У Назара сразу участилось дыхание: «Я больше уже… конец! Не выдержу».

— Нельзя ли сразу по существу? — перехватил его взгляд Зубакин.

С всклокоченным рыжим чубом над выпуклым упрямым лбом, голый по бедра, он восседал на разобранной постели, свесив чуть прикрытые одеялом ноги.

— Анатолий Иванович! Я не меньше вас понимаю, что в Олюторке мы не от хорошей жизни. Нужда в нее загнала. Только сколько уже берем сельдь!..

— Если ничто другое не попадается!

— Дайте закончить. То, что делаем…

— С твоим участием. Ты организовал подвахты…

— Не выполняем предписание УАМР. Обязательное для нас экспериментирование — в чем оно сейчас заключается? — Назар опечаленно и гневно посмотрел в маленькие, буравящие глазки.

Насупясь, Зубакин дал себе время поразмыслить. Или Назар нарочно нарывался поссориться из-за Нонны — что, мол, сожительство налицо, чем крыть? Или он в действительности вознамерился руководить, зуд у него?

— Как будто не тем занимаемся?.. — обратился к себе. — Да! — подтвердил удовлетворенно, с вызовом. Отодвинулся к переборке, потому что от Назара несло всем тем, что насквозь пропитало производственные помещения: рыбной сыростью, лежалым брезентом, старой ржавчиной, осклизлой лиственничной сланью.

— Нас ведь не пощадят, — уравнял себя с Зубакиным Назар.

— Не так. — В голосе Зубакина чувствовалось, что примирился со своей долей, со всякими превратностями. — Выстегают, как обычно, только одного меня. Можете спокойненько заниматься, проводить собрания или — что у вас по графику-то, напомните мне. Назар не пошел за ним след в след:

— Так когда все-таки?.. — Спросил о сроке выхода в открытый океан.

— Что? — капитан не хотел больше транжирить время. Подул в переговорную гибкую трубу, обшитую таким же малиновым бархатом, каким накрывался по торжественным случаям стол кают-компании.

«Строй из себя непонимающего сколько угодно. Хоть до посинения, хватит на тебя моих нервов». — Назар ничуть не боялся, что, когда он и Зубакин вот так вдвоем, возможны невообразимые повороты. Разъяснил:

— Я о том. Когда наконец покинем тихую заводь?

Это взбесило Зубакина. Так назвать залив, прикрытый только с одной стороны! Насквозь продуваемый!

Сбоку от Назара, у малиновой портьеры входной двери, на его глаза попали круглые коленки Нонны. Смягчился. Спросил, чтобы чуть позже посадить Назара в лужу:

— А сколько осталось до конца месяца?

Сначала Назар стал подсчитывать. Сказал же про мэрээски:

— Они взамен нас в океан не пойдут. Собственно, скорлупки!..

— Товари-щ… первый помощник, — выделил «щ» Зубакин. — Сознайся, что план для тебя есть или нет — все равно.

— Так вам кажется почему-то. Как раз подсчитал, что отстаем по окуням.

«Чем занята Нонна?» — Зубакин привстал.

— Э-вва! Не подскажешь ли, как нам к ним подобраться?

Нонна перенесла один из стульев к двери в спальню — стукнули ножки. Безусловно, что она была во всем заодно со своим кумиром. Одобрительно засмеялась, зажала рот. Затем вскрикнула: «Ой!» У нее выпало из рук что-то стеклянное.

— На банке… какой-нибудь, — сказал Назар, предощущая близость большой для себя неприятности.

«Пожалела бы мои уши!» — показал Нонне Зубакин разведенными руками, наклоном головы и напер на Назара:

— Если выскочим куда-нибудь… как вы настаиваете, то ж сядем на тариф. В карман уже ничего не положим.

Затихнув, Нонна основательно, сверху и с боков, обтерла стол, осмотрела чернильный прибор — не забрызган ли — и на цыпочках подкралась к спальне.

Назар возвышался над Зубакиным Олюторской скалой, никуда не отходил от него из боязни слишком наследить.

— Впрочем, тебе-то что, — саркастически сказал капитан. — У тебя теории. Куда ни иди, они те же самые. А моя задача кусучая, подключка. С острыми зубами. Я вознамерюсь сюда… Условно! Она уже глаз с меня не сводит. Рычит — предупреждает таким образом: попробуй только забудь про народ, он жрать хочет. Соображу, возьму другое направление. Уже слышу не рык. Кусок мяса у меня отсюда долой! Наскреби бабам на переводы, чтобы не осаждали Находкинский партком! Что же касается ассортимента, то не страдай. Уже прибросил на капитанском часе.

