— Так погоди, ты какой музей собираешься создавать, — перебил внимательно слушавший преподаватель, — Советской Армии или, уж не знаю, как назвать, героев-детей, юных героев? Словом, надо подумать.

— Нет, нет, — заторопился Петр, — именно Советской Армии. Ну, сегодняшней. Можно переписываться с кем-нибудь, с нашими выпускниками, которые ушли в армию, а еще лучше с теми, кто пошел в училище. Ведь наверняка у них что-то интересное происходит. Пусть напишут, пришлют фотографии. Можно сделать фотовыставку, можно вырезки собирать, книги… У меня дома такой музей есть, Юрий Иванович. Могу его в школу перенести…

Петр упрямо долбил в одну точку и в конце концов, перетянув на свою сторону еще нескольких энтузиастов, создал-таки в школе не музей, конечно, а нечто напоминавшее постоянную выставку, где рассказывалось о том, как служат выпускники школы.

Как ни странно, но идея эта оказалась благотворной и для тех, кто был в армии. Иные, не лучшие, узнав, что в школе собираются вывесить их фотографии, подтягивались, старались. Безразличные к мнению дружков, а то и родителей, они ревниво заботились о своей репутации у тех, кто в школе шел им на смену. И когда в адрес музея пришло письмо от замполита, поблагодарившего ребят и рассказавшего, как помогли они ему в работе, Петр обрадовался несказанно. Письмо обсуждали на комсомольском собраний, вывесили на видном месте.

Ребята завели переписку с десятками выпускников, с их командирами, с комсомольскими организациями. В наиболее близких воинских частях побывали сами. Приезжая в отпуск, бывшие ученики рассказывали о своей службе и с помощью горкома комсомола и горвоенкомата даже добились, чтобы выпускников школы посылали им на смену в те же части.

Однажды возникла мысль написать в одну из воинских частей болгарской армии. Польский, венгерский, румынский языки никто не знал, а болгарский — как русский.

Получили ответ. Завязался регулярный обмен письмами. Рассказывали в них о себе, о дедах, их подвигах времен войны. Сделали модель танка и отправили в Болгарию.

В школе изучали немецкий, поэтому всем миром настрочили письмо и послали в народную армию ГДР и получили ответ.

Вскоре музей украсили модели танков, самолетов, пушек, пулеметов, даже военных кораблей.

Все эти дела занимали у Петра немало времени, но были далеко не единственными. Еще одним его увлечением был спорт. В дзюдо он достиг хороших результатов.

Между прочим, еще с первых его шагов в спорте дзюдо стало едва ли не главной причиной ожесточенных споров с отцом.

— Ерунда твое дзюдо, — отмахивался Илья Сергеевич, имевший два звания мастера спорта — по стрельбе из пистолета и по борьбе самбо, — ну что ты сравниваешь! Займись самбо.

— Нет, отец, дзюдо интереснее, а главное, перспективнее, — стоял на своем Петр.

— Что значит перспективнее?

— По нему можно и чемпионом Европы стать, и мира, и Олимпийских игр, а по самбо…

— По борьбе самбо, — перебивал Илья Сергеевич, — теперь тоже чемпионаты мира и Европы есть. Ну ты посуди, что это за спорт твое дзюдо: напяливаешь какие-то подштанники, балахоны, все это вечно вылезает, надо поправлять, да еще дурацкие церемонии, нет четкого судейства…

— Как нет! — горячился Петр. — Если судьи честные, то ошибок не бывает…

— Поступай как знаешь, занимайся хоть художественной гимнастикой, — Илья Сергеевич делал вид, что его это мало интересует, но в действительности был огорчен.

То, что Петр предпочел дзюдо борьбе самбо — редкий случай, когда он не последовал совету отца, — уязвляло Илью Сергеевича.

Однако спортом занимался Петр серьезно. Впрочем, порой он увлекался, как выражался отец, «спортивными крайностями». Однажды, побывав в полулегальной секции каратистов, где столь же невежественные, сколь и самоуверенные инструкторы обучали своих доверчивых подопечных таинствам окутанной множеством легенд системы, Петр тоже записался в секцию. Надо было платить, и он попросил у отца денег.

— Ну уж это совсем чепуха, — заметил Илья Сергеевич, но деньги дал.

Однако вскоре Петр сам пришел к нему.

