— Понятно почему?

Плюхин стерпел.

— Вас вместе селить или как? — обратился к обоим.

— Ладно! — отошел Венка. А Кузьма Никодимыч, как тогда, на пирсе, заложил палец за галстук, дернул его от себя, и в прорези ворота показалась шея. Она будто засветилась, старчески морщинистая и в фиолетово-голубых прожилках.

Плюхин недобро взглянул на них: «Что-то не поделили?»

— У меня тоже нет ни минуты. Придете потом. — Предупредил: — Скоро пограничный досмотр.

На мостике левого борта Назар потянулся могуче, со вкусом — до приятного хруста в плечах. Снова ему стало ясно, кто он, за что отвечал, и чувствовал себя способным дать бой кому бы то ни было, в любых обстоятельствах. «В поддержке нуждается только слабый, — с особым значением помахал Кузьме Никодимычу. — Венка тоже орешек. Что-то у него?.. Не на поверхности, нет! Не хочет жить с отцом. Оттолкнул».

На полубаке враз потухли все переносные прожекторы.

С верхнего капитанского мостика Назара вел Плюхин. Кое-где умудрился приотстать от него на два шага и взять влево как младший чин при старшем.

Трап, ведущий на ботдек. За ним еще более длинный, внутренний — от капитанской каюты до второй палубы. Подступы притихшей кают-компании. В ее дверях взгляд Назара привлек рояль под вымпелом на проволочной штанге с подставкой — профсоюзный подарок экипажу «Тафуина» за успехи на путине. Белый, среди отделанных красным деревом переборок, он в свете подволочных плафонов благородно сверкал всеми плоскостями, клавиатурой, а также откидной подставкой из узорчатой латуни.

Середину главного стола (метр двадцать на четыре с половиной) занял пузатый никелированный самовар. По обе стороны от него, за фарфоровыми чайниками благоухал только что испеченный хлеб. Горой возвышалось сливочное масло. Накат от Алеут не прекращался, и потому все это, вместе взятое, плавно уходило куда-то, как во вздернутом в воздух гигантском «парашюте»: рояль у бортовой переборки, главный стол, окруженный молодыми людьми, а также стол для практикантов — небольшой, всего полтора метра на полтора, совершенно свободный.

— Итак… — напустил на себя суровость Плюхин, как будто иначе никто не признал бы его распорядителем кают-компании. (По статуту Назар являлся главным в столовой команды.) — Вы не ошибаетесь, кто перед нами. Я говорю, он с утра наш. Назар… Э-эээ, забыл, как по батюшке!

Нонна находилась в посудной, грунтовала холст.

— …Глебович, — лениво помогла Плюхину.

— А! — огорчился Плюхин. — Точно, Глебович. — Хлопнул себя по лбу кулаком.

Она только раз посмотрела на него, не больше. Притом украдкой. А затем скривила губы, считая себя обязанной относиться к нему так же, как Зубакин. В форме не по размеру и при брюшке Плюхин напоминал ей переодетого матроса-первогодка. Не обладающий хваткой, холеный, он не побывал еще ни в каком происшествии, а возомнил, что стал вровень с соответствующими высшей статье распространенной среди мореходов устной аттестации. Таким же, как ни с кем не сравнимый боцман.

Звякнул подстаканник.

— Товарищи… как вас? — усилил голос Плюхин, собираясь изречь избитое присловье. — Прошу любить и жаловать…

Назар ничему не придал значения, даже тому, что его выставили на всеобщее обозрение. Поздоровался и опустил голову. Как будто забыл, где очутился, в каком качестве.

Что же Плюхин-то? Распорядился бы! Пора уже, пора. Ага, выбросил руку, пригласил:

— Сюда прошу. На диван.

— По левую его посадил, — шепнул Зельцеров Ершилову.

Лето тотчас же затих, прищурил веки — попросил обоих умолкнуть. Это сам Зубакин не дольше как две-три минуты назад избрал себе место за столом с левого торца, чтобы все взяли в толк, кто у него правая рука.

По правую сел Плюхин. Стоило Назару только скосить глаза к незанятому креслу, как он сдвинулся, всем туловищем повернулся туда же:

— Локаторщика выдернули уложить по-штормовому запчасти.

«В компетенции Дмитрия Дмитриевича Шеметова… — взял на заметку Назар. — А еще ты не довел до конца… Допустим, спишем Малютина. Какая же начнется для него жизнь потом? Тем более что Зубакин, может, только вспылил и теперь кусает локти?»

