Он стоял на крыльце, жадно вдыхал февральский воздух и в то же время не переставал вглядываться в темнеющее небо. Взгляд привычно фиксировал хвостатую звезду, перемещавшуюся над постройками Тринити-колледжа, красные блики на редких облаках, белесый, еще не проявленный в полную силу свет Луны, идущий с востока. И вдруг (словно кто-то притянул его взгляд книзу) он обнаружил силуэт человека, возникший подле столба, на котором скрипел, покачиваясь, масляный фонарь.
Человек был небольшого роста, худой, в длинном до пят черном пальто и плоской круглой шапочке, невесть каким образом державшейся на обритой наголо голове. Руки он прятал в карманах, а его лицо, заросшее густой бородой, черные зрачки больших, чуть навыкате глаз да еще острый с горбинкой нос выдавали человека, чьи корни скорее произрастали из каких-то южных стран, нежели были связаны с Туманным Альбионом.
Вначале они молча рассматривали друг друга, потом человек произнес загадочное имя: «Маргарет Портеус», сделал паузу и добавил: «Двенадцатое апреля». Ньютон хотел переспросить, зачем ему какая-то Маргарет Портеус, но незнакомец приложил палец к губам, шагнул за пределы светового пятна и растворился в густеющих сумерках.
Ньютон бросился за ним, пробежал с десяток метров, поскользнулся, едва не упав на подмерзшем насте, остановился и стал размышлять. Вряд ли все произошедшее сводилось к шутке, подстроенной студентами из числа его недоброжелателей. Отыскать в Кембридже диковинного на вид человека только лишь для того, чтобы он назвал Ньютону женское имя, соединенное с какой-то отдаленной по времени датой, было достаточно сложно. Да и зачем? Какой смысл в подобном розыгрыше? И тогда другая мысль обожгла Ньютона. Не получалось ли так, что Господь услышал его молитвы и подал наконец знак, от кого и когда он получит ответы на вопросы, терзавшие его по поводу загадочной кометы.
Несколько минут он еще постоял, словно хотел убедиться, что странный человек исчез и появляться более не намерен, потом почувствовал, что продрог, вспомнил о забытом камзоле и повернул по направлению к дому.
Теперь оставалось терпеливо ждать. Ждать и надеяться, что незнакомец в длинном пальто и круглой шапочке, внезапно возникший и так же внезапно исчезнувший, сказал нечто действительно важное. А если совсем честно, то обозначенная им дата, связанная с некой Маргарет Портеус, была важна прежде всего для того, чтобы определить, существовал ли этот человек вообще или он только почудился Исааку Ньютону, доведенному бессонницей до странных галлюцинаций».
Лицо человека, который февральским вечером неожиданно появился перед Ньютоном, кажется Моне знакомым. В Бобруйске есть один – очень на него похожий. Живет он в сторожке в самом дальнем углу еврейского кладбища и отличается тем, что зимой и летом неизменно носит длинное черное пальто и такую же черную шапочку на бритой голове. Его почему-то боятся, хотя Моня ни разу не слышал, чтобы он произносил что-либо, кроме притчи царя Соломона про душу человека, которая целиком вмещает в себя свет Всевышнего.
В домах горожан кладбищенский сторож появлялся странным образом: всякий раз казалось, что, каким-то чудом миновав закрытые двери, он неожиданно возникал посреди комнаты. Пробормотав слова соломоновой притчи, сторож доставал из кармана пальто сложенный вчетверо листок, вырванный из обычной школьной тетради. На листке корявым почерком были написаны даты, в которые следовало читать молитвы по умершим родственникам и в течение суток жечь поминальные свечи. В Бобруйске, правда, для этих целей использовались керосиновые лампы. Если их фитилек, накрытый стеклянным колпаком, весь день и всю ночь горел на одном из подоконников, значит, накануне этот дом посетил человек в длинном до пят пальто и черной круглой шапочке. Никто не помнил настоящего имени сторожа, а потому называли его просто – реб Йорцайт. Йорцайт означает «годовщина смерти».
Моня, естественно, не знает, как величали незнакомца, который был послан – именно послан, уверен Моня – для встречи с Ньютоном, не знает его истинные намерения, но что-то ему подсказывает (не воспоминание ли о кладбищенском стороже?): без скорбной даты здесь не обойтись.
