А на отметке 105 шахтеры собрались, чтобы взглянуть на скважину, которая поможет им вернуться на поверхность, и радостно обнимались и делали снимки на память фотоаппаратами, которые прислали им родные. Они на шаг стали ближе к свободе. А вот Виктора Сеговию мучили дурные предчувствия: скважина представлялась ему слишком узкой, и он уже страдал клаустрофобией, воображая, как поднимается по ней. Немного погодя шахтеры заложили взрывчатку в пробитые ими неподалеку шурфы и произвели последние взрывы в истории шахты «Сан-Хосе», насчитывающей 121 год, взрывы, которые должны вернуть им свободу.
На следующее утро шахтеров разбудил далекий грохот докатившегося до них сотрясения каменных сводов. Глухие взрывы доносились, кажется, со стороны каверны, которую мельком видел Флоренсио Авалос. Гром живо напомнил многим обвал, который и запер их внутри горы еще 5 августа. Самуэль Авалос, он же Си-Ди, умудрялся спать как ни в чем не бывало, пока Карлос Барриос не пнул его ногой и не разбудил.
– Эй, Си-Ди, вставай, huevòn! Рудник сердится. Быстренько надевай каску. И что нам теперь делать?
Еще один ветеран, Пабло Рохас, разбудил совсем еще молоденького шахтера Педро Кортеса, того самого, что мечтал купить «камаро».
– Гора снова начала трескаться, – сообщил ему Пабло.
– Да, похоже на то, – согласился Педро.
Сон его прервала целая серия гулких раскатов, pencazos fuertes. Теперь они раздавались с интервалом в несколько секунд и будут продолжаться еще несколько часов кряду. Но с этим ничего нельзя было поделать, посему Педро вновь улегся на свою надувную кровать и попытался заснуть. Это привело в бешенство Пабло, который никак не желал понять, как можно спать, когда рудник в любую минуту может вновь обрушиться. «Смешно, но в новостях рассказывали об этих старых волках рудников, которые, будучи настоящими знатоками, якобы помогали нам, молодым, – рассказывал впоследствии Педро. – Но теперь эти старики в панике кинулись к нам, ища защиты».
Вскоре все шахтеры, ночевавшие в Убежище, были на ногах и собрались подле скважины, из которой получали посылки. Работяги постарше явно пребывали в угнетенном состоянии, едва ли не в отчаянии, а Йонни Барриос плакал навзрыд. Мы должны поговорить с Сугарретом и Голборном, заявили они. Мы должны сказать им, что не можем ждать еще двое или трое суток. Они должны спасать нас прямо сейчас. «Существует поверье, будто дьявол обитает на золотом руднике», – вспомнил один из молодых горняков. Кое-кто из них считал, что раздающийся грохот как раз и издавал сам дьявол, потому что сердился из-за скорого освобождения пленников. Было воскресенье, и шахтеры собрались, чтобы поговорить с поверхностью, и в разговорах несколько горняков умоляли своих родных просить Сугаррета и Голборна, ради всего святого, ускорить спасательную операцию, поскольку дьявол злится и не хочет отпускать их. Но руководители спасательной операции решили в точности придерживаться плана: в воскресенье и следующий понедельник они продолжили испытывать скважину на стабильность и устойчивость вкупе с капсулой «Феникс», которую нагружали мешками с песком и гоняли по стендовой трубе.
Громкие хлопки внутри горы завершились протяжным грохотом, донесшимся снизу, где, очевидно, и произошел очередной обвал. Немного погодя шахтеры спустились в нижние горизонты и обнаружили, что несколько коридоров обрушились, включая галерею на отметке 44, где одно время молился Марио Сепульведа.
В понедельник, 11 октября, спасатели на поверхности тестировали капсулу «Феникс», опуская ее на глубину 600 метров. А внутри горы шахтеры начали генеральную уборку Убежища, подобно путешественникам, приводящим в порядок свой дом перед долгой дорогой. Луис Урсуа собрал всех на совещание, последнее в истории их заточения. Он сказал о том, что они не должны забывать, как помогали друг другу после обрушения и во время голода, и как вместе старались выжить на протяжении шестидесяти девяти дней. Кое-кто из горняков выступил с ответным словом, покаявшись в прежних грехах и поклявшись в вечной дружбе. Виктор Замора обратился со словами благодарности к Марио Сепульведе, который вдохновлял людей в Убежище, когда они уже готовы были окончательно пасть духом. Хорхе Галлегильос, старый шахтер-северянин, долгое время мучившийся с больными ногами, от всей души поблагодарил Рауля Бустоса, механика и уроженца юга:
– Он всегда был настоящим джентльменом, и я очень ценю это. Да, временами он брюзжал, но при этом всегда помогал мне.
