Я тоже был зол и не скрывал этого. Но я хотел, чтобы разговор начал он, и потому сидел и молчал, не сводя глаз с его лица.

— Ну так о чём же вы хотели меня спросить, инспектор? — наконец заговорил он. Голос его звучал несколько неуверенно.

— Ты не догадываешься?

— Не имею понятия, — ответил он, и я вдруг понял, что он говорит правду. А это могло означать лишь одно — то, что заготовленные мною вопросы были не единственными, о чём следовало бы его спросить, то, что случай на энергоблоке был, возможно, не самым страшным из того, о чём я ещё не знал.

— Во-первых, я хочу знать, каким образом могла произойти активация нуклеонного механизма на энергоблоке.

— Ах это, — он как-то сник, ссутулился, опустил глаза. И голос его лишился остатков агрессивности.

— Да, это. Для начала.

— Ну что тебе сказать? — он пожал плечами. — Не знаю. И никто не знает.

— Ты — начальник базы, — сказал я жёстко. И добавил: — Пока.

Он посмотрел на меня. Совершенно спокойно, с каким-то даже сожалением, как на неразумного ребёнка, который сделал что-то, о чём сам же потом будет жалеть. Потом встал, подошёл, отодвинув имидж, к стене и открыл сейф. Я не стал приближаться, чтобы не попасть под охранное поле. Мне и так всё было прекрасно видно. Он достал с верхней полки плоский, не меньше полуметра длиной тёмный пенал, поставил его на стол и выдвинул крышку. На дне его в чёрных ячейках залитые прозрачной смолой лежали ключи. Двенадцать ключей. Три ячейки были пусты — судя по записям, уже давно, с того времени, когда начиналось строительство базы.

— Вот, можешь убедиться сам, — сказал он.

— Пятнадцать кротов? Зачем так много?

— Проект базы разрабатывал не я, — усталым голосом сказал Граф. — Обычная история. Запас карман не тянет.

— Который из них включился?

— Вот этот, — он показал на левую из трёх пустых ячеек.

— Ну и что ты об этом думаешь?

— А что я могу думать? Какая тебе разница, что я думаю? Есть запись, сам можешь убедиться, что этого крота почему-то активировать не удалось, а инструкция на этот счёт тебе должна быть известна. Надеюсь, — добавил он, немного подумав.

Я кивнул в ответ. Разумеется, я знал инструкцию. Нуклеонный механизм, который не удалось активировать, подлежал обязательному уничтожению. Инструкции пишутся кровью. Их нарушение стоит крови.

— Почему он не был уничтожен?

— Я же сказал уже — не знаю. Никого из тех, кто занимался тогда активацией кротов, давно уже нет на базе. Ведь когда всё это было, восемь лет прошло всё-таки, пойми ты, наконец. С кого сейчас спросишь? За что спросишь? Кто и что помнит, при здешней-то ситуации.

— Система должна помнить.

— Систе-ма, — протянул Граф, покачивая головой. — Как же, слышал. Всевидящая и всезнающая, — он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на меня сверху вниз. Всегда он был пижоном, — с раздражением подумал я. Но промолчал. — Так вот, Алексей, система ни черта ни помнит. Можешь сам проверить, если не жалко времени.

— Ты садись, — сказал я, сдерживая раздражение. — Разговор у нас долгий будет, — он сел, закинул ногу на ногу, сложил руки на груди и стал ждать, что будет дальше. — Ты же начальник базы, Граф, ты же за всё отвечаешь. Ты же принимал её, наконец. Как случилось, что ты не знал, где и в каком состоянии находятся у тебя нуклеонные механизмы?

— Я не начальник базы, Алексей, — ответил он, чуть подумав. — Я — мальчик для битья. Не более.

— Крепко сказано. Что-то не припомню, чтобы тебя особенно били.

— Всё ещё предстоит. Ты вот уже начал. На правах старого друга, наверное. Ты — всего лишь инспектор третьего ранга, всего лишь наблюдатель, а я уже обязан вытягиваться перед тобой по струнке и отчитываться за чужие грехи. Когда и без того забот хватает. И всё это, заметь, после бессонной ночи.

— Мог бы и не стараться, — невпопад сказал я. Я тоже начал раздражаться — наверное потому, что он попал в точку.

