Олаф вопросительно посмотрел на свою провожатую, а

та, тихо засмеявшись, открыла дверь и втолкнула его внутрь.

Олаф, почуяв западню, хотел ударить девушку, но вдруг женский голос, прозвучавший за спиной, заставил отказаться от этого намерения. Он, повернувшись, разглядел в комнате с низким потолком фигуру женщины, которая манила его

к

себе. Сделав пару шагов, юноша остолбенел от неожиданности. В женщине он узнал... Ягмиру! Она стояла, набросив на плечи длинный плащ, спадавший почти до самых щиколоток.

При­

ложив палец к губам, Ягмира подошла к нему, положила

руки

на плечи. Олаф замер, не в силах что-либо возразить. Все это было так неожиданно!

— Норманн... — страстно шептала Ягмира, и ее глаза, устрем­ленные на него, будто затягивали в себя. У Олафа возникло

ощу­

щение, что он стоит перед пропастью, опасной, глубокой пропастью. И вот-вот сорвется вниз с головой.

— Я тебе

нравлюсь?

Она бормотала, охваченная лихорадкой любви, он почти ничего не понимал, но догадывался, о чем идет речь. Для того чтобы понять страсть, совсем не нужно быть мудрецом и знать семь языков.

— Почему ты молчишь? Скажи что-нибудь или твоя богиня Нертус запрещает тебе любить?

Услышав имя Нертус, Олаф напрягся, инстинктивно кос­нувшись амулета рукой. Ягмира прижалась к нему, увлекая на ложе, которое он заметил за ее спиной. Слепым, неловким движением он обхватил ее, почувствовав, что под плащом на ней ничего больше нет. Обнаженное горячее тело задрожало в его руках, и он сам, как в бреду, ничего не мог с собой по­делать, чувствуя неудержимый призыв страсти, первобытный зов плоти... У него до Ягмиры никого не было.

— Норманн, возьми меня! — Ее губы обжигающе коснулись его губ, и Олаф, словно обреченный, крепко сжал ее, оторвав от пола.

— Норманн, безумный норманн!.. — продолжала она вскри­кивать

в исступлении.

И Олаф больше ничего не помнил...

Ночью, забывшись тревожным сном, Олаф попал в некую далекую страну, где стояли каменные дома во много раз выше человеческого роста. Он бродил среди многоязыкой пестрой толпы, удивляясь всему, а жители этой земли приглашали чужеземца в свои дома. Он входил и с ужасом видел, как за столом собирались полулюди-полузвери с головами лошадей, коз, коров. Они пригласили его сесть за стол и отведать их пищи. Ему подали чашку, и он взял ее, чувствуя непомерную тяжесть в руках.

Он хотел приступить к трапезе, но вдруг застыл, словно каменный идол на капище. В чашке лежала человеческая го­лова. Он присмотрелся — это была голова князя Людовита, точь-в-точь какой она была в руках у Рагнара, перед тем как он сунул ее в кожаный мешок...

Голова князя усмехнулась и сказала Олафу: «А мне ведь известен каждый твой шаг, не веришь?» Олаф в замешательстве отбросил от себя чашку, а полулюди-полузвери засмеялись, наперебой крича ему: «Не хочешь нашей пищи? А мы ведь приготовили ее для тебя!..»

Олаф проснулся и долго потом не мог уснуть. Ужасное сновидение отступило, и он вспомнил все, что у него произо­шло с Ягмирой. Его удивило, что она не была девственницей, но он понял, что Рагнар все равно не узнал бы правды, потому как князь собирался убить его и захватить «Око Дракона» со всей добычей.

Ягмира, красивый цветок на краю бездны... Скольких увлекла она и сколько из-за нее погибло? Не было ли и тут замысла князя? Олаф сознавал, что попал в ловушку, из ко­торой трудно выпутаться без посторонней помощи. Ульберт... Действительно ли он хочет помочь ему или преследует какие-то свои цели?

На следующее утро, едва увидев свел, он показал ему, что хочет поговорить. Ульберт кивнул и удалился прочь. Олаф злился, но ничего поделать не мог. Один раз он увидел Ягмиру, которая прошла мимо него как ни в чем не бывало. Вне себя от нахлынувшего бешенства викинг готов был с голыми руками броситься на кого-нибудь из обитателей замка и придушить его.

Вечером он будто случайно наткнулся на служанку Ягмиры. Та улыбнулась ему как старому знакомому и поманила за со­бой. Теми же окольными путями он попал в тайную комнату Ягмиры. Она уже ждала его.