Когда Галлегильос умолк, Луис Урсуа посмотрел на него долгим взглядом, после чего перевел его на Йонни Барриоса и сказал:
– Среди нас есть два человека, которые много времени провели вместе, помогая друг другу, и которые всегда оставались друзьями. Но недавно у них случилась драка. Думаю, сейчас они должны выйти вперед и пожать друг другу руки.
И вот, под взглядами товарищей, Галлегильос и Барриос обменялись крепким рукопожатием и обнялись.
В конце концов слово взял Хуан Ильянес. Своим красивым баритоном он заявил:
– Поскольку сегодня мы в последний раз собрались вместе, полагаю, мы должны заключить соглашение, которое поможет нам в будущем. Начиная с этого момента все мы должны уважать решения, которые будут приняты простым большинством. Скоро мы вернемся домой, многие окажутся вдали от этого рудника, и едва ли будет возможно собрать всех нас вновь. Но нравится это вам или нет, все должны согласиться уважать общие решения группы. – Ильянес напомнил о том, с чем они согласились ранее: ни при каких обстоятельствах никто из них не имеет права разглашать то, что произошло со всеми ними. Эта история – самый ценный их актив, и он принадлежит им всем. – Я хочу, чтобы все присутствующие подтвердили согласие уважать все, о чем мы договорились, дав честное слово. Дело не только в наших общих интересах, дело в том, насколько вы уважаете себя как мужчины. Потому что если вы любите себя и уважаете, то будете защищать и права других.
Под конец речи Ильянес потерял самообладание и разнервничался, потому что просил мужчин поверить обещанию, данному на словах, которое столь же священно и нерушимо, сколь мимолетно и невесомо, как и вздох, с которым эти слова сорвались с губ. Он просил их сохранить верность абстрактным понятиям чести и солидарности, просил устоять перед искушениями, подстерегающими их на каждом шагу – перед реальной славой и реальными деньгами в том сумасшедшем и не скованном условностями мире на поверхности.
Один из шахтеров вышел вперед, чтобы выразить свое несогласие, – Эстебан Рохас заявил, что не доверяет Ильянесу и что не согласен с тем, что только что услышал. Кое-кто из собравшихся негромким ропотом поддержал его, и атмосфера последнего собрания внезапно накалилась. Каждому предстояло заботиться о своей семье, а не рассчитывать на помощь группы, иного нельзя и ожидать от разумного и ответственного мужчины. Но эти голоса оказались в меньшинстве, и в конце концов шахтеры пришли к общему согласию, что все они поровну разделят доход от будущей книги или фильма. А потом они проголосовали, назначив Ильянеса их официальным спикером на поверхности.
Для Марио Сепульведы назначение Ильянеса выразителем общего мнения стало личным оскорблением и глубокой душевной раной, которую нанесли ему те, о ком он неустанно заботился и кого опекал. На шахте он обрел новое призвание – стал голосом справедливости и правды, но он не сможет поведать миру о чуде, случившемся в пустыне Атакама. «Они отобрали у меня лидерство, – говорил он. – Это стало для меня жесточайшим ударом и самым подлым предательством за те семьдесят дней, что я провел внизу».
Заточение на шахте «Сан-Хосе» придало существованию Марио Сепульведы новый смысл, и он уразумел величие той жизни простого работяги, которую вел до сих пор. Он остался в долгу перед рудником, и в полдень 12 октября, за двенадцать часов до того, как первый из них должен был подняться на поверхность в «Фениксе», стал готовиться сказать последнее «прости» кавернам и коридорам шахты. Вернувшись на то место в Убежище, где спал, Марио принялся сооружать мемориал в память о проведенных здесь месяцах. Когда последние люди покинут галереи, те превратятся в нечто вроде капсулы времени, важной достопримечательности Чили и всей горнодобывающей промышленности, которой самой судьбой уготовано отныне прозябать в безвестности долгие годы и века. Поэтому Марио написал письмо для тех, кто, быть может, заглянет сюда спустя долгие десятилетия, а к стальной сетке, закрывающей стену подле его кровати, прикрепил кусок картона, на которой указал свое полное имя и дату рождения, а ниже приписал: «Марио Сепульведа жил здесь с 5 августа по 13 октября». Рядом он прикрепил несколько фотографий своей семьи, которые родные прислали ему с поверхности, а над ними привязал маленький венок и собранную им коллекцию чилийских флагов. После этого он отправился на отметку 90, где происходили многочисленные события, в том числе и попытка взрыва с целью дать о себе знать наверху. Марио собрал несколько камешков на сувениры. «Для меня эта отметка олицетворяла надежду и стремление выжить», – рассказывал он. Он намерен презентовать эти камни Андре Сугаррету и инженеру Андресу Агилару, сыгравшим ключевую роль в спасательной операции, ну и президенту страны, разумеется.