— Как будто не знаете, что не мы одни здесь! — ополчилась на Назара Нонна. — Южней нас еще таких полным-полно. Сахалинская экспедиция… — Сдвинула над иллюминатором батист.

Он смотрел не на нее — на Зубакина, и так, будто уже немалого достиг.

— Нет, как можно план противопоставлять разведке? — подивился. — Он исключительный! Один! Спущен нам, чтобы не позволяли себе ничего такого.

— «Тафуин» — промысловое судно? — защищался Зубакин. — Промыслового управления? Промыслового главка? Промыслового?.. («Министерства? Ага»), — выдвинул против Назара благоразумие, так чуждое собственному духу.

— Возможностям должен соответствовать масштаб цели, — сказал первый помощник. — А у вас? Траулер, сегодняшний лов и что еще?.. — Потер пальцы, сведенные в щепотку.

Нонна отошла прочь. Снова переставила стул, пристегнула его на цепь, чтобы никуда не сдвинулся.

— Кроме всего, — взбеленился Зубакин, — ты не учитываешь сущий пустяк или, может быть, проморгал У нас же — что? Провернулась траловая лебедка.

Еще до того как выбраться к трехногой мачте, на верхний мостик, откуда смотри во все стороны — ничто не мешает, Ершилов где-то столкнулся с Венкой и узнал о том, что от Алеут в погоне за жирной селедкой приплыли львы. Не по годам грузный, с завернутыми за скулы щеками, он не испытывал желания полюбоваться, как они замедленно, вроде без усилий, загребали гибкими ластами, втягивались под волны, голубели под ними или, сверкающе-коричневые, вспугнуто вылетали из воды на две трети туловища, таращили во все стороны собачьи круглые глаза и падали среди летящих на стороны всплесков.

Умаянно-безразличный Дима снял кожух с поискового локатора. На унизанных оловянными каплями плато, на экранах ламп, на органах управления — на всем лежали косынки изжелта-черной копоти.

Зубакин невольно принюхался… Между ним и Назаром, в огражденном полукруге напротив рукояти электрического рулевого привода, положив на нее руку, вытянулась Нонна, вынаряженная в тельник и клеш. В ярком свете, исходящем от боковых иллюминаторов, она показалась Ершилову заключенной в нимб.

Словно чем-то отягощенный, Зубакин ногтем поскоблил перед собой лобовой иллюминатор, вскинул взгляд на отстраненного рулевого, моющего тряпкой белый подволок, и опять увидел, как буднично и величественно горбатились проткнутые львами мили.

Он жил вольней своего собрата океана, сжатого каменными неподдающимися берегами. Удивлялся, что «Тафуин», задиристый и стойкий боец, настоящий буян, в полном тоннаже равный полутора эсминцам, слушался Нонну не только терпеливо, а с удовольствием: вытягивался в мощном броске через забросанные пеной вороха волн, и они, рассеченные сверху, разваливались, обрушивались рядом с форштевнем расплавленным малахитом. Своенравный спорщик со всеми морями и океанами так старался уловить малейшее женское желание, как будто оно ни в чем не противоречило тому, шедшему от несуществующего бога. Иногда, причем все изящней, превосходил заложенные в него мореходные качества — предугадывал, куда требовалось повернуть.

Ненастный, дебелый Ершилов заглянул за борт, присел от холода, страдальчески погладил плечи и вступил в ходовую рубку, где Нонна, не считаясь, согласится ли кто-нибудь с ней или нет, выпалила о соперничестве со львами:

— Они раскрыли свои ненасытные пасти, а мы — трал. Изобразить бы это! Только — откуда?..

Выискивая наивыгоднейший ракурс («Вмиг бы все положить на ватман! Если бы удалось!»), она наклонилась к боковому иллюминатору, а капитан — приревновал ее к Ершилову, что ли? — сразу, чтобы умолкла, скосил глаза на Назара и увел их обратно.

— Что, тебя не штормит? Все в ажуре? — спросил он Назара со смешинкой в голосе и озабоченно, как допущенного в верха по чьему-то недоразумению.