— Так, что ли? — Плюхин (выловленные тралом камни словно лежали на его плечах!) провел карандашом по карте и коротко хихикнул: — Рисково! — Уткнулся в академически точно вычерченный промысловый планшет.

У Назара уже кончился запас средств убеждения («Помоги ему попробуй! Ничего не получается»). Обиженно, насмешливо, презрительно посмотрел на Плюхина, скованного опасением, как бы не ошибиться. Ударил кулаком в переборку, сказал:

— Кто я перед тобой? Какой-то сухоход. Так? Профан, если точнее. А ведь вижу, как еще можно, — не то что ты.

Он переживал оттого, что Плюхин не отваживался дерзнуть — отказаться от единственно вроде бы возможной схемы траления.

На промысловой палубе добытчики в ярких оранжевых зюйдвестках, в точно таких же перекошенных, удлиненных складками робах забухали тяжелыми сапожищами. Кто-то из них — рост больше, чем у рулевого с бородой викинга, — запробирался с воздетыми руками к срезу кормы. Почти такой же устремился к тросу со скользящим блоком: зацеплять крюк. Кому-то пало на ум, что самое время оттащить подальше тросы-подхваты, наклонился к ним, дернул и упал на спину к ногам тумбой стоящего лебедчика…

Тралмейстер, вроде озоруя, покатил ногой, пинками, кухтыль, поправил его на пути к бобинцам. Перед ним мелькали, оставаясь слева-справа, еще нераспочатые, прихваченные к палубе по-штормовому бочки с солидолом, тавотом, керосином… Кончай, не то свалишься туда же, откуда едва удалось вызволить Кузьму Никодимыча.

Раззадоренный, присядистый Бич-Раз тащил сетчатый поддон, используя свою молодость без оглядки, не боясь, что устанет раньше времени или надорвется. Еще не ведая, что Плюхин, вняв совету первого помощника, уже чуточку не тот, Бавин оттягивал, расправлял гирлянду запасных наплавов.

Обрадованный случаю подразвлечься и за одно это благодарный всем Клюз застыл у контактора грузовой лебедки левого, подветренного борта, готовый ткнуть пальцем в кнопку «Пуск».

К основательному и медлительному Бичу-Два подбежал, как всегда на чем-то сосредоточенный, Серега предупредить у траловой доски заминку из-за того, что Кузьма Никодимыч избрал для себя не лучшее место, стоял слишком близко от лебедки, под стрелой.

— Кузьма Никодимыч!..

Тралмейстер смотрел только на траловую дель. Тихо: тронулась она! В добрый час!

Траловая лебедка, или, на языке электромеханика, к о р м и л и ц а, заголосила, завыла — у Назара от этого смешались все мысли.

Не остался без дела Игнатич, присел за Клюзом, занес руку под его локоть к пусковой кнопке.

— Трал, как пушка в бой, ездит задом, — подсказал он себе — совершенно ни к чему, от избытка чувств.

Неотмываемый от донного голубого ила сплющенный кутец[17] перегнулся через желоб, разделяющий слип и палубу из узких надраенных плах. Металлически скребнул капроновыми узелками по верхней части слипа. Только ненадолго. Он уже на нижней, у бешено пляшущей воды. Не стало его…

«У тебя положение, как у всех в чем-то первых, — утверждающе подумал Назар. — Нельзя заниматься одним Плюхиным. Бери того, кто отстает. Ему же ничуть не легче, чем передовику».

Серый, дряблый кутец — ячеи, ячеи, — а затем мотню за кормой по-хозяйски, с силой, гневно рванула на себя клокочущая выпуклость, перекинула вбок от кильватерной струи.

«Так, — опять устранился от замета Назар. — Теперь можно не дрожать за Кузьму Никодимыча, ему ничто не угрожает».

С кутцом швырнутая снизу вода справилась запросто, а с мотней — нет, она пудовая, погрузла в нее, разрезала надвое, как возвышенность распирающе зрелого теста.

В памяти Назара всплыли его разговоры с Нонной. «Когда с любовью порядок, все по-другому. Только влюбленные — настоящие люди, верно? Не отступлюсь от нее, хоть кажется, может быть, глупей, что делаю, не придумать».

