Если бы сотрудники пострадавшего учреждения занялись выяснением глубинных причин случившегося, они непременно выявили бы всю цепочку событий, протянувшихся от дома на Бахаревской до заблокированного упавшим деревом входа в отдел ОБХСС. Но поскольку служивые люди сразу после разгулявшейся стихии занялись делами рутинными, то есть добыванием оконного стекла и поисками рабочей силы, способной распилить на части рухнувшую березу, то многие детали были ими опущены или просто не приняты во внимание.

А между тем цепочку событий с непредсказуемыми последствиями сумела привести в движение микроскопическая по сути часть из охраняемой ими же социалистической собственности, которую в виде мотка пряжи тайком вынесли за ворота «ватной фабрики» и передали в надежные руки тети Баси. При этом роль спускового крючка сыграл обломок металлической стружки, оказавшийся внутри прядильных волокон. Попал он туда совершенно случайно, и только лишь потому, что похитители несколько дней прятали свою добычу среди отходов механического цеха. А вот нажала на это спусковое устройство меланхоличная такса Анорексия, умудрившаяся сесть на острый обломок тем самым местом, которое благовоспитанные бобруйчане стыдливо именовали филейной частью организма.

Такса принялась скулить так тонко и так противно, что тетя Бася бросила своего очередного клиента, подхватила Анорексию на руки и, придирчиво осмотрев, поняла, что без специалиста по филейным частям различных животных, а именно – ветеринара по фамилии Леокумович, увы, не обойтись.

Клиника Леокумовича находилась минутах в двадцати от ее дома, и пока тетя Бася в поте лица своего преодолевала это нешуточное для своих габаритов расстояние, Анорексия визжала все громче и громче, так что постепенно звуки, издаваемые ею, стали напоминать сирену воздушной тревоги, отчего люди в домах, мимо которых тяжело топала тетя Бася, выглядывали из окон, пытаясь отыскать в небе приближающуюся армаду самолетов противника.

Надо отметить, что небо к этому моменту обладало девственной голубизной, хотя до страшной грозы, вошедшей в реестр местных аномалий, оставалось чуть меньше двух часов.

Между тем, согласно известному принципу домино, первая костяшка в лице тети Баси, несущей в клинику визжащую таксу, уже начала свое падение, чтобы подтолкнуть следующую костяшку, которой по воле случая оказалась молоденькая помощница доктора Леокумовича.

Как раз в те самые минуты, когда страдающая одышкой тетя Бася измеряла своими растоптанными шлепанцами последние метры, остававшиеся до дверей заветной клиники, миниатюрная, выглядевшая как подросток выпускница ветеринарного техникума наводила тщательный марафет перед свиданием, ради которого она рискнула упросить доктора Леокумовича отпустить ее на полчаса раньше положенного времени. Но, как говорили в Бобруйске: человек предполагает, а тетя Бася располагает.

Дверь клиники распахнулась, и вторая костяшка непредсказуемого домино закачалась от возникшего сквозняка. Молоденькая выпускница обреченно вздохнула и приняла на руки таксу, продолжавшую исторгать из своего тощего организма звуки воздушной тревоги.

Что произошло с ней после виртуозной операции, проделанной доктором Леокумовичем, теперь уже вряд ли кто скажет с абсолютной уверенностью. Может быть, все последующее случилось из-за того, что сердобольная выпускница слишком близко наклонилась над внезапно умолкшей таксой, а может быть, сама такса, почувствовав внезапное облегчение, потянулась к лицу державшей ее девушки, намереваясь это самое лицо примирительно лизнуть, но по ходу дела почему-то передумала и вместо благодарственного жеста впилась мелкими зубами в нежный подбородок помощницы доктора.

Теперь уже юная практикантка издала звук, похожий на сирену, и было это скорее от отчаяния, нежели от боли, потому что с укушенным подбородком заветное свидание теряло всякий смысл.

Именно в этот момент, связанный непосредственно с травмой юной практикантки, начала свое падение вторая костяшка, приготовившись подтолкнуть следующую, пока еще не подозревавшую об уготованной ей участи. Роль этой следующей, выбранной из множества вариантов злосчастного домино, суждено было исполнить известному ловеласу с говорящей фамилией Ковалерчик.

