Это вполне соответствует словам Марка Твена, назвавшего свою книгу «гимном, изложенным в прозе, чтобы придать ему мирской вид».

«Он мог бы сказать то же и с тем же основанием о „Гекльберри Финне“, — считает Л. Триллинг, — который был гимном старой Америке, ушедшей навсегда, Америке, которая <...> не была еще порабощена капиталом — первопричиной самых глубоких иллюзий и самой глубокой лжи. Богу-капиталу противопоставлен Бог-река; ее безмолвные комментарии — солнечный свет, простор, медленно текущее время, тишина и опасность».

Критик называет Гека Финна служителем реки-божества: «Любовь к реке является почти исключительным источником его крайне интенсивной духовной жизни. Он живет в вечном преклонении перед мощью и чарами Миссисипи. <...> Ничто не вдохновляет его воображение и речь так, как его отношение к своему божеству. После каждой вылазки на берег, побывав среди людей, он возвращается к реке с облегчением и благодарностью; и каждый раз с постоянством хора в греческой трагедии звучит его хвалебный гимн божеству — его красоте, загадочности, его благородному величию, — в противовес человеческому ничтожеству».

Гек отвергает всякую попытку приобщить его к цивилизации, хотя он ближе к ней, чем дитя чернокожего племени — Джим, живущий в плену дремучих предрассудков. Право собственности — пусть даже не менее дикое, чем первобытные верования, собственности на человека! — Гек вполне признает, поэтому совесть его неспокойна, когда он принимает решение спасти своего старшего друга. Однако, познав суровую жизненную школу, алкоголизм и жестокость отца, он обретает истинного отца в беглом негре: «Подобно тому, — пишет Л. Триллинг, — как Стивен Дедал в „Улиссе“ Джеймса Джойса находит истинного отца в Леопольде Блюме. Мальчик и негр-раб составляют семью, примитивную общину, и это — община святых».

Марк Твен считал, что повесть о Томе Сойере невозможно продолжить рассказом о его зрелых годах, ибо тогда «он будет лгать так же, как и всякий другой литературный герой, и читатель начнет искренне презирать его».

Л. Триллинг усматривает в отрицании Геком цивилизации всего лишь мальчишескую похвальбу. «На самом деле, конечно, он всецело принадлежит цивилизованному миру. Его бегство из общества — всего лишь попытка найти то, о чем это самое общество мечтает как об идеале. Чувство ответственности — сущность его характера, и здесь кстати вспомнить, что прототип Гека — товарищ детских лет Марка Твена, Том Блэнкеншип <...> кончил тем, что стал мировым судьей...»

И, несмотря на то, что, завершая повествование, Гек заверяет нас, что ему не стерпеть цивилизации, мы склонны согласиться с мнением Триллинга: слишком уж инфантилен в финале книги цивилизованный Том Сойер, тогда как «естественный человек» — Гек Финн — подкупает нас своей совсем уже взрослой человечностью.

Почему же все-таки «Приключения Гекльберри Финна» (1885) считаются одним из высших достижений американской и мировой литературы, возымевшим влияние на Хемингуэя, Фолкнера, их современников — таких, как, скажем, Маргарет Митчелл, — и последователей? Прежде всего, полагает Л. Триллинг, потому, что правда этой книги — «это правда чистоты и порочности человеческого сердца». Роман о Геке Финне более жесток, чем «Приключения Тома Сойера», автор показывает здесь не только извращенность морали рабовладельцев, но и бессмысленный садизм белых бедняков, способных смеха ради поджечь облитого скипидаром щенка или натравить собак на свиней, и варварство суда Линча. И, отмечает Д. Уэктер, за всем этим — страх, и перед возможным бунтом черных, и перед бесконечной цепью грабежей, убийств, избиений. На этом фоне автор показывает привязанность Джима и Гека, их верность друг другу и идеалам подлинного, не декларативного гуманизма.

