В середине 1920-х Монголия была весьма необычной страной. В результате «народной революции» 1921 года Монголия, как тогда говорили, «встала на путь строительства социализма, минуя стадию капитализма». Но путь к социализму, признавали сами новые монгольские руководители, предстоял долгий.
Еще совсем недавно Монголия находилась в зависимости от Китая, потом была теократическим государством во главе с буддистским правителем Богдо-ханом, а ее столица Урга считалась даже «столицей северного буддизма». Затем Ургу снова оккупировали китайцы, их выбили пришедшие из России белогвардейские части барона-буддиста Романа Унгерна. Затем Азиатскую дивизию Унгерна, которая отправилась из Монголии в рейд по территории России, разбили советские войска, взявшие барона в плен, а вооруженные красными части революционных монгольских войск во главе с Сухэ-Батором и вместе с частями Красной армии заняли Ургу.
Власть перешла к Народному правительству, в котором Сухэ-Батор занимал пост военного министра и главкома революционных войск. Но что интересно — номинальным главой государства по-прежнему оставался Богдо-хан. Фактически же вся власть в Монголии вскоре сосредоточилась в руках советских советников.
При поддержке Москвы Сухэ-Батор быстро расправился со своими противниками и конкурентами в борьбе за власть. В 1922 году были объявлены «врагами народа» и казнены недавние премьер-министры Народного правительства Бодоо и Чагдаржав, арестованы другие политические деятели.
Зимой 1923 года Сухэ-Батор ввел в Урге военное положение. Он регулярно объезжал столицу, проверяя караулы, и во время одной из таких поездок простудился и умер 20 февраля 1923 года.
Ходили слухи, что главкома отравили его политические враги. Впрочем, в народе существовала другая версия. Поговаривали, что смерть Сухэ-Батора стала результатом проклятия, которое наслали ламы на «монгольского Ленина» — за то, что его подчиненные закрывали и разоряли храмы.
Еще в начале 2000-х годов сотрудники музея истории монгольской разведки и контрразведки в Улан-Баторе показывали автору этой книги «контрреволюционные листовки» с изложением этой версии, а также живописные полотна в духе «социалистического реализма», изображающие арест лам, распространяющих о «проклятии» слухи, или же, напротив, как ламы пытают захваченных коммунистов.
В 1924 году Ургу переименовали в Улан-Батор («Красный Богатырь»). 20 мая 1924 года от рака горла умер Богдо-хан. После его смерти монархия в стране была ликвидирована. Монголия окончательно свернула на советский путь. В 1930-е годы по стране, так же как и в СССР, прокатилась волна репрессий. В историю Монголии они вошли как «Великие репрессии» — общее число погибших в их ходе оценивается от 22 до 35 тысяч человек, то есть примерно 4 процента тогдашнего населения страны.
Блюмкин прибыл в Монголию в конце 1926 года. Он был назначен главным инструктором монгольской Государственной внутренней охраны (ГВО) — местной службы государственной безопасности. Она была создана по образцу ГПУ. И поскольку ГВО обладала в Монголии огромным влиянием, а Блюмкин должен был направлять ее на «правильный путь работы», то в какой-то мере его можно было считать «диктатором Монголии». В этом «звании», конечно, есть изрядная доля преувеличения, но и немалая доля правды.
Что же представляла собой ГВО, которая появилась на свет в июле 1922 года? В архивах ФСБ сохранилась докладная записка, написанная в марте 1926 года предшественником Блюмкина на посту главного инструктора Н. Балдаевым и адресованная руководству ОГПУ.
«Госвнуохрана, созданная в процессе развития национально-революционного строительства Независимой Монголии и существующая на правах Отдела Правительства имеет перед собой те же задачи… что и ОГПУ СССР и построена она по тому же принципу», — писал Балдаев.
Штаты Центрального управления ГВО на 1926 год были утверждены правительством в количестве 53–60 человек. При руководстве ГВО работали пять ответственных советских инструкторов, а также рядовые и технические работники из СССР. В списках всего значатся 11 человек. Но известен и такой факт — комендант ГВО, отвечавший за исполнение смертных приговоров, был советским чекистом.
