Нефертити подарила супругу уже четверых дочерей. Хотя это ничего не значит для престолонаследия, отсутствие сына беспокоит фараона. Но гораздо более переживает гибель своей любимицы Мекетатон, полагая, что «Атон лишил его своей лучезарности».

Мудрая жена, однако, находит другое объяснение: «Ты верил, что мы не такие, как другие дети Атона. Многие люди теряют любимых дочерей, мой господин».

«Но ведь ты, Нефертити, некогда поклонялась мне, как богу», — возражает фараон.

«Да, я поклонялась тебе. А теперь я люблю тебя и страдаю вместе с тобой. Такая любовь сильнее», — отвечает жена.

И все-таки Эхнатон ясно ощущает, что сам не может радоваться жизни, как учил других..

Одним из первых требований нового фараона была немедленная отставка жрецов Осириса. Через семь лет выяснилось, что после закрытая храма город Эйбид пришел в упадок, жители его голодают. Эхнатон объявляет градоправителю Эйбида, что не может жалеть мошенников, обиравших своих сограждан и надувавших пилигримов. Но, желая спасти город от голодной смерти, распоряжается приостановить там сбор налогов и подавать туда больше воды. Однако, как справедливо доказывает фараону мать, простому люду нужен Осирис, эти люди не могут идти к смерти, не имея поддержки. Не зря из толпы какой-то полубезумный бросает царю под ноги статуэтку отвергнутого им божества. С другой стороны, становится известно, что градоправитель Эйбида о чем-то совещался с Мерсуром, которого фараон «терпит только как ученика и ради его сына Сменхкара», друга своей старшей дочери. Всё напрасно: одержимость Эхнатона мешает ему быть начеку. Он не хочет слышать из уст матери правды о продолжающихся злоупотреблениях налогосборщиков, недовольстве народа, вызванного своеобразным отшельничеством фараона в Эхетатоне, о заговоре, зреющем в старой столице среди жрецов Амона и знати, о том, что народу известно, насколько сам фараон оказался неподготовленным к встрече со смертью своего дитяти. Он по-прежнему уповает на «просвещение» со стороны своего бога, который «удержит его от тьмы и казней», и уверен, что народ Египта не восстанет против своего божества, точно так же, как Сирия и Палестина могут и не быть под властью Египта, поскольку и без нее способны радоваться милосердию божьему ...

«Атон не бог сражений, — предупреждает Тай — А ты своих сражений еще не закончил».

И, словно в подтверждение ее слов, одна за другой приходят дурные вести: в соседней, вассально зависимой от Египта, Сирии — государственный переворот, в старой египетской столице — народные волнения, во главе которых стоит сбежавший из-под надзора бывший верховный жрец Айпи. Восставшие сожгли дом градоправителя, убили жрецов в храме Атона, разбили статую фараона и изуродовали все изображения Атона.

Эхнатона постиг тяжелый эпилептический припадок — совершенно как когда-то давно, когда ему впервые явился его бог. Солнечный Атон разил всех остальных богов. Фараон расценивает это как добрый знак, точно так же, как и жители новой столицы, полагая, что происходящее в старой — от них бесконечно далеко. Эхнатону мысли о старой столице отвратительны, он ясно видит себя центром своего царства и всего мира: «вот что значит познать божественную любовь». Отношения с Нефертити несколько изменились: прежде их любовь была слиянием индивидуальностей, теперь для фараона близость жены — ритуальное действо. Эхнатон утратил способность вникать в дела. Ему кажется, что он понимает, как одинок его бог. Во сне фараон видит, как бог Сеф выколол глаза богу солнца.

Тем временем дядя фараона изловил и казнил Айпи и его людей. Царь возмущен, но вынужден признаться самому себе, что втайне желал этого. И, со своей стороны, отдает приказ о закрытии и запрещении всех храмов, кроме храмов Атона.

Наступает время затишья, фараону кажется даже, что возвратились прежние времена: его распространяющаяся слава привлекает в Эхетатон «авантюристов и художников из северных стран и даже из-за океана».

