— Бо, — сказала я. Мой голос оставался спокоен — да, мое настроение никогда не отражается на голосе, если я не делаю этого намеренно. Но такого рода штуки меня просто выводят из себя. — Говори прямо, когда обращаешься ко мне.
Кадр Пять все еще возилась с чайными принадлежностями.
— Да, сэр, — произнесла Бо Один по-прежнему чопорно. Растерянная.
— Я рада, что ты пришла. Я уже собиралась тебя вызвать. Лейтенант Тайзэрвэт больна. Она была больна, когда поднялась на борт корабля. Военное управление хотело, чтобы здесь присутствовала офицер, и ему оказалось безразлично, что она не готова отправиться в космос. Они даже попытались скрыть это от меня. — Ложь, которая не является таковой всецело. И каждый солдат и офицер на каждом судне жаловался на бездумные, невежественные решения Управления, где никто не понимал, каково это — на кораблях. — У меня есть что сказать об этом, когда появится такая возможность. — Я чуть ли не видела, как в голове Бо Один все встало на свои места: «Капитан флота злится на Управление, а не на нашего лейтенанта». — Она вернется в свою каюту завтра, и ей понадобятся день-два отдыха, а после этого — легкий режим работы, пока доктор не скажет иного. Ты, конечно, старшая в подразделении, поэтому ты будешь отвечать за своих солдат, нести вахты лейтенанта, пока ее нет, и докладывать мне. Мне нужно, чтобы подразделение Бо хорошенько позаботилось о лейтенанте Тайзэрвэт. Я уже понимаю, что вы будете это делать, но теперь ты получила мой категорический приказ. Если у тебя появятся какие-то опасения за ее здоровье или она станет странно себя вести — будет вдруг ни с того ни с сего чем-то сбита с толку, или просто покажется, что с ней что-то не так, — ты должна доложить об этом врачу. Даже если лейтенант Тайзэрвэт прикажет тебе этого не делать. Ты меня поняла?
— Да, сэр, — подтвердила она, чувствуя себя более уверенно.
— Хорошо. Свободна.
Калр Пять взялась за термос, чтобы наконец налить мне чаю, слагая, несомненно, повествование, которое передаст остальным солдатам Калр.
Бо Один поклонилась. А потом с некоторым волнением сказала:
— Прошу снисхождения у капитана флота, сэр. — Умолкла и сглотнула, пораженная собственной отвагой. Движением руки я показала, что жду продолжения. — Все мы, сэр, все подразделение Бо, хотим поблагодарить вас за чай, сэр.
Я выделила по пять грамм на каждого находившегося на борту в неделю (солдаты — и даже офицеры — выжимали все, что можно, из очень маленьких порций чайных листьев), пока хватит моих запасов. Сначала это было встречено с подозрением. Капитан Вэл настаивала, чтобы они пили только воду. Как вспомогательные компоненты. Я что, пытаюсь их к чему-то подготовить? Или похвастать, как я богата? Предоставляю привилегию, чтобы потом лишить ее для некоего собственного удовлетворения?
Однако любой радчааи считает абсолютно необходимым для цивилизованной жизни именно чай. И я знала, каково это — находиться на корабле, полном вспомогательных компонентов. Мне не было нужды играть в это.
— Пожалуйста, Бо. Свободна.
Она поклонилась еще раз и вышла. Когда дверь закрылась за ней, корабль сказал ей в ухо:
— Это прошло хорошо.
В течение следующих двух дней лейтенант Тайзэрвэт лежала на койке в своей крошечной каюте. Корабль показывал ей по очереди развлекательные зрелища из своей медиатеки, легкомысленные вещицы с песнями, то радостными, то сентиментальными, и со счастливыми финалами. Тайзэрвэт смотрела их безмятежно, не проявляя никаких эмоций, она и трагедию за трагедией смотрела бы с тем же спокойствием — настолько была напичкана лекарствами для поддержания стабильного и расслабленного состояния. Бо суетились вокруг нее, подтыкали одеяла, приносили чай, Бо Девять ухитрилась даже состряпать для нее какую-то сдобную выпечку в крошечном камбузе при кают-компании подразделения. Все они непрестанно размышляли над природой ее заболевания, в котором меня больше не винили. В конце концов они решили, что Тайзэрвэт скверно допрашивали, прежде чем назначить на «Милосердие Калра». Или, что менее вероятно, но также возможно, она оказалась жертвой некомпетентного обучения, — когда гражданину необходимо усвоить большое количество информации, он может отправиться в медсанчасть и обучиться, находясь под воздействием препаратов — тех же препаратов, что применялись для допросов и тестов на способности. Или перевоспитания, о котором наиболее вежливые радчааи могли упоминать не иначе как превозмогая себя. Все это: допросы, обучение, тесты или перевоспитание — должны были осуществлять специалисты-врачи, которые хорошо знают, что делают.