— Кто-то тут недавно заметил, между прочим, что я пока — подчеркнём это «пока» — начальник базы. Или я ослышался? — я ничего не ответил, отвёл глаза, но он не стал меня добивать. Немного помолчав, он снова заговорил о кроте. — Так вот, инспектор, по поводу нуклеонных механизмов. Да, я начальник базы. Да, я принимал её. А до меня начальником был Клаппе, который был вовсе не дураком и вовремя смекнул, что здесь лучше не задерживаться. А до него этот, как его, Ваттонен. А до него Альротти — ну он-то как раз и занимался активацией кротов во время строительства. И все друг у друга принимали базу. И все за неё отвечали. С кого ты спросишь теперь, тем более, что в системе отсутствует информация об этом кроте?

— Спрашивать буду не я, Граф. Спрашивать с тебя будут там, наверху. Моё дело — добыть информацию.

— Ну-ну, — усмехнулся он. Потом встал, задвинул крышку пенала, положил его на полку и закрыл сейф. Вернулся на своё место. Спросил: — А кстати, Алексей, тебе не кажется странным твоё задание?

— Почему? — насторожился я.

— Ну потому хотя бы, что ты пытаешься добывать здесь информацию, которая так и так должна поступать в Академию. Не проще ли было изучать её там, вдали от Кабенга, в спокойной обстановке?

— На месте всегда виднее.

— А вот мне кажется очень странным и неестественным то, что я, начальник базы, обязан мотаться по всей планете для того, чтобы хоть как-то влиять на события. Мне это кажется очень странным и неестественным.

— Кто тебя заставляет?

— Жизнь заставляет, Алексей, жизнь. Попробовал бы я этого не делать… — он надолго задумался. В кабинете было совершенно тихо. Тихо, тепло и светло в пятиметровом круге, за границами которого бесновалась буря. Рваные облака, отливающие фиолетовым цветом, проносились над головой, гигантские травы гнулись почти до земли под порывами ветра, чтобы потом снова распрямиться и снова склониться до Земли, иногда мимо стремительно прокатывались, подпрыгивая, какие-то тёмные мохнатые шары, увлекаемые ветром, а временами начинался ливень, и почти ничего не было видно за стеной дождя, подсвеченной зарницами. И такой от всего этого веяло тоской, что просто хотелось выть. Граф, конечно, не знал этого, но именно на Престе проработал я почти год после того, как мы расстались с Хейге. И это был, наверное, самый тоскливый год в моей жизни. Наконец, не выдержав, я потянулся к панели на его столе и погасил изображение, заменив его нейтральным серым фоном. Это вывело его из задумчивости. Он поднял голову, усмехнулся:

— Что, действует на нервы?

— А тебе?

— Если бы то, что мне на нервы действует, вот так же просто выключить было…

— Например?

— Например, академика Кресса и его команду.

Я представил себе, как он выключит академика Кресса — маленького, живого, вечно жестикулирующего — как тот вдруг застынет в неподвижности посреди вечно окружающей его толпы, и все вокруг тоже замрут, шокированные этим невиданным ещё зрелищем, и невольно улыбнулся.

— Что тут смешного? — не понял Граф. — Они у меня вот где сидят! Все эти академики… Они же тут через мою голову распоряжаются, так что я последним узнаю, где и что происходит. А случись что — вот он, я, кругом виноватый.

— А как же иначе? Ты же тут верховная власть. Как вообще могут они что-то в обход делать?

— Знаешь, не будь ребёнком. Верховная власть, тоже мне. Есть такой анекдот старинный. Спрашивает один другого: «Скажите, я имею право?…» — «Да, конечно же имеете!» — «Так значит я могу?…» — «Нет, не можете!» Вот и у меня та же история. Право имею, а не могу ничего, по рукам и ногам связан. Попробуй я тут хоть что-то не по их указке сделать, хоть какое-то распоряжение их дурацкое отменить…

— И что будет?

— А ничего не будет. Снабжения, например, не будет. Или специалистов нужных не будет. Да мало ли способов меня тут за горло взять? Власть, Алексей, не у того, кто имеет право, власть у того, кто может, тебе-то уж давно бы пора это понимать. Не маленький. И я при всём при том рисковать не могу. И так всё на волоске висит, и так того и гляди весь проект накроется. Честное слово, мне иногда кажется, будто кто-то намеренно и последовательно нам тут вредит.