Женя прогнала и мать и бабушку и Светланку. Дело серьез– ное – она хотела стать красивой сама, без всяких дурацких советов.
Платье от ивановских модельеров, отглаженное и разложен– ное на кровати, честно говоря, могло бы сойти и за Диора, если бы здесь кто-нибудь о Диоре знал. Сделала его в качестве дип– ломной работы выпускница тамошнего текстильного и нститута из отечественного трехрублевого шифона. Мялась ткань и тянулась, но девчушка старалась, сидела ночами, обтягивая вручную пуговки и подшивая потайными стежками необъятный подол. Получила высший бал и сдала свой шедевр в Дом моделей, где и проходила преддипломную практику. Так что платье это бледно-розовое, имела свою историю, свою значительную судьбу, принеся молоденькой модельерше отличную оценку и аж 25 р. дохода. Женя, конечно же, ничего этого не знала, но а как облачилась в шифоновое трепетанье – ахнула. Чудо – да и только! Но магия – вещь не такая уж загадочная, если приглядеться, ра– зобраться хорошенечко. Сидела над платьем ссутулясь, талантли– вая толстушка, грезя о карьере модельера и собственной сказоч– ной свадьбе – такой, как на фотографиях в иностранных толстых журналах. С высокой лестницей собора, по которой струиться воздушный шлейф, с женихом кинозвездной внешности и ожидающим новобрачных среди великосветской толпы сияющим роллс-ройсом… Все это вобрала в себя нежная ткань – мечты заневестевшейся ивановской девахи, свежую прелесть юного дара, победно скрестившего презрение к одиночеству с наивной жаждой чуда.
Рассматривая себе в зеркале, Евгения сомневалась, уж не от волнения ли мерещится ей захватывающее дух совершенство, являемое ею самой в слиянии с нежнорозовым, живым великолепием? Узкое в лифе, платье расходилось от бедер необъятным, волнистым, дышащим, струящимся при малейшем движении каскадом полупрозрачных складок. Очень пышные у плеча рукава суживались от локтя к запястью, застегиваясь на дюжину крошечных обтянутых атласом пуговиц. Ряд таких же пуговок шел по спине от шеи до талии, осложняя задачу терпеливой горничной, снаряжающей к выходу свою госпожу. Широкий пояс бледно-розового атласа завязывался сзади большим бантом, концы которого падали до полу. Невеста была тоненькая, нежная и изысканная – как едва распустившаяся роза самой изящной и редкой по– роды.
– К тебе можно? – поскреблась в дверь спальни Светлана.
– Скоро жених приедет, а ты копаешься! Вошла и ахнула, погрустнев:
– Высший класс… Плакать даже хочется… Не знаю почему… Только пожалуйста пятно не поставь! Я его скоро у тебя напрокат возьму по аналогичному случаю! Не пропадать же такой красоте! А это тебе. – Светлана протянула букет мелких бледно-розовых гвоздик. – Отец с рынка доставил. Специально выискивал под цвет платья… Но чего-то в твоем великолепии все же не хватает… – задумалась Лана. Сама она выглядела светской леди в английском двубортном костюме алого джерси, белых лаковых лодочках и с крохотной сумкой на золотой цепи.
– Вот что, подруга, садись и не дергайся, – решительно придвинула к трюмо стул Светлана. – Позволь мне хоть раз вмешаться. Не понравится пойдешь умоешься – во– да есть. И не волнуйся – я тебя разукрашивать не стану. Сохраню индивидуальность. Так… "халу" – долой!
– Это же в "Салоне" целый час из косы делали… – слабо запротестовала невеста. – только мне самой как-то непривычно. Будто в шапке.
– Именно! Не твой стиль, скромница. А мы вот что сейчас придумаем! Волосы Евгении были распущены, расчесаны, схвачены на затылке резинкой и украшены цветами из букета. Мелкие гвоздики – колченогие с множеством едва распустившихся и совсем еще не раскрывшихся бутонов хорошо держались в кудрявых густых волосах. Немного румян и светлой помады, бархатная черная тушь, индийская персиковая пудра – и – портрет готов.
– Из меня бы классный мастер-косметолог вышел! – довлетворенно осматривала свое творение Лана.
Ровно в 15 часов в двери затрезвонили – прибыл жених с друзьями на "Чайке" невесту забирать. Во дворе и на лестничной площадке топтались соседи – ждали выхода моло– дых. Евгения сама распахнула дверь и обомлев, прыснула со сме– ху: на лице Алексея, испуганном и торжественном белели полосочки пластыря, свежеостриженные полубоксом волосы тщательно приглажены, в протянутой руке– букет длинноногих кал.
