– И что вы думаете? Вальс повторили и моя сменщица так и упорхнула от своего кавалера под самый купол, где долго витала, сверкая панталонами и нижними юбками! -А я знаю, знаю! У нас в цирке был один старикан, совсем больной, изображавший, "живые скульптуры", так вот он постоянно рассказывал как в расцвете своей карьеры, на гастролях, то ли в Париже, то ли в Вене, подцепил на крючок вместо "подсадки" какую-то зрительницу, оказавшуюся австрийской графиней или герцогиней… Только он уверял, что ее корсет на китовом усе оказался таким прочным, что девица витала под куполом цирка довольно долго и от этого так в него влюбилась, что даже бежала от своих родителей и вышла, – выпалила единым духом Виктория.

– Рассказ очень живописный, засчитывается сразу двоим исполнительницам! – захлопала Алиса.

– Нет, я могу еще рассказать, – подняла по школьному руку Вика. Малюсенькую историю. Тоже про цирк, я сейчас вспомнила. Мы с папой и мамой работали в цирке. То есть они, конечно, а я была совсем маленькая. И тогда влюбилась впервые. Знаете в кого? В дрессированную болонку Бэмби. Она танцевала под шарманку в балетной пачке, а на ушах были повязаны атласные банты. Какой же красавицей она мне казалась! Я умоляла всех волшебников сделать меня похожей на Бэмби и не отходила от зеркала ожидая перемен… Это и вся история? – проявил неожиданную заинтересованность рассказом Йохим.

– А вы что, доктор, ожидали, что девочка на самом деле превратится в собачку? – поинтересовалась Елизавета Григорьевна. – Напротив. Я бы предпочел, чтобы болонка превратилась в хорошенькую девушку, – вспомнил свой опыт с Ватто Динстлер. – Во всяком случае я мог бы рассказать чудесную историю о том, как в одну рождественскую ночь, далеко-далеко в альпийской избушке, добрый волшебник превратил обыкновенную маленькую дурнушку в прекрасного эльфа… – он замолк, опустив лицо, и Алиса задумчиво добавила: – А эльф улетел, оставив Волшебника с носом…

– Я не буду рассказывать про себя – решился заполнить многозначительную паузу Шнайдер. – Хотелось бы сохранить приятное впечатление о себе в этом очаровательном обществе. А вот про своего друга с удовольствием… Был он мужчина как мужчина, даже в чем-то джентльмен. Глупости делал по легкомыслию, но специально никому не вредил. В общем мирный, не ищущий каких-то высот, обыватель… И вот однажды, один подонок так его достал, что мой друг нарушил заповедь "не убий". Он выследил этого ублюдка и прострелил его как собаку… Тони истерически захохотала, Алиса укоризненно покачала головой:

– Чрезвычайно смешная история у вас получилась. Уж лучше бы рассказывали о себе, Артур… Пожалуй и вправду, пора спать. Гости разошлись. В полутемной комнате остались Жан-Поль с Викой. Она собирала кучу подаренных ей безделушек.

– Я, кажется, сегодня получила больше всех – прямо как в день рождения! Алиса подарила свои любимые духи в таком громадном флаконе, смотри черный шар – это "Агряqio". А еще всякие коробочки, пакетики, сверточки!

– Да, действительно, как из рога изобилия осыпали. Тебе не дотащить. – Жан-Поль нагнулся, подбирая падающие из викиных рук сверточки. – А мне так и не дали рассказать историю, жаль. Я уже кое-что заготовил. -Хочешь угадаю: "Та бабочка, которой невдомек, о токе крови под атласной кожей, ошибкой опустилась на цветок, с твоей ладонью розовостью схожий…" – процитировала Вика. – Не даром же у твоей книги такая обложка, – она вытащила из кучи подарков сборник стихов.

– Откуда ты знаешь? – оторопел Жан-Поль. – А-а… вспомнил, тот листок в томике Мопассана! Да у тебя прекрасная память! – он с любопытством посмотрел на Викторию. – Слушай, у меня идея: тебе надо поступать на филологическое отделение в Принстон. У меня там отличный друг учится, я ему временами даже завидую. Вика помрачнела и, прижав к груди подарки, собралась уходить.

– Ты даже не представляешь, Жан-Поль, какая плохая шутка у тебя получилась…

– Прости… я думал, твою голову залечили.

