— Ах, черт…

К счастью, ему удалось спуститься вниз так же беззвучно, как подняться наверх.

— Я больше не выдержу, — сказал Сашка, стараясь придать своему голосу искренность. — Ведь в этих бумагах все…

— Бумаги бумагами, — прервал его Кандолин, — а я хочу услышать все от тебя самого.

— Добрый господин комиссар, честное слово…

— Пожалуйста, без «добрых». Начинай с вечера в четверг. С того, как вы, по твоим словам, приехали с Фейей.

Все слышалось совершенно отчетливо, хотя дверь и была закрыта. Допрос длился уже больше часа. Кандолин, как всегда, говорил обдуманно и четко, но стоило повнимательнее прислушаться к его интонации, и становилось ясно, что он разочарован и раздражен, но почему-то упрямо повторяет и повторяет вопросы, хотя все ему уже и так известно.

— Фейя чинил освещение в автобусе, — механически начал Сашка. — Когда он кончил и мы стояли возле машины, он сказал…

Несмотря на воскресенье — или, может быть, именно поэтому, — Кандолин пришел в больницу с самого утра, чтобы допросить Фейю. Фейя изменил показания, данные при первом допросе, — он объявил, что Сашка был с ним весь вечер и что он видел стрелявших, но не узнал их. Он рассказывал о событиях, случившихся в четверг, совершенно то же, что и Сашка. Но неудачи Кандолина этим не кончались: взбудораженные газетами, к ним явились двое новых свидетелей, после показаний которых Кандолин созвал подчиненных, посоветовался с ними и решил допросить Сашку еще раз.

Теперь вся группа сидела в кабинете Кауранена, стараясь не глядеть друг на друга или делая вид, что происходящее в соседней комнате их не касается. Харьюнпяа облокотился на стол Кауранена и уже в который раз перечитывал страничку с изложением новых показаний.

Свидетельницей была девятнадцатилетняя Синикка Лахденсуу. Вторым свидетелем оказался молодой, года на два старше девушки, водитель автокара. Он утверждал, что признает в Сашке юношу, который появился на месте происшествия сразу после выстрелов, но со стороны, противоположной той, откуда стреляли. Он считал, что Сашка не успел бы так быстро перебежать туда через лес. Правда, мужчина не мог с полной уверенностью подтвердить, что то был именно Сашка, однако его показания совпадали с утверждениями подозреваемого.

Харьюнпяа отодвинул бумаги в сторону и только тут заметил, что сидящий напротив него Кауранен все время наблюдает за выражением его лица.

— И что ты нашел там смешного? — спросил Кауранен. У него было усталое лицо. До самого закрытия он торчал в барах, где работал Асикайнен, переговорил с десятками людей, поджидая цыган, но все напрасно. А утром, еще до шести, отправился с Кандолином и Нордстрёмом на Козью гору, чтобы произвести обыск у Хедманов. Они ничего не нашли, да и не знали, что ищут. — Там, кажется, ничего смешного нет, — продолжал он сердито. — Все из-за них летит к черту. Придется снова начинать с нуля. А он безусловно виноват, я уверен. Те свидетели слишком легко отделались. Надо было на них хорошенько надавить. Почему это они явились именно сегодня, может, их кто-то направил? Эта девица вообще не внушает доверия… какая-то участница Марша мира.

Кауранен встал и прошел на середину комнаты. Лоб у него был изрезан морщинами.

— Всю эту компашку Хедманов следовало бы привести сюда. Если их хорошо прижать, кто-нибудь признается, что подучил этих двоих мошенников. Поверьте мне. И без взятки тут тоже не обошлось.

— Давайте не терять элементарной логики, — сказала Онерва, сидевшая у окна.

Кауранен в гневе подскочил к ней. Он чуть не захлебнулся от злости, прежде чем сумел выговорить:

— Логики? Ты лучше скажи, какая логика заставила тебя притащить сюда эти чертовы вонючие мешки с отбросами и копаться в них?

— Послушай…

— Прекратите! — вспыхнул Харьюнпяа. Он понимал, что у Кауранена не было намерения поднимать весь этот шум, просто они все очень устали. Никому не хотелось пережевывать события вчерашнего вечера.

Они с Онервой развязали мешки с отходами в гараже Полицейского управления и нашли там куриные косточки, картофельные очистки и банки из-под молока — все, что обычно бывает в отходах, — но там не оказалось ничего, что позволило бы сделать анализ крови. К несчастью, когда все это было разложено на полу, вошли Кандолин и Кауранен. Едва они с Онервой успели объяснить, откуда взялись эти сокровища, рассказать о своих действиях и выбраться из гаража, как явился Ехконен и сообщил:

— Харьюнпяа, тебе звонили из Турку. Какой-то Вяйнё Бломерус. Сказал, что живет там уже недели две и ни черта ни о каких колесах не знает.

— Он оставил номер, по которому можно позвонить?

— Я не догадался спросить. Он сказал, что находится у тети какого-то Онни.

— Как тебе показалось — это действительно был Вяйнё Бломерус? И звонок не из Хельсинки?

— Черт побери, да ведь он же сам так назвался и сказал, что звонит из Турку. И слышимость была плоховатая…

— Это связано с мешками для отходов? — спросил Кандолин и свернул к кабинету Харьюнпяа, когда тот утвердительно кивнул.

— Тимо! — мягко начал Кандолин и так посмотрел в глаза Харьюнпяа, что между ними впервые возникли какая-то близость и доверие. — У вас с Онервой была хорошая идея. Но вы ее проверили и убедились, что она ошибочна. В этих делах надо уметь отступать. Ты — старший констебль и, как никто, знаешь, что силы нельзя распылять. У нас ничего не получится, если каждый из нас станет действовать соло, руководствуясь только собственными идеями. Мы расследуем убийство, а не мусорные ящики, не так ли?

Кауранен повернулся спиной к Онерве. Она снова стала смотреть в окно. Харьюнпяа уставился на собственные башмаки. Кандолин шагал по своему кабинету от двери к столу и обратно, и голос соответственно то усиливался, то ослабевал.

— …тогда об этой картошке! — почти кричал Кандолин. — Где вы ее украли?

— Купили.

— У кого? Говори — у кого? Что значит — у какого-то крестьянина в уезде Лоппи?

Кандолин, похоже, остановился возле своего стола и стук-пул по нему рукой.

— У меня тут десятки заявлений. Все от крестьян, все касаются кражи картофеля. Вот — украдено двадцать килограммов, тут — три, в этом — около ста… Вы с братом воровали картофель. Потому ты и не говоришь, где он куплен.

— Нет, добрый господин комиссар, я просто не помню его имени…

— Без «добрых», пожалуйста.

— Почему вы не спросите у Фейи? Он-то помнит.

— Я знаю, как мне работать. Не учи меня.

— Я только…

— Я, я, я… — передразнил Кандолин.

— Ах, добрый…

— Я уже сказал — никаких «добрых»!

— Я…

— Я! — рявкнул Кандолин.

Харьюнпяа встал. Кауранен подошел к нему и предостерегающе поднял руку.

— Оставь! — буркнул он. — Кандолин блефует. Он знает, что делает…

— Вернемся к стрелявшему, — сказал Кандолин, и теперь голос у него был обычный, пожалуй, даже с мягкими нотками. — Если не ты, то кто же это был?

— Я не знаю.

— А я знаю, что ты знаешь. Почему ты не говоришь? Что ты выигрываешь тем, что скрываешь виноватых?

— Я не…

— Знаешь ты! Подумай. Стреляли в твоего брата. А ты не хочешь, чтобы преступник получил по заслугам. Над тобой скоро все цыгане станут смеяться. Ты не мужчина, ты жалкий тип…