Хотя никто на «Милосердии Калра» не говорил этого вслух, в основе любой беседы о ней лежало общее признание факта: сейчас Тайзэрвэт сильно походит на особу, недавно прошедшую процедуру перевоспитания. То, что врач и я проделали с ней нечто без всякой помощи даже со стороны солдат Калр, также подкрепляло мысль о том, что тут не обошлось без перевоспитания. Но тем, кто через это проходит, никогда не разрешается нести военную службу, так что такое невозможно.
Что бы это ни было, оно — не вина Тайзэрвэт. И не моя. Все испытывали облегчение. На следующий день я и Сеиварден пили чай в моей каюте, по-прежнему из чашек розового стекла, даже я сама пока не заслужила наилучшей посуды. Желание Сеиварден спросить, что же произошло, было очевидным, но вместо этого она произнесла:
— Я думал о том, что ты сказала тогда. О том, что я никогда не видел, как ты… я имею в виду… — Она осеклась, осознав вероятно, что эта фраза ни к чему хорошему не приведет. — У офицеров есть свои каюты, так что это легко, но я даже не думал, как мои Амаат… Я имею в виду — нигде нет уединения, не так ли? Им некуда пойти, если они захотят… Я имею в виду…
На самом деле есть довольно много мест, включая несколько отсеков для хранения вещей, все шаттлы (хотя отсутствие силы тяжести делало кое-что затруднительным), и даже, при достаточном безрассудстве, пространство под столом в солдатской кают-компании. Но у Сеиварден всегда была своя каюта, и ей никогда не приходилось пользоваться ими.
— Я считаю, это хорошо, что ты думаешь об этом, — заметила я. — Но оставь своим Амаат чувство собственного достоинства, которое они в состоянии себе позволить. — Глотнув еще чаю, я добавила: — Кажется, в последнее время ты много думаешь о сексе. Я рада, что ты просто не приказала одной из твоих Амаат. — Она была бы не первым офицером на этом корабле, поступившим так.
— Такая мысль меня посещала, — призналась она, ее лицо запылало пуще прежнего. — А потом я подумал о том, что бы ты на это сказала.
— Не думаю, что врач в твоем вкусе. — На самом деле прежде всего я подозревала, что доктора вообще не интересует секс. — Лейтенант Тайзэрвэт пока слишком молода, и сейчас она вообще к этому не готова. А ты не думала подкатить к Экалу? — Экалу это приходило в голову, я уверена. Но аристократическая внешность и архаичное произношение Сеиварден устрашали ее настолько же, насколько привлекали.
— Я не хотел ее обидеть.
— Слишком похоже на то, что вышестоящий пытается завязать дружбу с подчиненным? — Сеиварден движением руки выразила согласие. — Думать об этом так — обидно само по себе, тебе не кажется?
Она со стоном поставила чашку на стол.
— Так или иначе, я проигрываю.
Я показала жестом, что не уверена в этом.
— Или в обоих случаях выигрываешь.
Она хихикнула.
— Я очень рад, что врач смогла помочь Тайзэрвэт.
В каюте лейтенанта Тайзэрвэт Бо Девять подоткнула одеяло в третий раз за последний час. Поправила подушки, проверила температуру чая в чашке лейтенанта. Тайзэрвэт, накачанная препаратами, подчинялась с бесстрастным спокойствием.
— И я тоже, — подтвердила я.
Через два дня — до Атхоека оставалось менее трети пути — я пригласила лейтенанта Экалу и лейтенанта Тайзэрвэт пообедать со мной. В силу построения служебных расписаний на «Милосердии Калра» это был мой обед, ужин Экалу, завтрак Тайзэрвэт. А из-за того что мои солдаты Калр соскребали краску со стен моей каюты, обед состоялся в кают-компании. Почти как если бы я вновь оказалась сама собой, хотя кают-компания «Милосердия Калра» значительно меньше, чем моя кают-компания подразделения Эск, когда я была «Справедливостью Торена» и имела по двадцать лейтенантов на каждое из моих десяти подразделений.
