— Отлично, — улыбнулся и Илья Сергеевич.

— Завтра же отправлюсь в аэроклуб. Вообще-то у них занятия в октябре, но может, какие-нибудь сборы. Словом, выясню… — Он говорил теперь оживленно, горячо, строил планы. — А на будущий год снова подам в Рязанское. И поступлю! Увидишь, отец, поступлю. Это железно.

— Да я и не сомневаюсь, — заметил Илья Сергеевич. — Что ты рано или поздно поступишь, сомнений нет. Но лучше раньше, чем позже. А так в училище ты и из армии можешь пойти. Между прочим, раз тебе десантником стать не противопоказано по здоровью, так можно и другое училище кончить. Донецкое, например. Как сын Логинова Николая Николаевича. Или…

— Нет, отец, — сказал Петр, вставая, — я хочу окончить Рязанское училище, и я его окончу. Не сомневайся!

— Ну что ж, сын, — Илья Сергеевич тоже встал, — решение принято, остается провести его в жизнь. А теперь спать, — он посмотрел на часы, — время позднее, служебное совещание окончено. — Он улыбнулся, обнял Петра за плечи.

Впервые за много дней Петр заснул в ту ночь спокойно. Не сразу, поворочавшись, повздыхав. В общем-то теперь все стало ясно. Он твердо знал теперь, что будет делать. Рядом был отец… Конечно, еще много трудностей на пути, он понимал это. «Мы ведь Чайковские», — повторял он слова отца, засыпая.

На следующий день с утра Петр помчался в поликлинику. Врач подтвердил диагноз, задал множество вопросов и без труда угадал причины болезни. «Лекарства» прописал те же: режим, воздержание, чистый воздух, спорт, положительные эмоции. Словом, все то, что любой врач советует любому больному и что ни один больной не соблюдает. Но Петр дал себе слово скрупулезно выполнять предписания врача.

Начал с положительных эмоций. Для него таковыми было все, что связано с аэроклубом. Но там он никого не застал. Подумав, решил пойти к Руте домой. Ему сказали, что она в городе, только что переехала на новую квартиру.

Не без труда, путаясь в новостройках, нашел высокий дом, хотел одним махом взбежать по лестнице на двенадцатый этаж, но вспомнил врачей и нажал кнопку лифта. «Скоро потребую, чтобы мне место в автобусе уступали», — с горечью подумал он.

Перед тем как позвонить в дверь, неожиданно оробел — неудобно, приперся ни с того ни с сего. «Ничего, — решил он, — скажу, что узнал о переезде, может, нужно помочь, вот пришел узнать».

Петр вдруг подумал, что не имеет представления о том, замужем ли Рута, есть ли у нее дети, с кем она живет — с родителями, с семьей, одна… Интересно, почему все же мама никогда ему о ней не рассказывала?

Он поискал кнопку звонка. Ее не было. Наверное, еще не успели провести. Постучал.

Дверь открыла Рута. Привыкший видеть ее всегда подтянутую, тщательно причесанную, аккуратно одетую, он даже не сразу узнал ее. Рута загорела, спутанные волосы падали на глаза. На ней был вылинявший тренировочный костюм неопределенного цвета, старые резиновые тапки. В руках тряпка, с которой капала вода.

Некоторое время они изумленно смотрели друг на друга. Неожиданно Рута широко улыбнулась, движением головы откинула волосы со лба.

— Ну заходи, заходи же, десантник! Сдал на «отлично»?

Лицо ее светилось радостью. Петр понял, что она действительно рада его приходу. Не просто — очень рада. Ему сразу стало легко, весело, как-то тепло. Его даже не огорчил ее вопрос. Впрочем, он постарался быстрее рассеять недоразумение.

— Никакой я не десантник, Рута. Выяснилось, что я дистрофик…

Она смотрела на него, не понимая.

— Не приняли меня. По здоровью.

Взгляд ее сразу потух, улыбка сползла с лица. Она опустилась на испачканную мелом табуретку, единственную мебель в передней.

«Сейчас она скажет: „Как не приняли?“ — подумал Петр, — или „Почему?“, или „Не может быть!“».

Но она испуганно посмотрела на него и спросила:

— Какая болезнь? Что с тобой? Говори же!

Петр смутился.