—  Ну, норманн, соскучился по мне?

— Ты любила кого-нибудь? — Олаф заглядывал в ее глаза, надеясь увидеть то, что ожидал.

—  Что ты говоришь? Ты меня любишь, норманн?

Они не совсем понимали друг друга. Только отдельные слова, потому как девушка кое-что знала из языков сканди­навов. А он немного научился понимать венедов.

— Ты любила кого-нибудь? — повторял он, оказавшись на ее ложе.

—  Любила, любила! — смеялась Ягмира. — Ты сильный, да, ты сильный, норманн... но я сильнее тебя!

Заметив, что наблюдение за ним ослабло, Олаф решил выбраться из замка. Надо было только дождаться удобного момента.

Время шло, его сторож, набравшись медовухи, уснул в углу, и тогда юноша решил действовать. К нему уже начали привыкать, поэтому его появление внизу, у ворот как будто не вызвало удивления. Он видел, что вблизи ворот находится только один дружинник, а остальные сидят шагах в двадцати,

в маленькой

комнатке рядом со сводчатой аркой. Задушить

дружинника,

завладеть его оружием

и

проскользнуть в во­

рота —

это могло занять всего несколько мгновений. Олаф

задумался. Вот также он стоял один на один с князем в размышлял: стоит ли убивать его в этот раз?

Неожиданно кто-то довольно резко толкнул его в спину и увлек назад, в полумрак узкого коридора.

— Сумасшедший! — раздраженно зашептал ему в ухо человек, которого Олаф собрался было ударить. — Им от­дан приказ убить тебя тотчас же, как только ты переступишь границы замка!

Олаф узнал Ульберта.

—   Я не собирался бежать! — зло бросил Олаф.

— Разве? — Ульберта было трудно обмануть. — Ты хочешь бежать с того самого момента, как попал сюда.

— А ты - всевидящий, — усмехнулся Олаф, поправляя рубашку. — Может, еще что-нибудь знаешь?

— Да, знаю. — Ульберт оглянулся. Вроде бы они здесь находились одни. — Ты хочешь убить князя...

— Да ведь его уже убивали? — высказал Олаф свои со­мнения.

—  Кто?

— Гуннар. Там, у башни, он отрубил ему голову, а Рагнар сунул ее в мешок. Я видел это собственными глазами!

— Не знаю, кого убил Гуннар, но князь, насколько нам обоим известно, жив. И он — не призрак, а живой человек.

— Я не могу бежать, — напомнил Олаф. — А уж убить князя...

— Это можно сделать, — быстро проговорил Ульберт. — Но позже.

—  Когда?

—   Когда я буду готов к этому.

— Зачем тебе убивать князя? — недоверчиво спросил Олаф. — Он хорошо платит тебе...

— Ты не знаешь всего, — в некоторой задумчивости сказал Ульберт, глядя, как дородный венед в рваной рубашке тянет через полуоткрытые ворота свинью на веревке. Свинья упира­лась, тычась грязным рылом в ворота, а мужик бил ее палкой, стараясь втолкнуть внутрь двора замка. — Скоро меня ждет смерть, если я не уберусь отсюда... И вот что, — он быстро глянул на Олафа. — Мне известно все.

—   Что — все? — не понял Олаф.

— Про тебя и Ягмиру. Опасайся ее! Она приведет тебя к гибели.

— Смерть давно идет за мной по пятам. Что же мне бояться какой-то девушки?

— Эта девушка — сама смерть! — глухо проговорил Уль­берт. — Уж мне ли не знать? Посмотри, нет ли у нее где-нибудь в комнате гребешка из кости.

—   Что за гребешок? — усомнился сын Айнстейна.

— А такой костяной гребешок, сделанный из берцовой кости одного человека, которого я хорошо знал.

— Ты шутишь?! — смутился Олаф, покусывая губы. Он видел гребешок, которым расчесывала голову Ягмира.

— Я говорю серьезно, мой недоверчивый друг, — усмех­нулся невесело Ульберт. — Этот человек, он служил у князя. Мы подружились. Он сошелся с Ягмирой, но его убили. А из кости сделали этот проклятый гребень!

—   Да ты-то откуда знаешь?

— Князь сам сказал мне, напившись вина. Он не знал, что этот человек был верен мне. Сказал, что дерзкий любовник нашел свое пристанище. И он уже не первый. Понимаешь, о чем я?