Далее, определяющим фактором высокой оценки «Приключений Гекльберри Финна» стал язык романа. Надо с сожалением отметить, что его русский перевод в самой малой степени дает представление об оригинале. Нина Дарузес, великий мастер перевода, которому мы обязаны знакомству с книгами Диккенса и Киплинга, Брет Гарта и Бернарда Шоу, не передала и половины самобытности языка, которым написан великий роман Марка Твена. Разговорный язык Гека, от лица которого ведется повествование, как и язык всех прочих персонажей, в ее передаче всего лишь книжно разговорный, он выпрямлен, в нем нет и попытки передать диалектизмы, тем более — особенности произношения белых и черных южан, а ведь именно в их использовании, в необычности для книжного языка разговорных лексических структур и состояло в первую очередь языковое своеобразие книги. Между тем некоторые из этих особенностей вполне переводимы, кстати — соответствующими же «неправильностями» русской обиходной речи. Скажем, что-нибудь вроде постоянно встречающегося у Гека и у других действующих лиц оборота: «Тетя Полли, она сказала», «Том, он догадался» и т. д.

«Хорошо зная живую речь Америки, — пишет Л. Триллинг, — Марк Твен создал классический литературный язык. Это определение может показаться странным, но оно вполне уместно. Стоит забыть о неправильном правописании и грамматических ошибках — и речь польется с чрезвычайной простотой, непосредственностью, ясностью и изяществом».

Это действительно так: если вам удастся, прорываясь сквозь дикие на первый взгляд сочетания букв, услышать написанный текст романа, вы поразитесь его простоте и живости.

— псевдоним Уильяма Сидни Портера (1862—1910), прожившего пеструю и драматичную жизнь. Уроженец Северной Каролины, он на всю жизнь сохранил южный акцент и экспрессивную жестикуляцию южанина. Сын авантюриста-неудачника, Билли рано потерял мать и в пятнадцать лет, оставив школу, поступил на работу к дяде-аптекарю. Тетка Билли содержала частную школу и поощряла юношу к чтению. Неплохой рисовальщик, Портер любил делать зарисовки с посетителей аптеки. Но литература привлекала его больше, и он с юных лет мечтал стать писателем. В девятнадцать лет из-за болезни легких Портер отправился в Техас и стал вести жизнь ковбоя. (Эпизод, породивший впоследствии рассказ «Санаторий на ранчо».) Два года, проведенные на ранчо, позволили ему узнать множество людей и научиться бегло говорить по-испански. (Позже он изучил французский и немецкий.) Затем он уехал в столицу Техаса Остин где работал продавцом, бухгалтером в фирме, торгующей недвижимостью, и, наконец, служащим банка. Ревизия предъявила ему обвинение в растрате. В 1896-м Портер бежал в Центральную Америку, где почерпнул материал для будущего романа в новеллах «Короли и капуста». В изгнании он получил весть о тяжелой болезни горячо любимой жены, некогда бежавшей из семьи в семнадцатилетнем возрасте ради заключения брака с Билли. Портер возвращается в США. Через шесть месяцев жены не стало. Ее верный супруг предстал перед судом и был брошен в тюрьму, хотя в растрате был неповинен. В заключении он провел три с половиной года. Именно в тюрьме родился писатель О. Генри. Портер начал писать рассказы и через одного из тюремщиков переправлял их знакомым газетчикам, использовав для псевдонима имя капитана тюремной охраны — Оррина Генри. Редакторы исполнили просьбу Портера и не раскрыли его псевдонима. В 1901 г. Портер вышел на свободу и отправился в Нью-Йорк В 1904-м вышла его первая книга — «Короли и капуста». А с 1906 сборники его новелл выходят ежегодно. Его писательским кредо были слова: «Искусство должно быть правдиво, демократично, адресовано современности и охватывать все аспекты жизни».

О. ГЕНРИ — «Великий утешитель».

Современники вспоминают о нем, как о талантливом слушателе. Прирожденный журналист, он быстро схватывал сюжеты и характеры. О. Генри — мастер выразительной детали. Он уделял большое внимание названиям своих сочинений. Его творческий метод — среднее между критическим реализмом и модным в то время «нежным» неоромантизмом. Рассказы О. Генри то трогательны и исполнены психологизма, то анекдотичны, то гротескны или парадоксальны. Только о жизни Нью-Йорка он написал их сто пятьдесят. Название его сборника «Четыре миллиона» — это численность населения этого города в 1906 году, когда вышла книга.