Только былых отношений с Нефертити не вернуть: «Оказалось, что он требовал чего-то, чего она не могла принять <...> Ее преданность больше не была сосредоточена на нем: она сама обратилась к вере» Эхнатон замечает необычные взгляды, которые устремляет на царицу Дутмос, ваяющий ее скульптурный портрет. Но, «хоть он принимал как должное, что все любят ее, ему трудно было поверить, что кто-нибудь посмеет в нее влюбиться».

Впрочем, мысли фараона целиком поглощены религией. «Ему казалось — если бы он смог показать, что время борьбы за мирскую власть подошло к концу, все должны были бы увидеть божью славу».

Увы, военачальники доказывают обратное. С трудом сдерживаемая ненависть к военщине клокочет в груди Эхнатона. «Вам бы закалить сердца моих поэтов!» — пробует шутить фараон и, предваряя Иисуса, всерьез восклицает: «Покуда я с вами, людям дарована возможность спастись!»

Эхнатон решается на встречу с главой враждующей стороны, чтобы уговорить его отвести свои войска и не допустить кровопролития. Нефертити ждет очередного ребенка и не может сопровождать мужа. Фараон берет с собой вместо нее учителя Мерира и сына Мерсура, Сменхкара, к которому питает искреннюю любовь: юноша всячески выказывает фараону свою преданность, буквально боготворит его. Эхнатон подумывает о браке старшей дочери с племянником, хотя Нефертити полагает, что тот слишком подавляет Меритатон.

Вождь Саппелулюма осыпает фараона насмешками: его Мир Атона, мол, только для художников и священников, а сам он даже не способен родить сына. Эхнатон телепатически узнает о несчастье с сыном вождя, и его знание подтверждается: охотясь на оленя, юноша упал с коня, ударился головой и потерял зрение. Эхнатон возвращает зрение доставленному в шатер пострадавшему и приписывает чудесное исцеление Атону, требуя в награду, чтобы Саппелулюма согласился на мир. Потрясенный вождь принимает условие. Но военачальники все портят: покуда шли переговоры вождей, военные действия начались[34].

Эхнатон вновь переживает приступ лютой ненависти к военачальникам, но внутренне горд, что удержался от расправы. Тай утешает возвратившегося ни с чем сына: «Ты не изменил ситуацию ни в худшую, ни в лучшую сторону», — заключает она. Фараон с удивлением замечает, что противоречие его мнению со стороны матери теперь только придает ему «устойчивое равновесие».

Куда сложнее с Нефертити.

О том, что она опять родила дочь, а не сына, жена сообщает фараону «абсолютно простодушно, без страха, вызова или призыва к состраданию». Эхнатон сам пытается найти объяснение: «Во мне дело? Или, может быть, в том, что ты не поклоняешься мне, как прежде? Ведь ты не даешь мне того, что царь вправе требовать от своей царицы!»

«Я не могу сказать, — отвечает она, — то ли из себя представляет моя вера, чего требуешь ты, то ли, чем она должна быть».

Даже в доме, построенном на святом месте их любви, они не обретают былого счастья, живут большей частью молчаливо, и Эхнатоном «завладевает уверенность, что Нефертити лишает его источника силы, которой она наделяла его в прошлом. <...> Эта же уверенность заставила его перевести свой взор с нее на Сменхкара». Юноша, бывший свидетелем его триумфа в мирных переговорах, рассказывал о нем в столице, заверяя, что Мир Атона был невозможен лишь по вине военных. Распространяясь, слухи обрастают легендарными подробностями. Мерсур, со своей стороны, уверяет фараона, что, будучи преданным идее Атона, возглавил в старой столице сильнейшую группировку знати. Он же упреждает сводного брата о том, что «даже в тавернах уже распевают» о любовной связи Нефертити с Дутмосом. Фараон отказывается слушать «достоверные» свидетельства неверности жены. Дутмос сожалеет, что «из тщеславия» объяснился царице в любви. А она благодарит его за то, что своим признанием вернул ей веру в себя как в женщину. Они расстаются навсегда: Дутмос покидает Эхетатон, как и многие другие ремесленники, и купцы — строительство города завершено.