Правда, в капиталистическом обществе допускается критика системы. Окажись Драйзер гражданином социалистического государства, которое он так воспевал в своей публицистике, за роман, подобный «Американской трагедии», он бы живо отправился куда-нибудь подальше от общественной жизни, если не на электрический стул, подобно своему герою.

Автору этих строк глубоко отвратительны персонажи, подобные Сорелю и Гриффитсу. (Хочется надеяться, у меня есть единомышленники.) Посему и трагедию в рассказанной истории найти мне трудно, кроме, разумеется, гибели ни в чем не повинной Роберты. Если не юридически, то морально Клайд получил по заслугам. И чтобы это доказать, хватило бы и половины написанных Драйзером страниц. Но, подобно тому, как в «Керри» и «Дженни Герхардт» он сентиментальничал в духе популярной литературы своей молодости, также впоследствии он все любил подробно объяснять, получая за это немало критических замечаний, остававшихся без внимания.

В 1927 г. Драйзер посещает Советский Союз. Подобно другим зарубежным писателям, прибывавшим в страну по приглашению властей, пятидесятишестилетний писатель в восторге от увиденного (хотя, как мы теперь знаем, видел он, если не исключительно «потемкинские деревни», то во всяком случае лишь то, что хотели ему показывать «хозяева» государства) и по возвращении на родину изливает эти восторги в книге очерков «Драйзер смотрит на СССР» (1928). Вдохновившись картинами коллективных усилий советских людей, строивших новое общество, Драйзер сочиняет в том же году повесть «Эрнита», героиня которой в поисках своего места в жизни отправляется в Советскую Россию помогать возводить здание коммунизма.

Сам Драйзер в тридцатые годы сближается с американским рабочим движением, выпускает книгу «Говорят горняки Харлана» в поддержку забастовщиков, варьирует тему «Американской трагедии» в рассказах, составивших два сборника, издает публицистическую книгу «Трагическая Америка», в которой вполне в духе социалистического реализма поносит государственный строй своей страны. Он становится одним из организаторов Амстердамского конгресса в защиту мира и культуры (1932), посещает республиканскую Испанию.

В 1941 г. выходит остро публицистическая книга Драйзера «Америку стоит спасать», развивающая критические оценки писателем американского образа жизни, но утверждающая могучий потенциал народа Америки.

С началом войны фашистской Германии против СССР он поднимает свой голос против агрессоров и в поддержку Советского Союза.

В сороковые годы он постоянно возвращается к работе над «Стоиком» и создает роман «Оплот», передающий духовный кризис пенсильванского банкира Солона Барнса, разочаровавшегося в служении бизнесу и находящего утешение в мистической религии квакеров. Здесь неожиданно выразительно проявился взгляд Драйзера на человеческую жизнь как на тайну. В финале банкир ласково смотрит на ядовитую змею, которая готова укусить его: «хищник» приходит к ощущению вселенской любви? Этот финал книги можно оценивать по-разному: говорить о продолжении писателем темы духовного краха капитализма — либо расценить его как свидетельство того, что воинствующий публицист Драйзер непостижимым образом задумался об ином взгляде на отношения человека и общества, взгляде, который формируется под воздействием религии.

Во всяком случае налицо еще один поворот завершающего жизненный путь писателя: «Оплот», как и «Стоик», был опубликован посмертно.

Заслуга Драйзера в литературе — это его постоянное стремление к широкомасштабности, важность поднимаемых им тем, свобода их выбора, стремление писателя увидеть связь между явлениями и их причинами.

Все это, несомненно, его великие достоинства, ради которых можно и забыть о том, как «тяжела, тяжела поступь Теодора».

была из тех личностей, которые оставили след в литературе не столько личными произведениями, сколько умением группировать вокруг себя круг творческих людей. Уроженка Питтсбурга, шт. Пенсильвания, из зажиточной семьи, она провела детство в Вене и Париже, а затем, по воле отца, слушала курс лекций по психологии у Уильяма Джеймса в Гарварде. Эти знания имели определенное влияние на формирование ее творчества.

