Несколько дней спустя Ариель Тикона оказался в студии Мадрида, с женой и недавно появившейся на свет дочерью Эсперансой, отвечая на вопросы ведущего испанского ток-шоу. «У нас есть для вас подарок», – говорит ведущий, и из-за сцены тут же появляется молодая женщина в обтягивающем платье, толкая перед собой новенькую детскую коляску. Следующая остановка Ариеля в Испании – это «Сантьяго Бернабеу» – священное место для мирового спорта и родной стадион футбольной команды «Реал Мадрид». Как и у трех других шахтеров, у Ариеля была VIP-экскурсия, включающая выход на поле вместе со съемочной группой. «Я просто обомлел от этой красоты», – сказал Ариель, глядя вверх на восемьдесят пять тысяч пустых сидений через свои темные очки Oakley. В том, как он улыбался и как вертел головой, пытаясь охватить взглядом весь стадион, было что-то по-детски наивное и волшебное.
В первые недели после освобождения из темных туннелей шахты «Сан-Хосе» Тридцать Три находились в фокусе внимания общественности, в то же время каждый с памятью о своей скромной прежней жизни и о десяти неделях в подземном плену. Эдисон Пенья получил не меньше славословий и лести, чем все остальные, – тот самый, который под землей бегал трусцой и пел «Отель разбитых сердец» и который, если говорить серьезно, был примером того, насколько крепок и силен вообще может быть человеческий дух. Но после спасения Эдисон никак не мог привыкнуть к повседневной жизни «обычных». Его разум словно был не вполне вместе с телом, а все еще находился в той горе, и она снова и снова падала на него сверху, как огромная каменная гильотина. Гора продолжала нависать над ним, когда он путешествовал по миру как посланник Чили, представитель всех шахтеров и всех бегунов, посещая Токио, Тупело, Миссисипи и многие другие места. Но особенно – когда он вернулся в Сантьяго. «Вся эта жизнь, ее светлая сторона просто поразила меня, – рассказывал Эдисон. – Я был в шоке, глядя на прогуливающихся людей, живущих нормальной жизнью. Мне хотелось сказать им: “Эй, там, где я побывал, все иначе. Там за жизнь надо было бороться изо всех сил!” Я вернулся к жизни и увидел это дерьмо, которое они называют “мирная жизнь”. Такая жизнь оттолкнула меня. Многих из нас оттолкнула». В шахте Эдисон пытался не думать о том, где он, а теперь – снова пытался не думать о том, что с ним сейчас. 24 октября, всего через одиннадцать дней после освобождения, Эдисон Пенья принял участие в одном из забегов троеборья в Сантьяго, пробежав десять с половиной километров. «Доктора и психологи назначили мне строгий режим, – сказал он журналисту после забега, – и я чувствую себя не вполне нормально». Как в публичных заявлениях, так и в частных беседах Эдисон признавался, что его состояние нестабильно. Это тем не менее не помешало ему принять приглашение посмотреть Нью-Йоркский марафон. В Нью-Йорке он спел песню Элвиса на шоу Дэвида Леттермана и поучаствовал в пресс-конференции перед началом соревнований. «Зачем вы бегали в шахте?» – спросил кто-то. «Таким образом я говорил шахте: ты меня не догонишь! Я могу победить свою судьбу!» – ответил Эдисон. До аварии он был в большей степени велосипедистом, чем бегуном, но он решил, что не будет просто зрителем на Нью-Йоркском марафоне: он примет в нем участие и попытается пробежать дистанцию до финиша. Врач и члены местного клуба бегунов сказали, что участвовать в марафоне без предварительных тренировок – это глупая идея, но Эдисон был настроен решительно. Естественно, примерно через час после старта колени начали его подводить, и последние шестнадцать километров он прошел пешком, но все же добрался до финиша (показав время 5 часов, 40 минут и 51 секунду), частично благодаря помощи двух иммигрантов из Мексики – членов спортивного клуба, – которые сопровождали его на протяжении всей дистанции. «В этом марафоне я боролся, – сказал он потом прессе. – Боролся с самим собой. И с болью». Некоторые его коллеги затем утверждали, что поездка в Нью-Йорк вышла для Эдисона Пеньи боком: именно там он сильнее, чем раньше, пристрастился к алкоголю. «Если бы мы действительно были вместе – тридцать три человека, – мы бы проследили за Эдисоном и не позволили бы ему попасть в беду», – сказал молодой шахтер Педро Кортес. В Нью-Йорке Пенья начал спорить со своей девушкой по поводу того, стоит ли ему путешествовать, но когда ему предложили новую поездку, он не смог сказать нет. «Ты начинаешь превращаться в куклу. Мы куклы. Идите сюда, идите туда. Стойте вот так. Ближе, ближе, под прожектор. Нам хотелось убежать и послать все к черту. Мы ведь родились заново, и тут… Этот первый год… Заберите свой багаж, станьте в очередь. Сделайте это, сделайте то. Делайте! Если говорить по-честному – то у нас как будто отобрали наши жизни». Когда в январе Эдисон приехал в Мемфис и Грейсленд – как раз ко дню рождения Элвиса, – гора нависла над ним еще плотнее. На пресс-конференции он спел один куплет из «The Wonder of You» своим приятным баритоном, хоть и с акцентом. «Когда вся жизнь трещит по швам, ты мне одна даешь надежду…» – эти строки он как будто не просто спел, а действительно пережил, и публика в Грейсленде хоть и не понимала, что его гложет, но взорвалась одобрительными криками еще до того, как он закончил петь.