— Для всех так?.. — приподнял чайную ложку над столовым прибором Димы. — Чтобы помнили, кто отсутствует?

— А как же? — загордился заведенным порядком Плюхин. — На судне кто-нибудь задержится или где-то, хоть на берегу, — обязательно. Как у военных.

«Тебе надо бы к нему… — снова заболело в Назаре. — К Малютину…» Осмотрел столовый нож.

Нонна заменила самовар на такой же, только что вскипяченный. Склонилась к иллюминатору.

Полубак обезлюдел.

— Где они?.. — ругнула Ксению Васильевну и начальника рации. — Тянутся!

Рефрижераторный механик уминал за обе щеки. За его спиной на переборке у памятного штандарта Дальрыбы топорщилась табличка — квадратик старой, желтоватой от времени миллиметровки со схемой кают-компании и кружочками, кому где сидеть. Назар чуть приподнялся. «Такая, значит, раскомандировка! — прочел сокращенные наименования: «ст. мех.», «пом. по пр.», «ст. эл. мех.»… — Ого, мой предшественник, оказывается, занимал кресло!»

Это не обескуражило его.

Двадцатидевятилетний старший механик Ершилов владел частью стола у дальнего торца, напротив капитана. Помощник по производству Зельцеров, его сверстник, откинулся на спинку дивана рядом с Назаром. Один, полный, вырядился в форму как на смотр, другой, худой, забрел в пестрой ковбойке. Только они остались в партбюро.

Остальные в свой черед мотанули в отгул по деревням, на учебу перед южной поляркой, ловлей мраморной рыбы.

Ершилов успел ополовинить стакан чая. Он подмечал, в чем Назар не похож на своего предшественника. Только заявился, а уже какой!.. Осваиваться будто совсем не надо. Нарвался на конфликт с Зубакиным…

Первый помощник попросил Ершилова и Зельцерова в свою каюту.

— «Пройдемте!» Как в органах! — фыркнул Зельцеров.

Откуда-то взялся Игнатич в старой списанной спецовке:

— За дело Зубакин с Малютиным или — что?

— Ты позарез мне… Выйдем! — пристал к Игнатичу Зельцеров, взял под руку.

Ершилову тоже не терпелось сбежать куда-нибудь. Высматривал вроде позарез ему нужного в кучке у шестьдесят четвертого шпангоута, среди добытчиков. Палуба под всеми пошла вверх — он же не перестал крутить головой, озабоченности у него не убавилось. Только машинально сбоку от себя поводил рукой, чтобы узнать, далеко ли до переборки, если на нее навалит.

— Какой из себя подлежащий списанию? — вернул к себе Зельцерова Назар. — Обучен высокой классности? Удовлетворяет как специалист? — попросил подтвердить это или высказать иное суждение, обязательно категорично. Вынул для желающих закурить пачку сигарет.

Зельцеров помрачнел. Как будто оказался на приколе. Ведь от Зубакина зависело продвижение к очередным должностям. Обсуждать его распоряжение — это что ж? Без последствия не останется.

У Игнатича язык не повернулся уличенного в пьянстве матроса назвать коммунистом:

— Этот… член партии так ли незаменим на самом деле?

— Я могу повременить, — порадовался Зельцеров. — Давай! — подстрекательски задел Ершилова. — Утилизационная установка под твоим началом. Чего ты, как воды в рот набрал?

— Моя, — выдавил из себя Ершилов. — А Малютин, по-твоему, в какой команде? Не в производственной, что ли? У него только одно звание что машинист. А производственная — твоя, вся за тобой, до последнего.

— Кто против?.. — воскликнул Зельцеров и еще, сверх того, приподнял плечи. — Чудак-рыбак! От тебя что требуется? — как за грудки взял своего друга. — Ты только начни! — подтолкнул его, чтобы самому остаться где-то с краю.

— Что?

— Пойди к Зубакину.

Наконец Ершилов все понял и вскипел:

— Не надо, Зельцеров. Он — точно специалист, лучше не сыскать. Прямо-таки виртуоз. При вакуумном котле что превыше всего? Графики и рекомендации? Нет же, известно: навыки, вот. Пока они у кого-то из вновь назначенных появятся, все промысловые показатели у нас упадут. Начнем переводить рыбу или на клей, или на пережженную труху. Тогда и взъестся на нас Зубакин: «Где вы, раз такую поэтому… Немедленно исправляйте положение!»