Вот в этих эпизодах бой иной раз теряет свою условность — тяжелораненых здесь, разумеется, не бывает, но синяков и шишек хватает. Ничего, до свадьбы, как говорится, заживет.

Лейтенант Войтюх бросает взгляд на часы. Эх, еще бы минут пятнадцать продержаться. Лицо у него в крови — оцарапался о ветки, в саже, блестит от пота. В руке автомат. Один знак, одно слово — и гвардейцы его взвода снова устремляются в контратаку, скрываются в воронках, исчезают в кустарнике.

Порой десантники оказываются в тылу «южных», и тем приходится останавливаться, возвращаться назад, самим обороняться, притом с самой неожиданной стороны.

Да, то был странный бой — эдакая игра в кошки-мышки. Но в нем, как в капле воды, отразилась вся сущность действий десантников: внезапно обрушиваться как снег на голову на врага, совершать молниеносные маневры на малой площади, атаковать самые уязвимые точки и исчезать так же быстро, как появились.

Лейтенант Войтюх со своим взводом держал оборону пока мог, но постепенно он терял людей, отступал, отступал…

Скоро не останется никого, последний боец, исполнив свой долг, ляжет на краю болота, по которому уползли вдаль, в сторону станции, солдаты капитана Кучеренко.

Но пока эта оборона держалась.

…Ни голосом, ни жестом капитан Кучеренко управлять своими гвардейцами не может. Но это не беспокоит его. Десантники привыкли к самостоятельности. Они в любую минуту могут оказаться отрезанными от своих, в одиночестве, в незнакомых условиях, в незнакомом месте. Им известна задача. Они знают цель атаки и не растеряются, оказавшись на берегу. Уж его ребята разберутся, что к чему. Командир дивизии генерал Чайковский, столь настойчиво и въедливо требовавший взаимозаменяемости разного рода специалистов, не менее тщательно следил и за тем, чтобы командиры низшего ранга при случае могли заменить своих непосредственных начальников, а если можно, то и на ступень выше. И частенько проводил на эту тему штабные учения при молчаливом неодобрении полковника Воронцова, для которого воинская иерархия была святой и неприкосновенной.

Капитан Кучеренко знал, что, «потони» он в этом кошмарном болоте, его заменит любой командир роты, а при случае и командир взвода.

Впрочем, тонуть он не собирался. Наоборот, он уже мысленно видел своих гвардейцев, с громким «ура» атакующих станцию.

Они там торчат со всей своей артиллерией, со всеми своими приданными и поддерживающими средствами — шагу не могут ступить по твердой земле. А он, пожалуйте, прошел с ребятами по этому болоту, что Иисус Христос по морю, аки посуху, и решил исход боя на самом трудном участке. Здорово! Теперь уж совсем немного осталось. Некоторые его гвардейцы небось уже добрались до суши и теперь сосредоточиваются, готовятся для атаки. Молодцы! Всем им объявят благодарность.

Но тут он неожиданно вспоминает Золотцева и вздыхает. Да, благодарности не видать как своих ушей. Хорошо если без взыскания обойдется. Он снова вздыхает, но тут же берет себя в руки — сейчас главное атака, а он думает о всякой ерунде — благодарностях, взысканиях. «Взыскание ты уже заработал, заработай-ка теперь благодарность».

В ту же минуту он ощущает толчок, плот наползает на берег. Схватившись за кусты, он подтягивает свое тело и, полусогнувшись, быстро бежит к маленькому овражку, где уже притаились десятка два солдат.

Это происходит в тот самый момент, когда взвод лейтенанта Войтюха, оставленный, чтобы задержать «противника», исчерпал все свои возможности.

Кучеренко действует с присущей ему быстротой и решительностью. Он посылает людей вправо и влево, собирает офицеров. Выясняет, что батальон переправился полностью, десантники уже обследовали скрытые пути подхода к железнодорожному узлу — еле приметные овраги, балки, языки кустарника, протянувшиеся от болота к поселку.

Снегопад, словно для того только и возникший, чтобы позволить гвардейцам незаметно преодолеть болото, прощается с ними последними запоздалыми снежинками.