Среди мужчин города Бобруйска ловеласа Ковалерчика выделяло два существенных обстоятельства. Во-первых, в его распоряжении практически постоянно находилась расхлябанная полуторка, на кузов которой прикрепили деревянную конструкцию типа фургон, отчего машина превратилась в подобие небольшого громыхающего дома, который, казалось, все время пытался соскочить с везущих его колес.

Целый день ловелас Ковалерчик развозил по магазинам и пунктам общественного питания ящики с разнообразными молочными продуктами, а в промежутках между рейсами успевал завернуть в густые хвойные посадки, где, скрываясь от любопытных глаз, ждала его очередная возлюбленная.

Матрас, лежащий наготове у одного из бортов фургона, хранил в своей памяти множество телесных очертаний, оставленных дамами разного веса, разного возраста и разного социального положения. По отпечаткам на его поверхности можно было бы опознать десяток-другой работниц местного молокозавода, нескольких директрис продовольственных магазинов и даже (страшно подумать!) секретаршу председателя городского исполнительного комитета.

Но не только это обстоятельство обеспечивало первое место Ковалерчика в рейтинге местных сердцеедов. Важную роль играла вторая его особенность – у Ковалерчика были глаза. Это утверждение ни в коей мере не значит, что у остальных мужчин города глаз не было вовсе. Упаси Бог. Но ловелас Ковалерчик обладал особыми глазами. Они принадлежали к тому редкому типу, который в народе назывался «глаза масленые». Когда он смотрел на очередную жертву, взгляд его обволакивал женский организм не только снаружи, но также изнутри, отчего сопротивление становилось абсолютно бесполезным.

С большой долей уверенности можно предположить, что подобным образом коварный Ковалерчик завладел тайными помыслами выпускницы ветеринарного техникума, и та после некоторых колебаний решилась пригласить его к себе домой, благо родители уехали в соседнюю деревню, чтобы непосредственно участвовать в процессе самогоноварения из созревшей и уже убранной свеклы.

Чтобы не привлекать к своей особе излишнего внимания, Ковалерчик отогнал машину в гараж и в томном предвкушении предстоящего действа прогуливался неподалеку от места, где вскоре должна была появиться его избранница. Ему еще было неведомо, что злой рок в виде тети Баси и ее таксы Анорексии к этому времени окончательно спутал все планы и ждал только лишь одного – когда начнет свое падение третья костяшка судьбоносного домино и кто станет очередной ее жертвой.

По воле случая следующий удар вынуждены были принять на себя не одна, а сразу две костяшки, оказавшиеся тесно прижатыми друг к другу, ибо им и в голову не могло прийти, что в означенный период расстроенный ловелас Ковалерчик медленно, но неотвратимо приближается к собственному дому.

Обида на выпускницу ветеринарного техникума, которая по неведомой причине проигнорировала назначенное свидание, была столь глубока, что он начисто забыл о своем обещании, данном жене, вернуться домой только к завтрашнему вечеру, так как якобы возникла необходимость срочно везти своего начальника за очередным выговором в областной город Могилев.

Заметим, что в это время небо все еще оставалось чистым, хотя из-за горизонта выползала уже гряда кучерявых облаков с лиловыми завихрениями по краям. Правда, никто из бобруйчан не обратил на них никакого внимания, в том числе и раздосадованный неудачей Ковалерчик. Зато, когда он открыл калитку и подошел к дому, внимание его привлекла начищенная до блеска пара офицерских сапог, выставленная на крыльце перед дверью.

В том, что сапоги оказались офицерские, не было ничего удивительного. Ковалерчик со своей женой сдавали комнату в боковой пристройке двум молодым лейтенантам из танковой части, расположенной на окраине города. Но, во-первых, у этой пристройки существовало свое крыльцо, и сапоги, распространяя густой запах гуталина, стояли обычно там, а во-вторых, лейтенанты всегда появлялись и уходили одновременно, а потому вопиющее нарушение привычной картины заставило Ковалерчика вздрогнуть и ринуться внутрь.