— Действительно, чепуха, — признался он. — Что за спорт, когда все только обозначается, а, не дай бог, ошибешься на сантиметр, можешь человека изувечить. Не спорт, а показательные выступления. Для рукопашного боя, наверное, годится. Пусть твои десантники занимаются.

— Они и занимаются, — подтвердил Илья Сергеевич, — не хуже твоих каратистов.

Петр удивился:

— А ты говоришь — чепуха!

— Как спорт — чепуха. Как тебе объяснить? Скажем, стрельба для военного человека первейшая наука. Но ведь никому не приходит в голову создать такой вид спорта: стрелять в цель, но так, чтобы на сантиметр не попасть. Или бокс. Неплохой боевой навык дает. Но что бы было, если бы боксеры во время боя останавливали удар в сантиметре от челюсти противника? В боксе ладно, благодаря перчаткам никого не покалечишь. А что такое твое дзюдо? Это, по существу, джиу-джитсу, в котором есть опасные для жизни смертельные приемы. И самбо ведь отличается от борьбы самбо. Именно борьбы. В самбо входят так называемые болевые приемы, в борьбе самбо они исключены. Поэтому она стала спортом. Каратэ ни то ни се. Как боевая система прекрасна. Как спорт ничего не стоит. Когда же под нее начинают подводить философскую базу, так это даже не смешно. Это вредно…

Словом, Илья Сергеевич прочел Петру целую лекцию и убедил в бесполезности занятий каратэ.

Но тот вскоре увлекся атлетизмом. Под этим красивым названием процветал у них в городе давно осужденный культуризм.

К великому неудовольствию Ленки, в доме появились двухпудовые гири, тяжелые гантели, даже самодельная штанга.

— Всю квартиру захламил, — ворчала Ленка. — Вот возьму и выкину когда-нибудь все эти железки.

— Давай, давай, — веселился Петр, — выкини. Если, конечно, сможешь поднять.

И он по утрам, а порой и вечерам бесконечно качал мышцы.

Это продолжалось до тех пор, пока на очередном медосмотре перед соревнованиями врач не задержал его в кабинете, долго выслушивал, отвел в соседнюю комнату, где Петру сделали кардиограмму, и сказал:

— Слушай, Чайковский, ты что это? Рановато тебе с сердцем возиться. Перегрузил себя, дружок, перетренировался. Скажи тренеру, пусть зайдет. Надо перерыв сделать. И поосторожнее с силовыми упражнениями. Не штангой, борьбой занимаешься. Выиграешь в силе, потеряешь в скорости.

Тренер вышел от врача озабоченным. Имел с Петром долгий разговор и постепенно выяснил, что невинная зарядка с гантелями, о которой говорил ему Петр, в действительности была самой настоящей тренировкой культуриста.

Тренер пришел в ярость, грозил отлучить Петра от спорта, выгнать из секции, не допустить к соревнованиям… Кончилось же все мирно, но атлетизм-культуризм Петр забросил и лишь изредка поднимал гири для «самоутверждения», как он говорил.

— Скоро у Ленки отбоя от поклонников не будет, — сообщал он за завтраком. — Кто их будет с лестницы спускать? Бдительный брат! А если геркулесом не буду, как я твоего этого последнего вздыхателя шугану? Андрюшкой его зовут, так, кажется?

— Дурак! — вспыхивала Ленка. — Лучше за собой смотри. За меня не беспокойся. И не Андреем, а Толей его зовут…

Отец восстанавливал мир.

Но однажды настал день, когда краснеть пришлось Петру.

Ничто не предвещало такого коварства со стороны Ленки. Они вот так же втроем сидели за завтраком. Ленка с увлечением повествовала о своих спортивных успехах; ее собирались послать на областные соревнования, и предстояла масса забот: новый костюм, новые ботинки, дополнительные тренировки.

— И вы тут без меня пропадете, — с беспокойством сказала Ленка.

— Ничего, не пропадем, — успокоил ее отец. — Мы с Петром люди военные. Управимся. Главное, будем болеть за тебя на расстоянии. Смотри, чтоб была в тройке.

— «В тройке»! — возмутилась Ленка. — Да я, если первого места не займу, сквозь лед провалюсь.

— Ладно, ладно, смотри на льду но повались, а то нам тут с отцом проходу не дадут, придется лицо прятать! — Петр рассмеялся.