– Голова-то в порядке. Но кроме истории болезни у меня больше нет…(она хотела сказать никаких документов и гражданских прав, но спохватилась). Кроме истории болезни у меня нет никакой истории будущего…

– Так не говорят. Это же совершенно неправильный оборот: "история" всегда "была", а "будущее употребляется с глаголом "будет." Жан Поль поймал ироническую усмешку Виктории и неуверенно добавил:

– Хотя, как поэтический прием… может быть…

…Брауны долго не спали.

– Что случилось, Алиса? – спросил Остин сразу же, как только они оказались в спальне. – Я же весь вечер видел твои глаза…

– А глаза Тони? ты их-то видел… -Алиса села у зеркала и механически взяла щетку для волос. – Почти нет сомнения в том, что наша дочь беременна от лорда Астора…

– И… и как она к этому отнеслась? – опешил Остин.

– Удивлена, растеряна, но, кажется рада.

– По-моему, действительно, надо радоваться. Думаю Астор не будет возражать ускорить свадьбу? Да и нам пора внуков, старушка…

– Тебя занимает что-то другое, Остин. Весь вечер молчал, что-то обдумывал. Я даже слышала, как жужжали от напряжения твои извилины… Что случилось, милый?

– Меня встревожил утренний звонок брата Виктории. Неспроста. Тебе не надо объяснять, как опасны эти арабские мстители, – заметив как задрожали плечи жены, Остин присел рядом и крепко обнял ее. – Я не стал бы напоминать. Но они напомнили сами. Они позволили парню связаться с ней, чтобы показать нам свою осведомленность. Мол "ждите гостей, ребята!"

– Это и впрямь так серьезно? – встрепенулась Алиса. -А Ванда? напомнил Браун. -Господи, Остин! Ты же сделаешь, что-нибудь? Тебе же всегда удавалось что-то придумать… – Алиса старалась заглянуть в озабоченное лицо. Он прижал к груди ее голову, и поглаживал волосы, тихонько покачал, как укачивают детей.

– Не тревожься, девочка. Я обязательно, что-нибудь придумаю… Пожалуй, я уже все придумал!

– Йохим, это последняя моя просьба к Пигмалиону, – Браун и Динстлер стояли на бетонном молу, сосредоточенно рассматривая вспененные гребни.

– Пигмалиона больше нет. Потеряв Ванду, я дал зарок никогда не возвращаться к этому. Ее жизнь – слишком большая плата за мои дьявольские игры, – Йохим сжимал кулаки в карманах длинного черного пальто, ветер ерошил темные прямые волосы, заметно поредевшие на темени, капли воды поблескивали на толстых линзах очков. Взбунтовавшийся доктор Фауст или смирившийся? В любом случае – с ним придется нелегко. Браун был готов к трудному разговору, начав издалека.

– Не надо говорить о дьявольском, Йохим… – Остин повернулся к собеседнику и прямо посмотрел в замкнутое, отрешенное лицо. Пигмалион не думал о греховном искушении пока умел любить…

– В таком случае я всего лишь подтверждаю известную истину: сатана берет власть, когда уходит Бог… То есть, когда умирает любовь… – Йохим зябко повел плечами. – Старость если и не мудрость, то уж наверняка смерть дерзаний…

– Я не посмел бы обращаться к тебе сейчас, если бы мог справиться один. Мог обойтись без Пигмалиона… Я не имею права медлить, не смею доверять посторонним, не хочу воспользоваться прикрытием организации… Наконец – я не могу встать к операционному столу сам! – Браун перевел дух и горячо продолжал: – Я вообще могу в этой ситуации Ехи, очень мало. А должен сделать почти невозможное: спасти единственный живой росток, оставшийся от моего учителя… Эту русскую девочку ожидает участь Ванды. Она должна, пойми ты, должна жить! Йохим молчал и торопясь предвосхитить его возражения, Остин перешел к делу:

– Я все продумал. Ты быстро и абсолютно тайно сделаешь ей любое другое лицо, я – новые документы. Потом спрячу на время где-нибудь в отдалении. А после, когда все утихнет и нам, я надеюсь, удастся усмирить этих восточных фанатиков, девушка начнет новую жизнь. Йохим отстраненно слушал план Брауна, думая о том, что его рождественская молитва о судьбе сироты начинает действовать.