Большой вклад в экспериментальную графологию внесла ученица Клягеса Р. Визер, которая подчеркивала связь преступных наклонностей с областью бессознательного в психике. Работая судебным экспертом в Вене, Визер исследовала почерки 700 лиц, представлявших две категории преступников: 1) убийц и насильников, 2) мошенников и воров. Контрольную группу составляли 200 законопослушных граждан. По результатам исследования Визер подтвердила вывод Ломброзо о возможности определения по почерку (в первую очередь по его основному ритму) преступных наклонностей. Так, сильный, гибкий ритм, как правило, характерен для некриминалов, а слабый, неподвижный – для преступников.
Швейцарский врач и психолог Макс Пульвер называл ритм сущностью почерка, а сам анализ почерка связывал с бессознательным. Пульвер предложил делить почерк на три вертикальные зоны и сформулировал «три измерения» – вертикальное движение, горизонтальное движение и глубину.
В Соединенных Штатах Америки исследование почерка и выразительных движений руки при письме было проведено в 1939 г. Г. Олпортом и Ф. Верноном в Гарвардской клинике. Они установили, что движениям индивида свойственно внутреннее постоянство. Склонность человека к ригидному, заторможенному поведению проявляется в его почерке так же, как в позах, походке и жестах.
Разработаны специальные приборы, графически регистрирующие дыхание и пульс. Воспринятые ими пульсовые волны, вдохи, выдохи передаются пишущим устройствам, которые чертят кривые по движущейся ленте. Примерно таким же, однако неизмеримо более сложным и притом естественным, но однородным графическим изображением графологи считают почерк, являющийся проекцией человеческого сознания в форме определенного рода фиксированных движений. Почерк обладает динамичностью своих элементов, поэтому движения руки тонко реагируют на воздействие зарождающихся в мозгу мыслей и чувств (своего рода письменной жест). Реагируя всегда однотипно на внешние воздействия, человеческая психика в письме дает одинаковое выражение, имеющее свои определенные законы.
В СССР в 20-30-е г. прошлого века экспериментальный метод для научных обоснований связей почерка и личности использовал Д. М. Зуев-Инсаров. Применяя систему формальных признаков почерка по Л. Клягесу, он установил связь между графологическими признаками и характеристиками эмоционально-волевой сферы, а также отношениями человека с социальной средой. Зуев-Инсаров выяснил, что отдельные качества личности, к которым относится коллективистская или индивидуалистическая направленность, не обнаруживают значимой связи с выделенными признаками почерка; указал на ограниченность диапазона личностных характеристик, диагностируемых на его основе.
Исследования Д. М. Зуева-Инсарова основаны на интуиции, наблюдениях и своеобразных «графологических» способностях самого автора по изучению характеров и почерков современников и переносе установленных таким образом связей на почерки разных людей. Известны высказывания Сергея Есенина, Алексея Толстого, Леонида Андреева о точности графологических портретов, даваемых Зуевым-Инсаровым. Его работы послужили фундаментальной основой, на которой впоследствии строили свои исследования современные отечественные графологи.
Д. М. Зуев-Инсаров, кроме того, исследовал письмо под гипнозом, во время которого были проверены многие графологические законы. Подобные эксперименты проводили также А. Веринар, М. Попялковский, В. Срезневский и другие отечественные ученые. Еще в 1893 г. Р. Крафт-Эбинг для проверки графологической теории погружал некую Р., которой на тот момент было 33 года, в гипнотическое состояние с целью перенесения в более ранний период жизни. При этом Р. последовательно внушалось, что ей 7, 15, 19 лет, и в каждом внушенном возрасте ее просили что-нибудь написать. В результате оказалось, что свои письменные работы она выполняла точно таким же почерком, который у нее действительно был в соответствующем возрасте, что было подтверждено путем сравнения с сохранившимися образцами ее почерка в данном возрасте. При этом были установлены совпадения как между признаками почерка, так и между признаками письменной речи.
В 1924 г. на заседании Научной комиссии Русского графологического общества испытуемой, находящейся в состоянии гипноза, было внушено, что она обладает большой смелостью, после чего ей предложили что-либо написать. Характер полученного письма имел те особенности, которые наблюдаются в почерке отважного человека. При внушении скупости полученный почерк вполне соответствовал характерным признакам почерка прижимистого человека. Он приобретал сжатость, одна буква почти ложилась на другую, поля практически отсутствовали или были очень малы, на меньшем пространстве помещалось больше текста. Недоверчивость проявлялась в удлиненных горизонтальных штрихах, особенно в конце строк, а также до или после подписи. Исполнитель, казалось, был озабочен тем, чтобы на оставшемся свободном месте никто посторонний не мог поставить какие-либо свои графические знаки, изменяющие смысл написанного.
Испытуемых возвращали к тому детскому возрасту, в котором они только овладевали письмом, и почерк, мгновенно менялся, становясь неуверенным. Почерк, можно сказать, разворачивался как кинофильм и точно соответствовал почерку того периода жизни, в который был возвращен автор. Так же реагировал человек и на последовательное повышение возраста при внушении: письмо становилось увереннее, рисунок принимал более определенный характер.
Один из исследователей приводит любопытный пример: «У меня на столе детские каракули моей пациентки. Сейчас ей 25 лет. Делаю внушение: ”Вам сейчас всего шесть лет. Как вас зовут?” Ее лицо мгновенно меняется, появляется детское выражение, наивно-приветливая улыбка, округляются глаза. Она вопросительно смотрит на меня и отвечает: ”Аня”. Я прошу написать это имя. Она берет карандаш, долго слюнявит его и вертит, укладывая в руку, и, медленно выводя палочку за палочкой, чертит буквы. На все про все у нее уходит целых десять минут. Она очень устала, но в то же время довольна и хлопает в ладоши. Я забираю у нее листок и сравниваю два почерка – они идентичны».
В пользу научного изучения графологии в СССР высказывались многие ученые, в том числе сотрудники Государственной психоневрологической академии. Видные советские психологи А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьев писали: «Сама мысль о том, что почерк находится в известном соответствии с индивидуальными особенностями пишущего и с его наличным психофизиологическим состоянием, несомненно, является совершенно правильной… Исследования виднейших психологов, клиницистов и социологов… утвердили научное значение графологии, создали принципы для построения графологического метода изучения личности. В современной объективной психологии графологический метод приобрел существенное значение; его расценивают как один из методов, имеющих симптоматическую ценность».
Исследования в области психологии письма в нашей стране возобновились в середине ХХ в. На основе психофизиологической теории о высшей нервной деятельности человека была изучена зависимость почерка от типологических свойств нервной системы и других психофизиологических особенностей личности исполнителя рукописного текста. Еще в конце 20-х гг. Д. М. Зуевым-Инсаровым совместно с В. Д. Берловым был поставлен эксперимент, где на большом статистическом материале сравнивались результаты психологического и графологического исследований, проводившихся независимо друг от друга. При этом выявился высокий процент совпавших результатов.
В Ленинграде в 20-30-е гг. прошлого века действовало Графологическое общество. Многие его члены понимали, что необходимы лабораторные опыты, всестороннее изучение структуры письма и вопроса об его анатомо-физиологическом субстрате, анализ эволюционного изменения почерка одного и того же человека в процессе его развития, установление имеющихся корреляций. Исследователь должен, как советовал Ф. Бэкон, «подвязывать к ногам тяжелые гири фактов, а не крылья фантазии».
