Все артисты были довольны своими ролями и предсказывали большой успех моему первому детищу; это детище меня самого занимало как ребенка; но отцовское сердце замерло от страха, когда я увидел на афише: «На Новом театре, у Симеоновского моста, завтра, в среду, 12-го февраля, будет представлен в 1-й раз «Знакомые незнакомцы», водевиль в одном действии». Имени автора, по моему желанию, не было выставлено.
И действительно, следовало бы положить за правило не выставлять никогда имен начинающих сочинителей. Расчет простой и благоразумный: понравится пьеса, публика вызовет автора; не понравится — и знать его ни к чему.
Деревянный театр у Симеоновского моста (на том месте, где теперь сквер)[35] был выстроен для цирка Турньера, который долго там давал конные свои представления; впоследствии дирекция купила его, переделала арену в партер и преобразила в императорский театр.
В день представления моего водевиля, по окончании репетиции, Храповицкий позвал нас всех к себе на блины (тогда была масленица). Он жил по соседству к театру, на Моховой, в собственном доме. Придя к Храповицкому, мы сели за стол; подали блины и хозяин, вместе с гостями, выпил за успех моего водевиля; я благодарил их за доброе желание, но тут кто-то из нас пролил масло… актриса Шелехова заметила, что это дурная примета для автора, но жена Храповицкого, хотя была женщина и с предрассудками, очень серьезно успокаивала меня и сказала, что на масленице пролить масло ничего дурного не может предвещать. Рязанцев тут прибавил, что, напротив, это означает, что водевиль мой пойдет как по маслу. «Дай-то Бог, только бы мой первый блин не вышел комом», отвечал я ему.
Позавтракав у Храповицкого, мы разъехались по домам. С мучительным нетерпением ждал я рокового вечера. Явившись в театр, духу я не имел идти в партер и остался за кулисами. Водевиль начался. Первые явления прошли благополучно; два, или три куплета были повторены, по требованию публики, и у меня отлегло от сердца. Явился Рязанцев и дело пошло как по маслу, по его же предсказанию. Короче сказать, водевиль был разыгран на славу и имел большой успех. По окончании его, начали вызывать автора и я вышел на сцену. Когда публика увидала, что автор — актер (что было тогда большою редкостью) меня вызвали вторично; затем вызвали всех артистов. Я был в полном восторге.
Вообще успех первого представления пьесы не есть еще ручательство за ее достоинства, потому что тут бывают, по большой части, знакомые автора, которые за долг себе представляют разыгрывать роли клакеров. Но у меня тогда таковых решительно не имелось и мои «Знакомые незнакомцы» были одобрены вовсе незнакомыми мне зрителями. До закрытия театров перед великим постом, мой водевиль сыграли раза два, или три, но г. директор не удостоил нас своим посещением. Прошел великий пост; прошло даже два с половиной месяца после первого представления моего водевиля, но мне наше благосклонное начальство даже спасибо не сказало за него, что мне было тогда прискорбно.
По открытии театров после Пасхи, на Невском проспекте встретил меня Булгарин и, погрозив пальцем, сказал:
— Ага, молодой человек, вы в наш огород камешки бросаете; задеваете нашу братию — журналистов?.. берегитесь! Ведь мы народ бедовый; смотрите, не обожгитесь!..
Я переконфузился и начал оправдываться тем, что о нем у меня ничего не сказано оскорбительного; но он, взяв меня за руку, засмеялся:
— Полноте, полноте! Я пошутил. Я не такой человек и сам готов смеяться над своими слабостями, а у кого-же их нет?
Смеяться, право не грешно,
Над тем, что кажется смешно!
— А Рязанцев, собака, говорят, мастерски меня скорчил. Я не видал еще вашей пьесы, но ее многие хвалят; на днях непременно пойду посмотреть и сам напишу о ней статью… Только, уж не прогневайтесь, какая случится. В литературном деле у меня нет ни свата ни брата… Варвара мне тетка, а правда — сестра[36].
Неделю спустя после этой встречи играли мой водевиль на Малом театре. По окончании спектакля Булгарин пришел к нам в уборную, в полном восхищении, хвалил и меня и актеров, а Рязанцева, который представлял его личность, расцеловал, и назвал своим двойником.