Серые тучи перемежаются теперь с голубыми просветами, откуда-то золотистыми наклонными занавесами опускаются к земле лучи невидимого солнца. Все светлеет вокруг, становятся четче очертания, ярче краски, прозрачнее воздух.

Еще несколько минут солдаты лежат неподвижно, внимательно вглядываясь в близкую станцию и в ту сотню метров, что отделяют их от ближайших построек.

Капитан дает последние указания офицерам — намечая объекты атаки, пути следования, последующие задачи…

Наконец, окинув еще раз взглядом своих гвардейцев, капитан Кучеренко подает сигнал: «В атаку! Вперед!» И десантники, стреляя на ходу, устремляются в атаку.

А незадолго до этого подполковник Круглов со своего НП внимательно вглядывался в позиции «южных». Густой снегопад навел его на мысль: не следует ли, воспользовавшись им, начать атаку? В этот момент он слышит за спиной голос своего заместителя: «Комдив прибыл».

Подполковник торопливо оборачивается и спешит навстречу генералу. Но генералов оказывается двое. Вместе с комдивом прибыл и главный посредник генерал Мордвинов.

— Доложите обстановку, — хмуро бросает комдив и, не останавливаясь, проходит на наблюдательный пункт.

— Товарищ генерал-майор, первый батальон занимает позиции… — уныло докладывает подполковник Круглов, сообщив предварительно скудные сведения о «противнике», по генерал явно не слушает его, и доклад повисает в воздухе.

На КП тишина. Офицеры, связисты застыли в напряженных позах. Вид комдива не сулит ничего хорошего.

— Ну? — спрашивает генерал.

Подполковник Круглов молчит. Есть в армии такое золотое правило: если не понял вопроса или не знаешь ответа, лучше молчи. Это не школьный урок, где, чем меньше знаешь, тем больше надо говорить, авось запудришь учителю мозги. В армии мозги не запудришь никому, а особенно такому командиру, как генерал Чайковский.

— Ну так что, — повторяет генерал, — я спрашиваю: так и будем сидеть и ждать у моря погоды?

— Атаковать безнадежно, товарищ генерал-майор, — твердо говорит подполковник Круглов.

Он берет себя в руки. Какого черта, в конце концов, он не бог и не волшебник — нельзя взять этот узел атакой, и все тут!

— Вижу, что безнадежно, — говорит генерал. — А что придумали?

Вот это номер! Да он только и думает об этом, с тех пор как приземлился. Но ничего придумать не может. Была надежда на Кучеренко, однако, судя по всему, напрасная. Одно время рассчитывал на артиллерию — комдив ему, можно сказать, отдал все, чем располагала дивизия, и этого оказалось мало. Так что придумаешь? Подполковник Круглов опять молчит.

Молчит и генерал.

Легко, конечно, требовать от подполковника ответа, но какой ответ он может дать? Плетью, как говорится, обуха не перешибешь. Есть, увы, задачи невыполнимые, позиции неприступные. Во всяком случае, для данных наличных сил. Может быть, повернуть все-таки десантников Ясенева для флангового удара? Но это значит обнажить самим фланг дивизии, отменить последующую задачу, которую подразделение Ясенева уже начало выполнять. Да еще эти мифические боевые вертолеты, о которых столь туманно сообщила разведка. То ли есть, то ли нет. Но не считаться с ними нельзя. И в случае чего это тоже выпадет на долю Ясенева. Запросить обещанный атомный удар? Ох, как не хочется! Генерал Чайковский уже видит ироническое лицо командующего, слышит его ехидные слова: «Ну, конечно, как мальчишки в драке — вот погоди, я за братом сбегаю! Атомный удар проще всего, все ваши проблемы решит, коль сами не можете».

Он устремляет вдаль столь же тоскливый взгляд, какой совсем недавно был у подполковника Круглова. Поле, колючка, траншеи, доты, дзоты… И еще этот неожиданный снегопад…

Снегопад? Невозможно, чтобы он ничего не изменил! Может быть, под его прикрытием капитан Кучеренко все же сумеет что-нибудь предпринять, хоть какой-либо отвлекающий маневр, еще чего… Надо немедленно запросить!

Он резко поворачивается к радисту.