– Дата, дата, – шепчет Моня. Он подсчитывает: от февральской встречи до двенадцатого апреля должно пройти ровно 66 дней.
«– Дата, дата, – повторял про себя Ньютон, вернувшись домой. Он открыл дневник, аккуратно записал в нем: «Двенадцатое апреля», обвел эти слова кружком, поместил рядом имя – «Маргарет Портеус» и несколько раз его подчеркнул. Потом впервые за долгое время съел холодную, превратившуюся в подобие резинового кома овсяную кашу, запил ее пинтой пива и укрыл самодельным чехлом линзы телескопа.
Прежде чем задуть свечи, он, по давней привычке переводить в числа любое событие своей жизни, подсчитал: от момента встречи с незнакомцем, пригрезившейся или случившейся наяву, до двенадцатого апреля должно пройти ровно 66 дней.
Ньютон вытащил из-под кровати небольшой сундук – с ним три года назад он отправился из дома на учебу в Кембридж, – достал оттуда книгу «Индусская астрология», которую вместе с учебниками по латыни и древнееврейскому выторговал у заезжего торговца всего за семнадцать шиллингов, и отыскал в ней статью про число 66. Вернее, две статьи. В первой говорилось, что человек уровня «66» является скрытым агентом тайных сил. Он возникает из небытия, делает на первый взгляд нечто странное и непостижимо исчезает, растворяясь в пространстве. Вторая статья утверждала, что те, кому удалось проникнуть в канал «66», получают возможность перейти от ощущений мира реального в ощущение Мира Высшего.
Он еще раз внимательно перечитал обе статьи. И еще раз. Получалось, что если незнакомец в длинном пальто принадлежал к числу 66, то теперь и его, Ньютона, пригласили войти в некий канал, связывающий откровение двух миров.
Он не знал, радоваться или печалиться такому повороту в своей судьбе. Разум отказывался выстраивать хоть какие-то логические цепочки. Ему снова стало нечем дышать. Комната поплыла перед глазами. Книга по индусской астрологии проваливалась куда-то в неизвестность, затем возникала на столе перед ним и снова исчезала. Ньютон на мгновение – так ему казалось – закрыл глаза и открыл их только вечером следующего дня. Целые сутки он барахтался в странном сновидении, которое тотчас же всплыло на поверхность, едва он, пошатываясь, подошел к окну и распахнул створки, впустив в комнату морозный воздух.
Снилось Ньютону, что он превратился в старика и гулял по аллеям какого-то парка. Рядом с ним шла совсем еще молодая мама, такой он помнил ее в своем детстве до замужества за его отчимом преподобном Барнабе Смите. Мама была весела, пела песенки и катила впереди себя коляску с младенцем. Младенец этот тоже оказался Исааком Ньютоном, только совсем маленьким, возможно, даже годовалым. Они гуляли, и день постепенно темнел, переходя в ночь. На небе появились звезды, а полная луна висела над аллеями парка, как яркий фонарь. И вдруг все стало резко меняться. Из-за деревьев выползла темная со свинцовым отливом туча. Она начала пожирать одну звезду за другой, добралась до луны, скрыла ее до половины, потом до четверти, потом оставила от нее только тонкий, едва видимый серп.
Казалось, что непроглядная тьма сейчас захлестнет все вокруг, и тогда они побежали. Дом, который был похож на родовое имение Манор-Хаус, оказался рядом. Мама стала стучать в запертые двери, а Ньютон пытался втянуть на крыльцо коляску с маленьким Исааком. Коляска зацепилась колесами за каменную ступеньку, а когда он в отчаянье рванул ее на себя, ручка оторвалась, и коляска, откатившись, исчезла в кромешной мгле. Ньютон бросился вслед за ней, но на дороге прямо перед ним возникла огромная воронка, которая прямо на глазах превращалась в бездонную пропасть. Ньютон едва успел остановиться у самого ее края и в этот момент увидел, как в пропасть проваливается коляска с маленьким Исааком. Малыш кричал, и в этом крике было столько ужаса, что душа Ньютона переполнилась состраданием и непереносимой болью».