В то время журналов у нас было немного, а газет еще меньше. «Северная Пчела» издаваемая Гречем и Булгариным имела очень много подписчиков и была, можно сказать, единственною официальною газетою. Сам Булгарин был тогда в полном развитии своей журнальной деятельности и пользовался некоторым авторитетом. Через четыре дня после его посещения (19 апреля 1830 г.) в «Северной Пчеле» под рубрикою Русский театр, было напечатано:
На нашей сцене весьма, мало таких миленьких, оригинальных водевилей и мы поздравляем молодого автора с полным успехом. Первый его опыт показывает решительное дарование. Неподдельное остроумие, веселость, легкость разговорного языка и прекрасные, забавные куплеты вот достоинство сего водевиля. Завязка несколько слаба, но при веселом ходе пьесы и этот недостаток не заметен и вознаграждается сторицею. Удивительно, пак автор мог собрать столько русских каламбуров, и, заметьте, не тех, которые веселят раек и заставляют скромность потуплять глаза; но каламбуров приятных и остроумных. От начала до конца пьесы улыбка не сходит с уст зрителей и часто общий хохот прерывает игру актеров: так автор умел расположить сцены и выказать смешное в действующих лицах. Одно незначительное и как будто лишнее лицо, есть «Баклушин», проезжий журналист, который является на время, и исчезает без помину; но появление его и мировая с другим журналистом, также проезжим и действующим в развязке пьесы, представляют забавные сцены и остроумные куплеты. Характеры станционного смотрителя отставного штурмана, дочери его, ее любовника, канцеляриста, образованы весьма оригинально. Пьяный слуга смешон, а журналист, «Сарказмов» хотя карикатурен, но забавен до крайности. Наша публика не может насмотреться на французские водевили, из коих десятая часть не занимательна. Советуем ей посмотреть этот водевиль и ручаемся, что все понимающие по русски, нахохочутся досыта.
Советуем г. Каратыгину не ограничиваться этим одним водевилем: мы даем ему наше журнальное благословение и с отверстыми объятьями принимаем в авторскую семью. В добрый час! Все актеры играли превосходно. Автор был снова вызван. Публика приняла этот водевиль чрезвычайно хорошо и повсюду раздавались похвалы автору, которые «Северная Пчела» собирает всегда тщательно, как мед, и с величайшим наслаждением передает, по принадлежности, — и проч.
Эта первая журнальная похвала тогда очень польстила моему самолюбию и заставила не только многих обратить на меня благосклонное внимание, но даже побудила и директора поощрить молодого автора. Через несколько дней кн. Гагарин прислал мне золотые часы (рублей в 200 ассигн.). Я вполне убежден, что без похвального листа от Булгарина, я не удостоился бы получить этого подарка.
Я напечатал мой водевиль на собственный счет и первое издание разошлось очень быстро; второе — также, пришлось выпустить и третье. В счастливую эпоху первого моего литературного успеха я встретил в Смирдинской библиотеке А. С. Пушкина и удостоился услышать из уст великого поэта лестный отзыв о моем водевиле.
— В число книг, которые мне пошлете, — сказал он Смирдину, — включите и водевиль Каратыгина.
— Позвольте-же мне, Александр Сергеевич, вручить его вам с моею надписью.
— Обяжете! — отвечал он, пожав мне руку.
Отзыв Полевого в «Московском Телеграфе» был чрезвычайно любезен: «говорят, что автор «Знакомых незнакомцев» хотел нас вывести в лице журналиста «Баклушина», но мы нисколько на это не в претензии: напротив, очень рады, если наша личность послужила ему типом для милого и остроумного водевиля».
Другие журналы и газеты также расхвалили мой водевиль. Один только рецензент, некто Михаил Алексеевич Яковлев, давний и постоянный антагонист мой и моего брата, не помню в какой именно газете, где он сотрудничал, подсмеивался над Булгариным, что он, с распростертыми объятьями принимает меня в литературную семью. Этот задорный критик, под буквами: М. Я. в каждой почти статье о театре, бранил меня «нещадно», что заставило меня в мой водевиль вставить куплетец на его счет. Это, разумеется еще более усилило неприязнь Яковлева ко мне… Но о нем речь впереди.