– А это Алан, ты про него все знаешь, – представил он солидного крепыша в темно-синем бархатном "клубнике" с седыми клинышками в густой бородке.
Алана командировали Караевы по причине травмы и простоя
– его левая загипсованная рука еле просунулась в рукав пиджака и теперь была прихвачена к шее черным платком. А сам жених, на– водя праздничный марафет новой бритвой "Жилет", прибывшей среди подарков от цирковых, порезался с непривычки в нескольких местах, заклеив наспех кровоточащие царапины пластырем. Пока Женя срочно приводила его в порядок в ванной комнате, отмывала волосы от лака и "Шипра", а затем осторожно снимала наклейки, Алан вел светскую беседу с родителями. Неизвестно, о чем они там беседовали, но кавказский родственник жениха не только занял на свадьбе самое почетное (по рангу – родительское) место, но и впоследствии фигурировал в разговорах при различных уважительных ссылках на именитую родню даже, как Аслан Сергеевич – "второй отец", "известный артист", "уважаемый человек" и т.д. -– то есть пример всяческих добродетелей.
У подъезда, среди приветствующих выход новобрачных гудка– ми разномастных автомобилей в лентах и куклах, скромно стоял новенький "Москвч" цвета "Белая ночь".
– Это от нашей семьи, – сказал Аллан, протягивая Алексею дарственную на автомобиль. Отцу вне очереди выделили. Он даже обиделся – говорит: меня хотят от лошадей отвадить, на пенсию выпроводить. А потом обрадовался "Вези Алексею". Пусть с молодой женой пофорсит. Будет на чем цирк догонять". И еще подарил Алан Евгении белый платок и пояс – старинный с чеканными кубачинскими бляхами.
– Такой кушак у нас только замужняя женщина имеет право носить – знак достоинства и отличия. А белый платок – символ мира. Какой бы враждой не горели мужчины – выходит пава, платком между воинов махнет – и спрячут они кинжалы в ножны, уберут злость и ненависть, обнимутся как братья.
Евгения не помнила толком что ответила, что сделала, как – вообще не могла восстановить потом события этого сумбурного, сумасшедшего дня. Ей бы не замечать все вокруг, уйти с Алексеем в свое особое, торжественное уединение, как Золушке с Прин– цем в старом фильме посреди шумного бала и собрать до капельки все минуточки только им причитающейся радости. Да уж куда там! Суета, галдеж, поздравления, букеты, гудки машин, охи, ахи и среди этого – растерянное чуждое лицо Алексея с ар– мейским полубоксом и подсохшими, пудрой присыпанными порезами. Растянуть бы все эти события на месяц, смаковать по чуть-чуть, по маленькому глоточку, тогда бы все запомнилось, врезалось в память на века – и как распахнулись под фортепьянные аккорды концерта Чайковского высокие белые двери Дворца бракосочетнй и морозным холодком дунула в затылок торжественность, как надевал ей Алексей на палец обручальное кольцо, и поцелуй официальный, который надо бы запечатлеть в душе стоп-кад– ром, а не на фото. " Вот сейчас я целую своего мужа! – подумала Евгения, но ничего не почувствовала кроме оторопи от дурацкой вспышки блица…
А потом – торжественный проход от машины к обелиску на пригорке Крюковскому памятнику героям войны. Медленное шествие под руку в пронизывающем ветре, лепящем комья рыхлого снега на непокрытые головы молодых, на финский костюм Алексея (выскочил без пальто, не хотел праздничный антураж обносками портить), на еще живые розы, оставленные у холодного камня… Каждый раз после, проезжая мимо этого места, Женя сильно вол– новалась, переживая чувства, которые были должны прийти бы тогда, в свадебный день, но запоздали, затерялись среди дру– гих, а теперь ломились в душу с утроенной силой. И казалось ей странным, что песня "У деревни Крюково погибает взвод" появи– лась позже, а не в тот январский день. "Их в живых осталось только семеро, молодых солдат…" – Женя и Алексей постояли минуту, опустив головы, а когда повернули обратно и метель завертела вокруг Женькиных ног поникший шифоновый подол, Леша, подхватив ее на руки, быстро спрятал в теплое мягкое нутро "Чайки". Машина резко стартанула и таким неожиданным показалось Жене тепло его губ, прикоснувшихся воровской украдкой к мочке уха – интимно и заговорчески. И это бы запомнить…