В течение первых нескольких недель шахтеры общались с психологами и терапевтами. «Моя девушка говорит, что я стонал во сне и просыпался среди ночи», – жаловался психологу Карлос Бугеньо. Вскоре ему прописали таблетки, которые помогли нормально спать. «Всю ночь донимают воспоминания», – признался Педро Кортес. В течение дня длительная тишина или, наоборот, резкие громкие звуки вызывают тревогу. Когда Бугеньо, Кортес и еще несколько их товарищей ехали в фургоне и поблизости раздался рев мотоцикла, все бросились на пол. Когда на сессии групповой терапии в Копьяпо терапевт закрыл дверь, несколько шахтеров тут же захотели выйти. «Вы нас здесь заперли, – сказал один из них. – Не запирайте нас!» Вид закрытой двери и одновременно лиц товарищей рядом вернул нескольких человек в то эмоциональное состояние, в котором они находились под землей. «Мы подошли к окнам и открыли их все, – рассказывал Кортес. – Они не должны были проводить это собрание с нами всеми, это слишком сильный стресс». Индивидуальные посещения терапевтов продолжались, но в основном – не более нескольких недель.
Психолог Итурра выступил с резкой критикой тех способов реабилитации, которые применялись к шахтерам. Но большинство его рекомендаций были проигнорированы, включая и довод о том, что шахтеры должны вернуться к спокойной размеренной работе (естественно, на поверхности) после одной-двух недель отпуска. Вместо этого большинство рабочих продолжало сидеть дома, «наслаждаясь» плодами своей всемирной известности и посещая всевозможные официальные и неофициальные мероприятия в их честь. «Они стали трофеями, – объяснил Итурра. – Они стали символами». А если из человека сделать символ того, чем он не является, – если кто-то из живых людей вообще может быть символом чего-нибудь, – то вы рискуете лишить его смысла существования. «Худшее из того, что с ними можно было сделать, – это называть их героями», – так сказала жена одного из шахтеров. Правительство, которое предприняло беспрецедентные меры, чтобы спасти тридцать трех обычных человек, должно было также понимать и то, что стресс, который эти люди получили, – тоже беспрецедентный. Но для большинства из них местом реабилитации стал собственный дом, и никто из чиновников не взял на себя ответственность за возвращение этих людей к нормальной жизни.
Вместо этого в конце октября все тридцать три получили приглашение посетить публичные торжества в президентском дворце Ла-Монеда. Для нескольких из них, таких как Флоренсио Авалос, это стало последним или одним из последних выходов на публику. «Я поехал в Ла-Монеда, потому что никогда там не был и всегда хотел его увидеть. После этого я никуда уже не ездил». Шахтерам за их героизм вручили недавно выпущенную Двухсотлетнюю медаль, которая олицетворяла все то, чем республика Чили могла гордиться за свою историю. Они слушали речь президента Пиньеры, в которой тот использовал метафору «Спасение» применительно ко всему тому, что он собирается сделать, оставаясь на должности. Президент говорил о построении государства, в котором не будет бедности, и отношение к рабочим будет лучше, и еще о том, что семисотметровый лифт, созданный «нашими инженерами и техниками» и который стал «мостом жизни, веры, надежды и свободы», будет не последним грандиозным проектом в Чили.