Чего не видели промысловики в деловитой возне на промысловой палубе, когда только знай поворачивайся, иначе оборвет руки-ноги? На что глазеть? Тем не менее они сбились за траловой лебедкой. Рулевому с бородой викинга выпало пригодиться Бичу-Раз. На один момент попридержал полотно верхней, самой тонкой стенки — уже почувствовал себя участником выдающегося события, особенно полезным человеком, чуть ли не незаменимым. Видел ли кто-нибудь, каков он в главном измерении?

Один только Кузьма Никодимыч толкся у слипа близ ваеров — сталистых, туго натянутых тросов, ушедших с тралом в глубину, как в небытие.

— Назар Глебович!.. — настаивал Плюхин. — Тебе с ним сподручней. Давай… А то ж до происшествия всегда близко.

— Беру рыбу из океана, — сказал Кузьма Никодимыч Ксении Васильевне. — Сготовленную, разумеется. Потом ее… — приставил пальцы ко рту и отвел их вниз, за борт. — Чисто передаточный пункт.

Назар взял Кузьму Никодимыча под руку:

— Поднимайтесь на промысловый мостик. Сюда сначала, к трапу… Хорош!

Он постоял, поддернул сапоги. Зашел за тралмейстера. К огорчению Ксении Васильевны, словно не заметил ее.

А старший помощник Плюхин, виновник этого подъема в экипаже, собрался подать команду — освободил руку от перчатки. Озвученная частым взволнованным дыханием деревянная промысловая палуба, такая знакомая всем, набрякшая, с обрывками капроновой сети, со следами мазута, она просматривалась им вся целиком, от попарно расположенных загородок для избыточной рыбы, у левого борта и правого, до волновой толчеи, примыкающей к паре кормовых мысов. Он впервые испытал что-то вроде удовлетворенности или состояния живущего с чистой совестью, зная, что Назар рядом с ним, вот его локоть, готов, если зарвутся, взять всю вину на себя.

По-зимнему тепло одетый Зельцеров, с нахлобученным на уши воротником, нарочно, чтобы Назар обязательно увидел в нем свидетеля столь неудачного замета, изобразил, как жутко промерз: приподнял плечи.

А Плюхин не отступился от замысла. Выверил расчеты:

— Рулевой! — скомандовал. — Царапни-ка вешки левым бортом.

Над «Тафуином» ожила музыка. Сразу оборвалась, так как оказалась не ко времени. Никто ж не подсказал бы, с чем на этот раз поднимается трал.

«Тафуин» развернулся, на слипе часто-часто затрещали шары-кухтыли, обеспечивающие рыболовной снасти в отдельных ее частях наиболее выгодную плавучесть, солидно бухнули бобинцы, заскрежетали и, шатаясь, поехали навстречу океанской неустойчивой хмури — тоже шары, только преогромные, с ядро Царь-пушки… Точно, не раньше чем нужно, повернулся барабан траловой лебедки — горизонтальный, увесистый, во всю ширину, ряд к ряду, заполненный ваерами. Ими задело Клюза, оттолкнуло прочь: не мешай! Тотчас за кормой, по краям ее, скользнув по воде, в противоположной стороне от брызг неловко шлепнулись окованные железом распорные доски, быстро, как из тончайшего жестяного проката, на ребре врезались в глухую, полную загадок пучину.

Отшуршало на еще недавно взвинченно-шумном юте, на втором центре общих промысловых усилий. Отскрипело, оттрещало, отбухало, отстучало и отзвякало — кончился замет. Над кормовой площадкой, будто раздвинутой во все стороны, поверх простеганных шпиньками досок, распрямилась, поднялась на два фута, вытянулась витая пара параллельных ваеров.

Тралмейстер и матросы-добытчики, все богатырского склада, примолкли, как язычники. Внутри дробного, нарастающего гудения, в его басовой сердцевине, оживало что-то близкое и очень древнее, еще с сотворения мира.

Назар думал о том, что он действовал как подобает, его задача та же — подталкивать людей к самостоятельности, потому что без нее ничего не добиться. Только что же, необходимо, чтобы каждый забыл про себя, поскольку иначе стать самим собой нельзя?

Когда успел в сапог Бича-Раз упереться сломанным усом краб? Бич-Два присмотрелся — какой он?

— Лети!

Отпнутый краб попал под ноги Клюза. Бич-Раз покачал головой. Тогда же краб бросился спасаться. Скорей к борту! Ушел? Нет, наперерез ему прыгнул Бич-Два.

— Смотри, жить шибко хочет, — воскликнул Дима и умилился: — Ах ты мой кусучий. С домом на собственном горбу.