять-шесть шагов, его отдернул к грот-мачте Дима.
Нигде не залежалось, пришло-таки возмездие за нелепый, неслыханный выход в рейс из Находки. Зубакину и Плюхину управление активного морского рыболовства «начислило» по строгачу, а Назар получил «на вид», «ТАК КАК ПРИСТУПИЛ ИСПОЛНЯТЬ ВОЗЛОЖЕННЫЕ ОБЯЗАННОСТИ ЗА ПОЛСУТОК ДО ОТДАЧИ ШВАРТОВЫХ ВСЛЕДСТВИЕ ЧЕГО НЕ МОГ ПРЕДОТВРАТИТЬ НЕУМЕСТНУЮ ВЫПИВКУ ПОЗОРЯЩУЮ…» и так далее… То есть Назару тоже полагался строгач. Подтвердилось таким образом, что ему и Зубакину с самого начала плаванья следовало нести ответственность на равных, без разделения — кому за что.
Запоздало управление активного морского рыболовства с этим приказом! Серый бланк с типографским оттиском: МРХ, Дальрыба, Приморрыбпром, связь УАМР — удовлетворенный первый помощник перегнул по середине и помедлил…
«Получил подтверждение, что коллективная ответственность существует. А раз так, то что она обусловливает?.. Нет, логика неумолима!..»
Дима не понимал — чему можно радоваться?
— Друг! Большей услуги не может быть. Тэкээс![19] — сказал Назар. Что будет дальше — он знал. В частности, как обеспечит коллективность руководства на «Тафуине». При нем Зубакин что-то сделать во зло людям не сможет даже невзначай.
Зубакин уединился при всех, щурился — искал наиболее приемлемое решение насчет ускорения глазировки сельдяных брикетов. Ту же радиограмму он повертел, сложил вчетверо, не перестав думать о том, что жирная селедка медленно замерзала.
«Не под настроение получится. Лучше не заводить речь об ответственности и руководстве», — заключил Назар. Заговорил о необходимости закупить в судовой лавке призы для предновогодних аттракционов:
