Персидский сатрап Тиссаферн, по свидетельству тех, кто хорошо знал его, был коварным и злым человеком. Чтоб понравиться ему, надо было проявить недюжинную изворотливость и способность хамелеона. Впрочем, в искусстве менять свой облик, приспосабливаться к образу жизни других народов Алкивиад превзошёл многих. В Спарте его видели отпустившим длинные, ниже плеч волосы. Говорили, что он купался там в холодной воде, чего никогда не делают благоразумные афиняне, ел чёрный ячменный хлеб, не пользовался благовониями, постоянно занимался гимнастикой и носил простую одежду. Зато в Ионии являл собой нечто совершенно противоположное: казался человеком изнеженным, предавался утончённым удовольствиям и был легкомыслен, как юноша. Во Фракии же был грубым, много пил, скакал на лошадях, охотился на диких кабанов и любил опасные мужские игры.

   — У Тиссаферна я жил роскошно, сорил деньгами, имел пышный дворец.

   — Но оставался ли самим собой, Алкивиад? — спросил Сократ.

   — Не знаю, — ответил Алкивиад. — Конечно, я менял маски, но ни одна из них не пристала к моему лицу, верно?

   — Чем же, какой маской ты очаровал Тиссаферна, злейшего врага всех греков — и афинян, и спартанцев? Ведь не только искусной лестью, Алкивиад? Ты дал ему совет как стратег, не правда ли? В других советах Тиссаферн не нуждался.

   — Да, учитель, — неохотно ответил Алкивиад. — Я дал ему совет. Я сказал ему: не верь пи афинянам, ни спартанцам, но помогай и тем и другим ровно настолько, чтобы они, постоянно воюя, не смогли окончательно победить друг друга, но становились бы всё время слабее.

   — Этот совет дан маской или тобой?

   — Не знаю. Но вот чего я добился: и афиняне, и спартанцы стали жалеть о том, что в своё время охотились за моей головой. Они начали искать моей дружбы. Я предпочёл афинян. И вот я здесь, мой учитель. Теперь, размышляя о случившемся, я думаю, что иного пути для возвращения в Афины у меня не было. Нужно было пройти именно этот путь: от бегства с «Саламинии» через Лакедемон и Тиссаферна. Смотри, как это было: ненависть одних я гасил любовью других, пока не вернулся к тому, с чего начал: я вновь хочу послужить величию Афин.

   — Но не идёшь ли ты по кругу, Алкивиад? Если по кругу, то встретишься с тем, что уже было: снова Афины предадут тебя, снова бегство, опять Лакедемон, опять Тиссаферн. И снова по пятам за тобой будет следовать заговор, смерть.

   — Это подсказывает тебе твой демоний, Сократ?

   — Ты не о том молишься богам, Алкивиад. Помнишь ли, как однажды ты направлялся к храму Зевса, чтобы сотворить там молитву, а я остановил тебя и спросил, с какой молитвой ты намерен обратиться к Зевсу?

   — Да, помню, хотя это было очень давно. Ты сказал тогда, что лучше не молиться вовсе, чем просить у Бога то, истинную цену чему ты не знаешь.

   — Ты просишь у богов могущества для Афин через твоё посредничество, потому что хочешь таким образом прославиться. Но знаешь ли ты, какой ценой достанется тебе эта слава?

   — Что говорит тебе твой демоний, Сократ? Ты не ответил на этот вопрос. Я ничего не знаю о цене славы. Но что мне делать? Ведь никакого другого искусства, кроме искусства войны, я не знаю. И вот моя судьба воевать. И разве плохо, что я молю богов о победе? О чём же ещё? Земледелец просит богов об урожае, мореход — о попутном ветре, купец — о богатстве, девушка — о красоте. Разве может стратег желать чего-то иного, чем победа?

   — Может, Алкивиад. Люди привыкли к тому, что ты всегда побеждаешь, что для тебя нет ничего невозможного, что при одном лишь твоём появлении враг бросает оружие и сдаётся. Они так привыкли к этому, Алкивиад, что достаточно будет одной неудачи, одного поражения, чтобы приписать тебе это как преступление. Другие стратеги на десять поражений добиваются одной победы и уже прославлены на всю жизнь. Одно твоё поражение после ста блистательных побед может вызвать гнев и проклятие афинян.

   — Вот я и прошу, чтобы боги даровали мне победу, Сократ.

   — Да. Но хватит ли у богов щедрости и на этот раз?

   — Твой демоний говорит, что мне лучше не отправляться в новый поход на Лакедемон?

   — Тебя так давно не было рядом со мной, что мой демоний забыл о тебе. Я хочу лишь сказать, что твоё первое поражение принесёт тебе беду, которую трудно будет поправить. Ты вышел на второй круг своей жизни не тем, кем был раньше: вот и голова у тебя уже седая, и рука, наверное, не так крепко держит меч, как прежде. И не лучше ли тебе отказаться от чести быть стратегом? Дома и имущество афиняне возвратили тебе. Ты вернулся со славой, ты прощён и вознесён. Попроси у афинян покоя.

Алкивиад долго молчал, пил вино, жевал сыр. Поднимал глаза к звёздам, кивал в раздумье головой, потом внимательно посмотрел на Сократа и тихо сказал:

   — Поздно, Сократ. Покой для меня хуже смерти...

Сократ проводил Алкивиада за ворота. Там они обнялись и расстались без слов. Флот Алкивиада ушёл в Ионию через три дня. Сократ не ходил в Пирей провожать Алкивиада — был болен. Да и жара в тот день стояла такая, что старому человеку надлежало оставаться в тени.

Первая весть от Алкивиада пришла в Афины с острова Андрос: он разрубил союз андросцев и спартанцев, но город Андрос не взял, отказавшись от осады, которая надолго задержала бы его. Первая победа, таким образом, оказалась неполной. У одних это вызвало недовольство, раздражение — ведь ждали чего-то значительного. Другие, откровенные враги Алкивиада, уже потирали радостно руки — оказалось, что Алкивиад не так удачлив, как думали об этом афиняне, а поскольку одна неудача тянет за собой другую, то вот и надежда на то, что Алкивиад проиграет поход и навсегда исчезнет.

Алкивиад не стал осаждать Андрос, потому что впереди у него были Самос, Хиос и другие острова Ионии. Он должен был торопиться, так как Афины выдали ему слишком мало денег для того, чтобы можно было рассчитывать на длительный поход.

Следующая весть об Алкивиаде пришла с Самоса. Её привёз Трасибул, давний враг Алкивиада. Это была весть о поражении.

Пока Алкивиад ходил в Карию, чтобы раздобыть деньги и продовольствие для своих матросов, Антиох, которому он доверил командование флотом на время своего отсутствия и приказал не ввязываться ни в какие сражения со спартанцами, нарушил его приказ. Он появился перед эскадрой спартанского стратега Лисандра и, показывая свою пьяную удаль, корчил со своей триеры рожи, выкрикивал оскорбительные слова, всячески разжигая Лисандра, который не расположен был охотиться за ним.

Антиох, отличный кормчий, но никудышный стратег, довёл всё же Лисандра до гнева. Лисандр погнался за триерой Антиоха. Увидев это, на помощь Антиоху пошли другие корабли. Тогда Лисандр поднял весь свой флот и ринулся в сражение. Два десятка кораблей афинян были уничтожены, Антиох же попал в плен и был убит Лисандром. Казнив всех пленников, Лисандр ушёл в Эфес и скрылся в надёжной бухте. Возвратившийся из Карий Алкивиад, узнав о случившемся несчастье, собрал на Самосе оставшиеся триеры и двинулся к Эфесу, желая отомстить Лисандру. Но Лисандр из бухты не вышел и боя не принял. Для штурма же Эфеса у Алкивиада не было сил.

   — Алкивиад погубил всё дело и потерял корабли, которые мы сооружали, лишая себя всего, — кричал на Пниксе Трасибул, прибывший с Самоса. — Он легкомысленно пренебрёг вверенной ему властью. Не о чести и славе Афин думал Алкивиад, а о пьянстве. И деньги он собирал не для войска, а чтобы пить вино и развратничать с абидосскими и ионийскими гетерами. С одной из гетер он не расстаётся ни днём ни ночью. Вы знаете её — это Тимандра. Теперь он построил для неё во Фракии, близ Бисанты, дворец, окружив его крепостными стенами. Этот дворец — убежище не только для Тимандры, но и для самого Алкивиада. Он не намерен возвращаться в Афины. Мы доверили свой флот проходимцу и распутнику, гуляке и предателю, разбойнику и святотатцу!

Афиняне поверили Трасибулу. Его ложь была похожа на правду, а это самая опасная ложь. Экклесия приняла решение лишить Алкивиада прав стратега и назначить новых стратегов. Ими стали Тидей, Менандр и Адимант. Бездарные стратеги и чванливые люди. Приняв командование флотом при Эгоспотамах, они отвергли план Алкивиада, который принёс бы им верную победу, заставили Алкивиада удалиться, оскорбляли его, как только могли, особенно Тидей, назначенный главным стратегом, понадеялись на собственную удачу и вскоре погубили весь флот и всё войско. Три тысячи афинских воинов были взяты Лисандром в плен и казнены, все триеры сожжены или потоплены. Вырвался живым с двумястами матросами лишь Конон, который и доставил в Афины эту ужасную весть.