Она бросила взгляд на свои часы: полчаса, наконец, истекло. Почти все девушки, с которыми Алекс жила в блиндаже, уже сходили в уборную и забрались в свои постели. Пора.

Журналистка натянула теплую куртку и вышла наружу. На улице заметно похолодало, Алекс почувствовала, как ее лицо прихватило морозцем. Спустя несколько минут, когда ее глаза привыкли к темноте, она смогла разглядеть Як, который темным пятном выделялся на бледно-сером фоне то ли летного поля, то ли неба.

Алекс поспешила ко второму с краю самолету, который оставался там же, где его поставили час назад. Миновав хвост Яка, она увидела на фюзеляже номер «44», выведенный белой краской.

Настя стояла, прислонившись к крылу самолета. Когда Алекс подошла к ней, они схватили друг друга за одетые в перчатки руки – словно дети, собиравшиеся водить хоровод. Настины глаза были бездонно черными, а пряди ее светлых волос слегка трепетали от ночного ветра.

Алекс еще сильнее стиснула Настины руки и прижала их к своей груди.

– Я так за тебя волновалась, когда ушла от тебя. У меня разрывалось сердце оттого, что я не могла присматривать за тобой и приносить тебе все необходимое. Но тот человек из НКВД сказал, что тебя могут арестовать за… – о, я даже не знаю… – за дружбу с буржуем. Мне пришлось уйти.

– Но ты вернулась.

– Да, но я не хочу снова подвергать тебя опасности.

– Это как-то несправедливо. Немцы охотятся за мной в небе, а НКВД – на земле.

Алекс фыркнула от смеха.

– Может, НКВД и охотится, но не народ. Люди любят тебя. Судя по тому, что я слышала, ты стала своего рода пилотом-героем.

Настя лишь пожала плечами в ответ на комплимент.

– Хочешь залезть в мой Як?

– Мой Як, – повторила Алекс. – Я так рада, что у тебя есть свой самолет.

– Да, это мой второй дом. Залезай, я разрешаю. – Девушка помогла Алекс забраться на крыло и отодвинула фонарь кабины. – Давай, лезь внутрь. Я все тебе сейчас покажу.

Алекс забралась в кабину и уселась на узкое сидение, при этом ручка управления оказалась у нее между ног.

– Здесь же темнотища, я ничего не вижу, – сказала журналистка.

– Тебе не обязательно видеть, можешь почувствовать все на ощупь. – Настя перегнулась через край кабины, взяла Алекс за руку и поднесла ее к одному из маленьких индикаторов. – Это датчик уровня топлива. Еще здесь есть высотометр и указатель скорости, чуть ниже расположены указатели курсовых углов и авиагоризонта, а вот тут указатель скорости набора высоты и указатель поворота.

– Хм, тут все иначе по сравнению с самолетами, на которых я летала дома. Но могу поспорить, я бы освоила.

– Я даже не сомневаюсь. Итак, прямо по центру у нас радио и справа, на уровне твоего колена переключатель в режим посадки. Что касается оружия, то все управляется с ручки управления, и можно палить одновременно из всех оружий.

– О-о-о, вот где разгром. Но самолет отличный. Одно плохо – на вражеских самолетах тоже есть пулеметы.

– Что ж, с этим ничего не поделаешь. – Настя склонилась над Алекс, теперь их лица оказались совсем рядом. Алекс чувствовала теплое дыхание на своей коже.

Американка дотронулась рукой в перчатке до воротника Настиной куртки.

– Ты все еще носишь мой шарф.

– Я его не снимаю. Он приносит мне удачу, – пробормотала девушка и прикоснулась губами ко лбу Алекс там, где виднелась узкая полоска кожи между меховой шапкой и бровью.

Алекс схватила Настю за куртку и притянула девушку к себе. Запрокинув голову, она скорее почувствовала, чем увидела прекрасные юные губы и запечатлела на них поцелуй. Настя издала какой-то тихий звук и в ответ прижалась своими губами к губам Алекс, обхватив ее за шею левой рукой.

Это было потрясающе и в то же время так странно – целоваться в холодной темноте. Снаружи все было леденящим, враждебным, суровым. И лишь одна соединявшая их точка была живой и теплой. На несколько драгоценных секунд война и зима исчезли – остались лишь горячие Настины губы.