В начале XX века Гертруда переехала в Париж, где жила в доме своего брата, искусствоведа и критика. В гостях у Лео Стайна бывали Пикассо, Матисс, Брак и другие художники.

В 1909 г. Гертруда опубликовала книгу «Три жизни», состоявшую из трех повестей. Книга носила отпечаток подражания Флоберу. Успеха автору она не принесла.

Увлекаясь модными течениями в живописи, Гертруда Стайн пыталась перенести их принципы в литературу. В ее опытах с композицией, употреблением некоторых слов и прочих экспериментах были любопытные находки, которые привлекали к ней Хемингуэя, а также других знаменитых писателей. Максуэлл Гайсмар пишет: «Небезынтересно отметить, что ритмы прозы мисс Стайн при всей их манерности и неуклюжести, напоминающей временами некий литературный кубизм или постимпрессионизм, странным образом отражали язык Среднего Запада».

ГЕРТРУДА СТАЙН была экстравагантна и в личной жизни, и в творчестве, и в высказываниях.

Как кубисты отрицали чувство перспективы, так Гертруда Стайн пыталась лишить литературу причинных связей — своеобразной внутренней перспективы, заменяя чувство времени «абсолютно действительным настоящим» («the complete actual present»). Слово для нее было интересно исключительно своей пластикой. Критики отмечали, что ее следующая книжка «Нежные бутоны» (1914) — это попытка превратить читателей в варваров путем их деинтеллектуализации. Сама же Стайн считала, что она исключительно современна в своей теории, и даже уподобила свое искусство кинематографу: как на кинопленке каждый кадрик является почти точным повторением предыдущего, так в ее прозе следующие друг за другом предложения почти повторяют друг друга, и в этом — передача движения.

Гертруда была экстравагантна во всем: и в личной жизни, и в творчестве, и в высказываниях.

Она сочинила «автобиографию» своей близкой подруги и в ней в третьем лице распространялась о себе самой и своих заслугах в литературе.

Дожив до создания атомной бомбы, она заявила: «Я не в состоянии заинтересоваться ею».

Наконец, именно она назвала Хемингуэя и его товарищей — Ф. Скотта Фицджеральда, Дж. Дос Пассоса и др. — «потерянным поколением» и этим, возможно, прославилась больше всего.

Важнейшим рубежом, ознаменовавшим вступление американской литературы в новую, современную, стадию развития, следует считать, однако, не изыски Гертруды Стайн и даже не такое исключение из обшей картины беллетристики этой страны, как Теодор Драйзер, а те качественные изменения в ней, которые вызвала Первая мировая война.

«Некоторые европейские романисты, — писал в 1975 г. Натан Глик, редактор журнала „Диалог-США“, — как, например, Анри Барбюс, Арнольд Цвейг и Эрих Мария Ремарк, — также выразили в своих книгах ненависть и отвращение к войне. Но европейские писатели реагировали на войну иначе, чем их американские собратья. <...> Соединенные Штаты, в противоположность Европе, не вели войны на своей территории с 1865 года, и отсутствие воинской повинности в мирное время убеждало американцев в том, что у них в стране глубоко укоренилась антимилитаристская традиция. Поэтому, когда война все-таки разразилась и Америка приняла в ней участие, американцы пережили на войне более болезненное потрясение и более трагическое крушение иллюзий, чем европейцы».

С легкой руки Гертруды Стайн молодых писателей, пришедших в литературу после той войны, называют «потерянным поколением», имея в виду, что идеалы их юности были повержены и общепринятые моральные ценности, сформулированные в словах «честь», «нравственность», «патриотизм», по их ощущению, потеряли свой высокий смысл: слишком их затаскали политики и пропагандисты.