Уголовные дела на столе лежали тощей скорбной стопкой, напоминая и гибели людей и пока неразрешенной дилемме. Барсентьев снова, уединившись в своем гостиничном номере, предался серьезным размышлениям. Его мучила одна и та же мысль: «Что мог обнаружить, заметить покойный Логинов, и пока не смог увидеть я?»

Он стал в очередной раз внимательно перечитывать протоколы осмотров мест происшествия по обоим делам и заключения экспертиз. Нет, ничего нового.

Однако Логинов ведь что-то обнаружил, и его исчезновение связано именно с этим. Его убрали, как нашедшего какой-то важный след. Теперь в этом у Барсентьева не оставалось никакого сомнения. Вдруг отчетливо пришло понимание взаимосвязанности этих разновременных событий: дерзкого массового расстрела братков в карьере, хладнокровного демонстративного убийства милицейского дорожного инспектора и загадочного, бесследного исчезновения следователя Генеральной прокуратуры, принявшего эти дела к производству.

Что же удалось найти Логинову?

Барсентьев открыл последние страницы уголовного дела по карьеру. Постановление о принятии к производству было датировано 11 мая 2006 года.

Вот протокол допроса бульдозериста ПМК-12 от 26 мая.

В нем бульдозерист утверждает, что в день произошедших в карьере событий он работал в котловане на строительстве нового дома. В тот же день был опрошен прораб этой стройки, он тоже подтвердил наличие бульдозера в городе. В доказательство приложен наряд, выписанный бульдозеристу в тот день.

Почему через две недели расследования Логинов вышел именно на эту передвижную механизированную колонну? Судя по ее номеру, их в городе не меньше дюжины. А бульдозеров — и того больше. И что он выяснял еще целых две недели, до того, как его следы оборвались у гостиницы «Белый Камень»?

Барсентьев задумчиво смотрел на листок протокола допроса и вдруг внезапно в глаза бросилось сероватое пятнышко в правом верхнем углу.

Там, где должен был стоять проставляемый от руки следователем номер листа дела — серело только пятнышко, номер был стерт.

Все его коллеги, как и он сам, принимая чужое дело к своему производству, обычно ставили на листах дела уже собственных следственных действий номера простым карандашом, начиная с единички и так далее: по порядку. Скажем, если кто-нибудь получал чужое дело на двухстах листах, которые были пронумерованы предыдущим следователем, как правило, шариковой или перьевой ручкой, то он ставил номер следующего, уже своего листа, не 201, а 1. И не пастой или чернилами, а простым карандашиком, слегка. Каждый вел здесь учет уже для себя, чтобы потом не перепутать последовательность листов, подшивая дело. Не возиться, устанавливая по датам и по мере поступления документов, какое следственное действие следует за каким. А когда дело окончательно подшивалось для направления надзирающему прокурору и в суд, тогда уж карандашные наброски стирались и проставлялись, уже ручкой, номера, продолжающие предыдущий счет. То есть — 201, 202, 203 и так далее. Такой порядок был удобен в работе.

Барсентьев лихорадочно просмотрел все листы документов Логинова. Во всех одиннадцати листах номера были стерты. Достав из кармана ключи с брелоком в виде миниатюрной лупы, он раскрыл лупу и вгляделся в правый верхний угол первого листа.

Наличие поврежденных волокон бумаги и едва заметного округлого темноватого пятнышка указывало на явную подтертость.

Барсентьев зажег настольную лампу и уже при сильном освещении, меняя угол наклона, продолжил изучение.

Так и есть. Вдавленность на структуре бумаги свидетельствовала о написанной здесь ранее однозначной цифре. Скорее всего, это была единица или семерка. Безусловно, это был лист номер один, так как любое дело начинается с постановления о принятии его следователем к производству. На последнем же листе раньше, судя по всему, стоял двухзначный номер. Как определил следователь, первая цифра, с выступающими округлостями, могла быть тройкой, пятеркой, шестеркой, восьмеркой или девяткой. А вторая — вновь единицей или семеркой.