Алекс прижала девушку к себе еще сильнее, и между ног у нее пронеслась волна жара, хотя она понимала, что тут ничем не поможешь. Настя, должно быть, почувствовала то же самое: она тяжело задышала через нос, растворяясь в поцелуе.

Объятия обретали странную силу, если учитывать что кроме них ничего не было. Холодной ночью и в тесной кабине самолета, в перчатках и одежде девушки не могли прикоснуться друг к другу иначе. Но на несколько прекрасных мгновений их поцелуй стал обещанием, капитуляцией, центром мироздания, звездой, вокруг которой вращались их жизни.

Настя прервала поцелуй.

– Нам нужно возвращаться, – выдохнула она. – Наше отсутствие могут заметить.

– Да, ты права. – Им снова угрожала суровая реальность. Алекс вылезла из кабины и спустилась с крыла вслед за Настей, но не удержалась – и снова взяла летчицу за руку. Журналистка молча притянула девушку к себе и, прижав Настю к крылу, вновь ее поцеловала. На этот раз она чувствовала изгибы Настиного тела и тепло от их перекрещенных ног.

Но объятия пришлось прервать: стало слишком холодно. Алекс выпрямилась.

– Знаю нам пора, – сказала она. – И мы не можем идти, взявшись за руки.

– Ни в коем случае. Никогда.

Алекс и Настя замолчали. Слова сейчас ничего не значили, но девушек, казалось, связывала общая эйфория. Когда они разделились перед блиндажами и каждая пошла в свое жилище, Алекс почудилось, будто она заметила какую-то тень, словно кто-то прятался за самолетом.

Нет, должно быть, ей померещилось.

Любовь, которая оказалась взаимной, но выразить которую не было никакой возможности, превратилась в странную пытку. Алекс жила словно в тумане, где при виде Насти ее сердце ускоряло свой бег, каждая Настина улыбка, адресованная кому-то, вызывала приступ ревности, а каждый ее вылет наполнял душу страхом.

И все же Алекс, как и Настя, гордилась всем полком и каждой одержанной летчицами победой. Журналистка раз за разом находила причины отложить свое возвращение в Москву и делала все меньше снимков, экономя пленку и погрузившись с головой в военные действия.

Настя становилась настоящей звездой, даже по мнению других пилотов. Не прошло и недели, как Настя и Раиса, вернувшись на авиабазу, со всех ног поспешили в ангар с рапортом. Алекс вместе с десятком других девушек побежали вслед за летчицами, чтобы узнать, что произошло.

– Там их была целая туча, товарищ майор, – сказала Раиса. – Юнкерсы-88 в сопровождении Ме-109. Они держали курс на юго-восток, к Сталинграду.

– Мы вступили с ними в бой, – перебила ее Настя. – Рая сбила одного из них, я – второго. Оставшиеся бомбардировщики сбросили снаряды над пустынным участком и улетели.

– Еще мы подбили один Мессершмитт, и я атаковала другой, но у меня закончились боеприпасы. Тогда товарищ Дьяченко стала его преследовать, – сказала Раиса.

– Я ударила его крылом, но он развернулся и зашел сзади. Тогда я поднялась над ним и спикировала. Мои последние выстрелы угодили в его топливный бак, но я практически уверена, что он успел катапультироваться до взрыва.

– Его нужно найти, товарищ майор. Думаю, что смогу вычислить это место. Все произошло рядом с излучиной реки, к тому же с воздуха будет виден след от пожара. – Раиса, очевидно, была еще взбудоражена боем и рассержена тем, что враг остался в живых.

Казар скрестила руки на груди.

– Я сообщу об этом командующему дивизией, и он отправит кого-нибудь на место происшествия.

– Почему мы не можем схватить его сами? – нахмурилась Настя.

– Это не наша работа. Кроме того, если пилот еще жив, полковник захочет допросить его. Заправьте самолеты и ожидайте моих приказов. – Пилоты разошлись, и вопрос, казалось, был закрыт.

Майор Казар связалась с командующим дивизией, как и обещала, и вечером мужчины с другого аэродрома доставили немецкого пилота. Поскольку считалось, что он добыча 586-го полка, допрос происходил на женской авиабазе. К удивлению Алекс, майор попросила ее присутствовать и сделать фотографии для отправки в штаб.