Несмотря на относительную малочисленность «монгольских чекистов», в Монголии их боялись и, понятно, не очень-то любили. Агенты ГВО работали главным образом за деньги, а русские (в Урге находилась довольно большая русская колония, состоявшая из дореволюционных переселенцев и послереволюционных эмигрантов) в большинстве случаев за страх, с надеждой реабилитироваться в своем белогвардейском эмигрантском прошлом.
«Аппарат ГВО в отношении своей авторитетности среди населения, особенно иностранцев, довольно, пожалуй, солиден, — писал предшественник Блюмкина Балдаев. — Для коренного населения „хама алха“ и для иностранцев „охранка“ — обозначает нечто грозное, страшное, чего нужно на каждом шагу остерегаться и постараться туда не попасть. Из этого можно судить о том, что этот авторитет ГВО себе сумела создать своей работой, достижениями. В настоящее время ГВО в Монголии является таким органом, куда почти каждый гражданин обязательно попадает…
Приезжающие, уезжающие, берущие документы и т. д., все прежде всего должны получить „благословление“ охранки, без ее разрешения нельзя выехать из Урги даже на две версты и все это в населении создает впечатление, что „охранка всё, а всё остальное ничто…“».
«У меня были резидентские задания на ряд стран — Тибет, Внутреннюю Монголию, некоторые пункты Китая»
О подробностях разведывательной работы, которую вел Блюмкин в Монголии, известно довольно мало — как и вообще о деталях его деятельности в разведке. «У меня были резидентские задания на ряд соприлегающих стран — Тибет, Внутреннюю Монголию, некоторые пункты Китая», — писал он в автобиографии, но и эта информация носит самый что ни на есть общий характер. Однако кое о чем сказать все-таки можно.
В Монголии Блюмкин действительно мог иметь какие-то контакты с экспедицией Рериха. Во всяком случае, они находились в Улан-Баторе примерно в одно и то же время. Экспедиция въехала в Монголию с территории СССР 10 сентября 1926 года и находилась в Улан-Баторе до 13 апреля 1927 года, после чего двинулась в направлении Тибета. Блюмкин же, как уже говорилось, прибыл в Монголию в конце 1926 года.
Во время визита Рериха в Москву летом 1926 года советские власти не могли не заинтересоваться его планами. 11 июня нарком иностранных дел Чичерин писал после встречи с Рерихом секретарю ЦК ВКП(б) В. М. Молотову:
«Тов. МОЛОТОВУ. Копии Членам Политбюро…
Уважаемый товарищ.
Приехавший в Москву художник Рерих, большой знаток буддизма, только что объехал значительную часть Тибета и Китайского Туркестана. Он проник также в некоторые области северной Индии. Там имеются буддийские общины, отвергающие официальный ламаизм и стоящие на точке зрения первоначального учения Будды с его примитивным потребительским коммунизмом. Это способствует их симпатии к коммунистической программе и к СССР. Это обстоятельство связывается с их борьбой против поддерживающих ламаизм официальных верхов буддийских государств.
Эти буддийские общины поручили Рериху возложить на гробницу Владимира Ильича небольшой ящик с землей того места, откуда происходил Будда. Рерих привез этот ящик и спрашивает, что с ним делать. Он предполагает передать его в Институт Ленина. Кроме того, эти буддийские общины прислали письмо с приветствиями Советскому государству. В этих приветствиях они выдвигают мысль о всемирном союзе между буддизмом и коммунизмом. Рерих предлагает передать эти письма точно так же в Институт Ленина.
Прилагаю переводы этих двух писем. Если бы с Вашей точки зрения было признано допустимым опубликование этих писем, то нужно будет еще выяснить у Рериха, возможно ли это с конспиративной точки зрения, ввиду крайне деспотических методов английских властей в этих местах. С коммунистическим приветом. Г. В. Чичерин».
