Харьюнпяа вошел в пустую комнату личного состава. Он все время неосознанно искал телефон. Хотел позвонить Элисе, хотя и не знал — зачем.

Уже набирая номер, он сообразил, что звонок, раздавшийся среди ночи, перепугает всю семью, а Элису, пожалуй, больше, чем он может себе представить. Достав записную книжку, он набрал другой номер.

— Нюкянен, — сразу ответила Онерва.

— Это Тимппа…

По голосу Онервы Харьюнпяа понял, что она не спала. Поэтому он не стал извиняться, вообще ничего не сказал и не спросил. Он просто слушал дыхание Онервы и знал, что ей и так известно, о чем он думает.

— Я потеряла терпение с Каураненом, — сказала наконец Онерва таким же сдержанным и деловым тоном, как всегда.

— Да…

— Но сейчас у меня нет сил объяснять тебе это. Я стараюсь все забыть, чтобы уснуть. Завтра утром вернусь, словно ничего и не случилось. Откуда ты звонишь?

— Из Управления. Здесь начинается грандиозная операция. Мы почти всей сменой отправляемся ловить Сашку и Алекси. Кто-то принес ему передачу. В ней было письмо…

Онерва промолчала. В телефоне послышался шум и очень отдаленный неразборчивый разговор.

— И ты с ними? — спросила Онерва.

— Да. Я ведь обязан.

— Так ли уж?

В коридоре послышались приближающиеся мужские голоса. Кто-то вел овчарку — царапанье ее когтей отчетливо выделялось среди стука ботинок. Кто-то сказал:

— Это очень умные звери. Не глупее ребенка трех-четырех лет.

— Пату, несомненно, умнее. Поглядите-ка! Пату! Где цыган?

Собака начала громко рычать, потом разразилась истеричным лаем и стала скрести пол, точно куда-то рвалась. Мужчины расхохотались.

— Харьюнпяа! — позвал кто-то от двери. — Собирай ранец, скоро отправляемся. Ты назначен в ту группу, которая войдет в квартиру.

— Я должен идти, — сказал Харьюнпяа в трубку.

— Похоже на то. Постарайся выдержать.

— А что остается? Как-то надо жить на этом свете.

Сашка закрыл за собой дверь, и его поглотила ночь. Хотя он так спешил, что ему некогда было прислушиваться, его сознание все-таки зафиксировало, что Херман Крюк вышел следом за ним на крыльцо, чтобы защелкнуть и второй замок. Он был осторожный человек. Осторожность — это, конечно, хорошо, только времени ушло невероятно много, пока он болтал бог знает о чем, стараясь выведать, зачем Сашке оружие. А ведь он это и так знал. Просто выяснял, решаться на такую продажу или нет. Компания Севери ему известна — теперь он, наверно, им позвонит и предостережет.

Сашка сбежал по лестнице на заросшую тропинку и вздрогнул, когда Алекси вышел из-за куста сирени.

— Продал?

— Продал.

— Сколько?

— Один. И то хорошо. Я думал, мы вовек не сторгуемся, он все охал и охал. Да и денег на два не хватило бы.

— Покажи.

— Не сейчас. Там, подальше. Он предупредил, чтобы здесь не задерживались. Пошли.

Сашка дернул брата за рукав, они выбежали из ворот в закоулок, покрытый хрустящим гравием, свернули направо и понеслись к сверкающим вдали уличным фонарям. Где-то громыхал поезд. Других звуков не было. В воздухе стоял неподвижный туман, вокруг фонарей образовались матовые шары.

Сашка только теперь заметил, что Алекси держится гораздо лучше, чем он предполагал: почти час прождал его на улице и даже в полицейском участке не заплакал, хотя весь дрожал и был очень бледен. Вспомнив о полицейском участке, Сашка сжал зубы. Плоскостопые вели себя настолько великодушно, что согласились выгнать из Злючки парочку, но, конечно, не задержали ее и даже фамилий не спросили. А его с Алекси задержали. И отобрали сумку.

Делами по ограблениям в участке ведал крупный и толстый полицейский, просто боров — тот самый, который год назад учинил у них дома обыск, когда во дворе с веревки стали пропадать джинсы. Ему и в голову не приходило, что никто из цыган даже за деньги не надел бы на себя такие безобразные штаны. Теперь он утверждал, что аккумулятор ворованный. Готов был биться об заклад. И не согласился пройти к Злючке и посмотреть, откуда этот аккумулятор снят.

— Может быть, там и есть другой такой же, — сказал он, — но я бы на вашем месте держал по этому поводу язык за зубами… И не воображайте, что вам удастся заставить меня отвезти вас туда обратно. Полицейских не гоняют по городу вот так за здорово живешь. Морочьте голову другим. И двигайте на своих двоих. Ать-два!

— Чертова скотина.

— Что случилось, Сашка!

— Ничего. Просто иной раз кажется… как я их ненавижу!

От стремительного бега они взмокли и теперь, отдуваясь, перешли на шаг. Слева шла почти темная дорожка, ведущая в какой-то двор. Сашка быстро огляделся. Полицейской машины не видно, других машин тоже. Он толкнул Алекси на дорожку, остановился у стены и вытащил из-за пояса револьвер. Рука, взяв оружие, задрожала, но он попытался придать своим движениям быстроту и ловкость, чтобы Алекси не заметил дрожи.

— Патроны вот здесь, в барабане…

Он нажал большим пальцем на шершавую собачку, и барабан, щелкнув, открылся. Показались шляпки патронов, они блестели, как золотые монетки в окружении синеватого металла. Сашка защелкнул барабан.

— А это предохранитель. Если хочешь выстрелить, его надо оттянуть назад и нажать на курок. Это лучше, чем пистолет, тут всегда видно, взведен курок или нет. Он не разрядится по ошибке.

— У него в дуле дырочка.

— Да. И ствол такой длинный.

Они с минуту постояли молча, почти благоговейно глядя на оружие в Сашкиной руке; странно было знать, что этот кусок металла, который заржавеет, если оставить его на земле, попадая в руки человека, делает его владельца сильным и помогает решать, кто прав, а кто виноват.

— Теперь они нами не покомандуют, — сказал Сашка почти со слезами в голосе. — Ни это дерьмо Бломерусы, ни плоскостопые. Но, Господи, если эти скоты снова в Злючке…

Вспомнив о Злючке, они спохватились, что им нельзя терять время. Сашка сунул оружие за пояс и прикрыл рукоятку полой куртки. Потом братья вышли на дорогу, поглядели в обе стороны и бодро зашагали в район Песков.

— Уедем ли мы когда-нибудь? — вздохнул Алекси, не ожидая ответа, — он думал о том, что полночь уже прошла, а ведь вчера вечером они надеялись добраться к этому времени уже до окрестностей Хямеенлинна.

— Уедем, — успокоил его Сашка, но на брата не посмотрел. — Вот ты не поверишь, а Злючка через час будет уже тарахтеть по шоссе Нурмиярви. Я позвонил домой от Крюка. Все нельзя было рассказать — он ведь слушал… Но я сказал, чтобы шли к Злючке и ждали. Велел Хелли пойти пораньше и убрать белье, чтобы Хулда с Калле не увидели.

— У нас нет аккумулятора.

— Скоро будет.

Они спокойно, не оглядываясь, миновали Сеновальное шоссе, по сразу же пустились бегом, как только попали на Ярмарочную улицу — там их нельзя было увидеть — и остановились только возле станции. Пахло бензином, резиной и ржавым железом. Они прислушались к ночным звукам; где-то в небе, невидимый, прожужжал самолет, издали доносился приглушенный шум города, но здесь вокруг все было погружено в сонную тишину.

Метров десять они крались под прикрытием живой изгороди и остановились, когда она кончилась. Дорога расширялась, превращаясь в изрытый машинами песчаный двор. В конце двора стояла выкрашенная в серый цвет обветшалая постройка. У стены были сложены старые рваные автопокрышки и гнутые листы железа, на земле валялись разобранные моторы и ржавые шестеренки. Во дворе было полно машин, поставленных впритык друг к другу, но Сашку они не интересовали. Он посмотрел в сторону дома. Там стояли два автобуса — настоящая рухлядь, — а рядом с ними он увидел то, что искал.

Это был фургон — новая, хорошая машина, принадлежавшая фирме. Сашка ходил в эту фирму с Фейей спрашивать, нет ли у них нового сигнального реле для Злючки. Когда они уходили, фургон задом въезжал во двор, и Фейя, указав на его аккумулятор, сказал:

— Нам бы такой. Вместо того старого.