Ну, и дела! Кто же и зачем стер проставленные Логиновым номера листов уголовного дела?

Барсентьев пролистал дело по убийству инспектора ГИБДД.

«Та же картина, — задумался он, — цифры на листах дела стерты. Так, прочитаем еще раз внимательно протокол допроса судебно-медицинского эксперта. Что хотел уточнить у него Логинов?»

Протокол допроса, опять же от 26 мая, был краток. Логинов задал лишь несколько вопросов.

— Почему при вскрытии трупа инспектора не изучался характер входного и выходного отверстий огнестрельного ранения на предмет определения калибра оружия, которому принадлежала пробившая череп пуля?

На это он получил ответ, что в постановлении следователя не был поставлен такой вопрос. А эксперт не вправе выходить за рамки поставленных вопросов.

— Можно ли по характеру повреждений костей черепной коробки и прослеживаемого в головном мозге раневого канала установить калибр оружия, из которого выпущена пуля?

Да, — ответили ему, — возможно, в зависимости от характера произведенных пулей повреждений костей черепа и мягкой ткани мозгового вещества. Но это сложно. Потребуется производство комиссионной экспертизы.

— Необходима ли при этом эксгумация трупа убитого?

Ответ был краток: — Безусловно, необходима.

Барсентьев еще раз вчитался в поставленные судебно-медицинскому эксперту вопросы. И еще раз. Затем встал из-за стола и размашистыми шагами стал ходить по комнате, энергично потирая виски кончиками пальцев, чтобы хорошенько сосредоточиться.

Что за чертовщина! Это не просто уточнения некоторых неясностей результатов проведенной судебно-медицинской экспертизы трупа. Ведь все эти вопросы следовало задавать, лишь имея в наличии выпущенную в инспектора пулю. Пулю, которая пробила насквозь череп инспектора и улетела неизвестно куда.

Но для того, чтобы найти пулю, необходимо было побывать на месте убийства. Неужели Логинову удалось обнаружить место, где на самом деле был убит работник ГИБДД? Это было невероятно.

И кто мог стереть номера листов уголовного дела, проставленных Логиновым? Тот, у кого находилось дела? Следователь городской прокуратуры, который вел их раньше и забрал потом, в связи с возбуждением уголовного дела по факту исчезновения Логинова? Или же это был прокурор города, который имел доступ ко всем, находящимся в производстве следователей, делам? Но тогда следователь заметил бы произведенные подчистки, так как знал, что листы пронумерованы. Значит, все-таки следователь стер номера листов. Больше некому.

Барсентьев вновь сел за стол и открыл дело на первой странице, затем внимательно посмотрел на последнюю страницу и ужаснулся, сопоставив первую страницу с однозначным номером и последнюю — с двухзначным. Получалось, что из обоих уголовных дел пропало, по меньшей мере, два-три десятка листов. А, чтобы скрыть пропажу, кто-то стер номера листов, проставленных Логиновым простым карандашом. Такие действия могли быть совершены только умышленно. И, кроме следователя городской прокуратуры, этого проделать никто не мог. Но зачем?!?

Это же должностное преступление, в связи с чем должно быть возбуждено уголовное дело, а совершивший подлог должен быть арестован и предан суду. Цель манипуляций здесь может быть только одна — уничтожить материалы, проливающие свет на раскрытие совершенных убийств. То есть, укрыть тяжкие преступления и увести преступников от ответственности. Что может иметь место лишь в одном случае — если следователь состоит в сговоре с преступником или с преступниками.

Тревога все усиливалась, Барсентьев закурил сигарету и на какое-то время застыл, глядя в пространство невидящим взглядом. Затем он нервно пожал плечами, ему было явно не по себе.

«Надо срочно звонить прокурору города», — он протянул руку к телефону, стоящему на столе. Снял трубку, набрал первую цифру и вдруг остановился в нерешительности.

Это пока ведь только подозрения. Возможно, есть разумные объяснения тому, что я обнаружил. Хорош же будет важняк из Москвы, если поднимет тревогу, оказавшуюся ложной.