– Я просто не верю, не могу поверить, что это не сон! Не бред! Ты живой, живой – настоящий! Остин говорил ей ласковые слова, отказываясь отвечать на расспросы с загадочным обещанием:

– Врачи велели мне выдавать тебе информацию постепенно. У тебя была серьезная травма, детка…

Она долго рассматривала его в упор и вдруг поцеловала в висок:

– Не говори мне, сколько лет мы были в разлуке… Не надо. Я, наверное, уже взрослая тетя? Я проспала, по-видимому, целых десять лет… Это называется "летаргия". Теперь-то мне ясно все… Мне не нужно зеркала. Я хочу смотреть только на тебя: на эти новые морщины, эту седину – знаешь, ты стал еще красивей, папочка! – Виктория задумалась и печально сказала:

– У Максима, наверно, уже есть дети. А тетя Августа умерла и, знаешь, мне кажется, мы разбогатели… Это ее наследство, да?

Остин обрадовался последнему наблюдению, позволившему хоть что-то сказать.

– Да, очень разбогатели, девочка. Кроме того, я теперь живу здесь, во Франции. И у меня другая жена и еще одна дочь… Но ты не пытайся пока во всем разобраться. Тот самолет, в котором ты летела, свалился с очень большой высоты. Но дело уже идет на поправку.

– Конечно. Я вспомнила все! Абсолютно все. Можешь спросить у меня все имена учителей школы, адреса наших домов и даже клички твоих лошадей, даже любимые катины духи и рецепт ее печенья… – Виктория осеклась. – Жалко, что ты оставил Катю. Скажи хоть, она счастлива?

– Да, кажется, у нее молодой муж, – Остин импровизировал, стараясь успокоить девушку.

– Знаю, знаю, Костя Великовский! Она была в него влюблена, но совсем капельку… но в тебя больше. А твоя новая жена – француженка?

– Наполовину. Она тебе понравится, – Остин подрулил к Каннскому причалу. – Ее зовут Лиза. Но чаще мы называем ее Алисой. И она прекрасно говорит по русски.

– Заметил, что я не спрашивала, куда мы едем? Я читала все указатели и поняла, что мы в Каннах. Здесь должен быть дворец Шайо, где проходят кинофестивали… До чего же здесь красиво! Я, конечно, сплю…! – Виктория тяжело вздохнула и закрыв глаза, откинулась в кресле. – Вот сейчас проснусь, а рядом Максим разбирает в очередной раз свой магнитофон… Или это доктор с уколом? – Виктория так резко вцепилась в локоть Остина, что он едва удержал руль, сделав у причала крутой вираж.

– Послушай, детка, ты не должна сейчас торопиться все понять, просто расслабься, наблюдай, и если хочешь, держи меня за руку, а если будет страшно, скажи громко: "Я молодец, и папа меня не бросит!" Остин, продолжая нашептывать утешительные слова, медленно вел девушку к причалу. Она шла как слепая, неуверенно ставя ноги и даже протянув вперед правую руку (левой она вцепилась за руку Брауна). Какая-то парочка, закусывающая прямо на асфальте синим виноградом и булкой, откусывая ее поочередно, резко посторонилась. "Чокнутые или бухие," – сказал вслед странным прохожим парень, едва успев выхватить из-под ног девушки свой завтрак.

Браун подвел Викторию к причалу, возле которого покачивалась на волнах его яхта, и, достав из кармана ключи, позвенел ими в воздухе:

– Сейчас поедем домой на собственном судне. Ты не боишься плавать? Вика уставилась на белое суденышко, словно это было привидение и Остин увидел, как медленно зарождалась и расцветала на пересохших губах счастливая улыбка. Настоящее, огромное, великолепное счастье!

– "Victoria!" – прочла она тихо и повернула к нему лицо, сияющее такой любовью, что у него перехватило дыхание. – Это ты ради меня так назвал? – Голос дрогнул, она проглотила комок, дернув худой, длинной шеей. Но напрасно: переполнив распахнутые глаза, по впалым щекам, мартовскими ручейками побежали слезы. _

Алиса в раздумье ходила по кабинету Остина. Море штормило, резкие порывы ветра бросали потоки дождя в оконные стекла. Комната тонула в полумраке, молчали телефоны, притихли вдоль стен высокие разные шкафы с книгами, чья мудрость ни в чем не могла помочь ей сейчас.