— Да так, ерунда, — ответил он, — какая-то дистония нейро… чего-то, даже не выговоришь. Но пройдет, если буду хорошо себя вести. — Он улыбнулся. — Вы не подумайте, прыгать можно, даже в десантных войсках можно служить. Только в училище нельзя. Там особые требования.

Рута, не скрывая, облегченно вздохнула.

— А откуда у тебя это? — спросила она, нахмурив лоб. — Ты же…

— Перетренировался, — затараторил Петр, — переутомился, перенапрягся, переусердствовал, переучился, — он продолжал улыбаться, — плюс отрицательные эмоции…

И сразу лицо Руты приняло обычное выражение — спокойное, благожелательное. Она смотрела на него выжидающе. Он не сразу понял.

Рута встала со своего табурета, сделала приглашающий жест, пошла в комнату, не оборачиваясь, спросила:

— В Москве все вопросы выяснил?

Петр помрачнел, ответил негромко:

— Все. Больше вопросов не осталось. Совсем.

— Что ж, рада за тебя, — она по-прежнему говорила, не оборачиваясь, — там труднее вылечиться…

— Вылечился! — В голосе Петра звучал вызов. Но, не умея врать, нехотя признался: — Вылечусь. От всего вылечусь!

— Нравится квартира? — спросила Рута. — Вот порядок навожу.

Квартира была обычной, двухкомнатной, с маленькой кухней, зато с двумя лоджиями. В большой комнате громоздилась мебель, чемоданы, ящики, сумки — обычный груз, который всяк переезжающий на новую квартиру неизменно тащит с собой.

Когда он явился, Рута, видимо, мыла пол.

— Давайте помогу, — предложил Петр.

— Помогай, — охотно согласилась Рута.

Они вымыли пол во всех комнатах, почистили балкон. Петр наладил звонок, что-то починил на кухне. Затем пили чай. Он рассказал Руте подробности своего неудачного поступления в училище. Уже без волнения, спокойно, по-деловому. О Москве и Нине не было сказано ни слова. Рута внимательно слушала, задавала вопросы.

— После приезда мы с отцом поговорили, — закончил Петр, — и все. Словно гора с плеч. Хорошо мне с ним. Ничего не страшно.

— С ним, наверное, всем хорошо, — после паузы сказала Рута.

В голосе ее Петру послышалась странная грусть.

— Еще бы! — воскликнул он. — Вы знаете, Рута, я иногда думаю, везет тем солдатам, которыми он командует. Его все в дивизии любят — и офицеры, и солдаты…

— Да, его, наверное, все любят, — как эхо откликнулась Рута, но Петр продолжал:

— Вот, может, только полковник Воронцов. Да нет, он тоже, просто сухарь. А так все. Эх! Чего бы я хотел, так это, чтоб мои солдаты ко мне так же, как к отцу, относились. Когда я офицером стану, — пояснил он на всякий случай.

Рута улыбнулась.

— Не бойся, и к тебе так же относиться будут. В общем, — сказала она как бы подытоживая разговор, — все ты правильно решил: избавиться от всех болезней, продолжать занятия в аэроклубе, а на будущий год снова в училище.

Она заговорила об аэроклубе. Можно съездить на сбор. Она включит его в команду, которая выезжает в соседний город на соревнования. С октября опять занятия. Всю зиму. Летом снова сбор. Он сможет выполнить первый разряд. Возможно, ему разрешат помогать ей в группе с новым набором…

Петр ушел вечером, довольный. Рута всегда действовала на него успокаивающе. Он чувствовал какое-то ее особое отношение, словно она была ему матерью или старшей сестрой. Какую-то глубокую заинтересованность в его судьбе. Он мог с ней делиться как с другом.

«Надо ее познакомить с отцом», — подумал он.

И только тут вспомнил, что так и не узнал, есть у Руты семья или нет. Стал рассуждать: дают двухкомнатную квартиру на одного? Может, она имеет право? Или обменялась? Он ведь не знал, как она жила раньше.

Мысли его приняли новое направление — интересно, где Лена Соловьева? Забыл спросить. Но тут же признался сам себе, что не забыл, а не хотел, постеснялся. Ладно, завтра пойдет в клуб, все выяснит.

Выяснилось, что у Лены Соловьевой в самом разгаре легкоатлетический сезон и она со своим копьем уехала ни много ни мало на республиканское первенство! Петр порадовался за нее, но испытал разочарование.