Сколько тревожных событий произошло в последнее время! Остин отсутствовал, отравившись две недели назад в одной из своих "деловых поездок" и оставив на попечение жены привезенную русскую девушку. Уже сорок дней прошло с тех пор, как Алиса сообщила Йохиму о гибели Ванды. Католики не отмечают этот поминальный день, но Алиса, налив себе рюмку коньяка, с благодарностью подумала о Ванде, матери Антонии, которую она видела всего один раз – в тот праздник на Острове, когда Остин представил супругам Динстлерам свою семилетнюю "дочь". Чудовищная ситуация: Тони, как и следовало полагать, не откликнулась на просьбу родителей проводить в последний путь женщину, которую она почти не знала. За гробом следовал потемневший, ссутулившийся Йохим и растерянный Крис, виснувший на руке бабушки Леденц.

Алиса не могла представить Динейлера одиноким. Кем станет он под гнетом одиночества и горя – ушедшим в себя неряшливым стариком или холодным, безжалостным "сверхчеловеком", продолжающим свой рискованный эксперимент? Алиса знала лишь наверняка, что Йохим никогда не заберет у нее Тони и, увы, не найдет опоры в своем сыне. Крис не станет ему близким человеком, даже если вырастет талантливым и сильным мужчиной. И, конечно же, профессор навсегда останется вдовцом. Не надо быть ясновидящей, чтобы предсказать ему эту судьбу. Вот ты и опять одинок, Йохим…

Свинцовое море, теряющее на ветру пожухлую листву деревья, потоки дождя, грозившие потопить землю. Все это уже однажды было, гоня Алису по скользкой горной дороге вниз, в неведение, в пустоту… Как всегда бывало в моменты повышенной ответственности, на нее навалилась сонливая слабость. Организм Алисы после того, давнего потрясения, спасался от перенапряжения в забвении сна. Ей захотелось уткнуться в подушку, выйти из игры, чтобы однажды солнечным утром, выплыть из щадящей полутьмы, увидеть улыбающегося Остапа.

– Все уже позади, детка! А ну-ка взгляни какой славный сегодня денек! – скажет он, распахивая окно в солнечную синеву. Так бывало всегда, стоило лишь Остину уловить отблеск беспокойства в ее голосе или взгляде. Муж незаметно отстранял Алису от всех проблем, под благовидным предлогом. То ее срочно вызывали на какую-нибудь консультацию в солнечную спокойную страну, то Остин просил сопроводить его гостей в увеселительное морское путешествие, а после оказывалось, что именно в эти дни неугомонный Браун провел очередную, весьма рискованную операцию.

Но с тех пор как в из доме появилось это нелепое, несчастное существо, похожее на бездомного щенка, Алиса сама должна была спасать и поддерживать, мечтая о том прекрасном часе, когда войдя в комнату Виктории скажет:

– Все в порядке девочка! Посмотри-ка, что за дивный сегодня день! Но "синоптические" прогнозы были, увы, далеко не благоприятные.

Алиса в раздумье постучала в комнату Виктории и тихо приоткрыла дверь. Девушка как всегда сидела в кресле, развернутом к широкому окну, не включив ни телевизора, ни радио. Ее любимые книги на русском языке, привезенные из библиотеки Александры Сергеевны Грави, лежали на столике нетронутыми. Тщетно зацветал дюжинной розовых бутонов кустик нежных цикломенов у изголовья кровати: Виктория тупо смотрела в мокнувший под дождем сад.

– Ты, наверно, голодна, Тори? Модам Лани сказала, что убрала нетронутым борщ, который сварила специально по рецепту твоей тети.

– Я не хочу есть. Мадам Алиса, позовите, пожалуйста, тетю Августу, едва слышно проговорила Виктория, не повернув головы.

– Ты уверена, что не хочешь говорить со мной? Я готова помочь в любой твоей проблеме… – робко попыталась Алиса пробить броню отчуждения.

– Нет, простите. Вы не сможете мне помочь. Пусть придет Августа…

– Ну ладно, поговорим после, – Алиса вышла из комнаты и позвала:

– Августа Фридрихновна, зайдите, пожалуйста, к девочке!

…Уже более месяца Виктория жила на Острове Браунов. Сорок дней, а кажется, что прошла целая жизнь. Виктория чувствовала себя старушкой, пробужденной от векового сна, хотя уже знала, что никакой летаргии не было. Еще в тот день, когда Остин увез ее от Динстлера, она увидела свое отражение в зеркале на яхте. Лицо оказалось осунувшимся, подурневшим, но явно – молодым. Куда же провалились эти 15-20 лет, за которые ее отец успел разбогатеть и стать солидным пятидесятилетним господином, да еще гражданином Франции? Виктория мучилась, забрасывая его вопросами и вдруг спросила: