Это было приятно.
Я также привык постукивать ладонью по стене, сначала в глупой надежде, что она подастся под пальцами, как в "Побеге их Шоушенка", но затем просто потому, что нужен был хоть какой-то посторонний звук. Скоро я научился сносно барабанить, и даже видел в шлепках какую-никакую мелодию.
Так и проводил время.
Кашлял. Лежал. Массировал ногу. Сходил с ума. Разговаривал сам с собой. Вспоминал лекции Виктора Афанасьевича и чертил в уме графики. Жутко страдал от отсутствия новостей. Мечтал о любой газете. Хотя, конечно, больше бы подошел смартфон или планшет.
Однажды мне приснился сон, как мы с ребятами пытаемся запустить ракету.
Как в глупых американских мультиках они сложили целую гору из ящиков с тринитротолуолом и динамитных шашек.
Кто-то потянул шнур, а я зачем-то полез на вершину этой горы. Там стоял простой стул с сердечком, вырезанным на спинке. Я оседлал его, обмотал веревкой ноги, живот и стал ждать старта. Причем никакой мысли о дикости такого вот полета у меня не возникло.
- Ты готов? - спросили ребята снизу.
- Да, - ответил я.
- Будешь пролетать мимо Гагарина, передай ему привет, - попросили они.
- Обязательно.
Кажется, взрыв разнес меня на кусочки.
Выпустили меня в конце марта.
Тридцать первого марта, как сказал мне потом отец. Я немного не дотянул в заключении до года.
Как-то донельзя буднично все произошло. Я, честно говоря, заподозрил лишь переезд в другую тюрьму. А о смерти, о том, что могут убить...
Нет, об этом мне вовсе не подумалось.
В камеру с охранником втиснулись двое молчаливых ребят в камуфляже, надели мне на голову черный мешок, связали руки пластиковым шнурком и вывели наружу. Там нас уже ждал автомобиль, мне помогли забраться в него, охранник угостил прощальным пинком.
Крепкие руки усадили в кресло.
- Константин Ломакин, - с некоторой долей торжественности объявил мне невидимый, незнакомый голос, - мы рады вам сообщить, что проверка службы безопасности в отношении вас не выявила...
Дверца лязгнула, закрываясь. Взвизгнули шины. Я пропустил конец предложения мимо ушей.
- Постойте, - сказал я, - повторите, пожалуйста.
- Я хочу сказать вам, что вы свободны. Проверка не подтвердила угрозы от вас государственному порядку.
- Что?
- Думаю, это общая недоработка. У тебя нет претензий? Ты должен подписать отказ.
- Я ничего не вижу, - сказал я, - и я не хочу...
Мешок сдернули с моей головы.
Напротив меня обнаружилась мордатая физиономия. Крупный нос, толстые губы, лоб со складкой-валиком.
В окна автомобиля бил яркий дневной свет.
- Ты хочешь обратно в камеру? - удивилась физиономия.
Я поморгал, и собеседник вылепился весь - толстый, в кителе. Подполковник.
- Не хочу, - сказал я.
- Тогда будь добр...
В пальцы мне сунулась ручка.
Подполковник пристроил у меня на коленях портфель, достал из него несколько листов бумаги, два бумажки выдернул из-под скрепки, остальное подвинул мне.
- На каждом листе.
Я склонился ниже, чтобы разобрать слова. "Отказ от претензий к органам государственной власти..."
- И что потом?
- Приедешь домой, восстановишься в колледже, станешь жить как прежде. Желательно, конечно, без новых эксцессов. Мы, кажется, уже подъезжаем. Узнаешь?
Полковник кивнул на одно из окон.
Там мелькнул знакомый крытый каток, частоколом едва зазеленевших деревьев проскочила аллейка, повернулся фасадом дом, за которым должен был скрываться супермаркет, в который я периодически забегал за мороженым.
Я думал, что за время заключения сделался сильным, но слезы сами потекли из глаз. Хлюпик и размазня!
- Ну-ну, - отечески похлопал меня по плечу подполковник, - ты уже почти вернулся в эту жизнь. Подписывай.
Я что-то накорябал ручкой.
- И здесь, - указал подполковник.
Пальцы мои вывели загогулину подписи.
- Все?
- Так, погоди, - подполковник достал и водрузил мне на нос очки. - Ну, вот, теперь почти как огурчик. Тебя же подлечили, да?
Он убрал бумаги в портфель.
Через линзы очков мир рывком сделался четче, обзавелся множеством деталей, и я увидел оспины на подполковничьей физиономии, потертость подлокотника, полупрозрачную надпись на стекле "Stormglass", нарастающий ноготь на безымянном пальце правой руки, неровный и болезненно-розовый.
За окном приблизилась знакомая остановка.
- Все, можешь идти.
Подполковник растянул шнурок на моих запястьях, схватился за дверную ручку.
Дверь открылась, и я шагнул в пустоту, в солнечный свет, на асфальт, куда-то в прошлое, на руки двух встречающих меня людей.
Они поймали, они уткнулись в меня, они вжали меня в себя. Крепче. Крепче. Еще крепче.
- Сынок!
Мама заплакала. Отец, похудевший, какой-то измотанный, коснулся лбом моего лба.
- Как ты? В порядке?
- В порядке, - сипел я.
- Они били, били тебя? - допытывался отец, и его глаза беспокойно ощупывали мое лицо. - Скажи, били?
- Все нормально.
Я дышал, я жил, и все остальное было не важно.
Мама рукой залезла под мешковатую кофту, которую мне выдали перед самым освобождением, водила ей по моей груди, словно боялась, что я исчезну.
- Сынок.
А от пространства между домами по дорожке, мимо одевшихся зеленым пухом кустов к нам бежали мои друзья.
Саня. Семка. Игорь.
- Костя! Костян!
Леха отстал и скакал на одной ноге, пытаясь надеть ботинок.
- Ур-ра!
Он поднял вверх руки.
Господи, как я рад был их всех видеть!
И все стало почти как прежде.
Правда, нога у меня все же отнялась, я неделю пролежал в палате интенсивной терапии и вернулся домой на коляске.
Ходить я мог, но очень недолго.
Как я отъедался! Мама готовила какие-то сногсшибательные (ха-ха) блюда, супы и жюльены, запеченное мясо, салаты, сосиски-гриль, пышки и пироги, что-то безумное, необычное, по ветхим, из бумажек, рецептам.
Только каши я попросил ее не делать. Никакие.
Я часами смотрел телевизор и, если попадал на знакомый сериал, отец объяснял мне, какие события произошли за время моего отсутствия. Оказывалось, что не так и много я пропустил. Марат разлюбил Юлю и переехал к Марине, Щапов сохранил компанию...
"Опасный детектив" кончился.
Новости на каналах были все те же - столкновения в Саудовской Аравии на фоне падения дома Саудов, строительство Второго Великого Шелкового пути, Бразилия и Венесуэла, наркокартели Мексики, встречи президентов, кредиты, биржевые индексы сначала просели, потом поднялись, Соединенные Штаты в очередной раз заверяют Россию и прочие страны в своем неуклонном следовании Мировому соглашению по ядерному разоружению.
Словно не год, а день прошел.
- Завтра - двенадцатое! - сказал мне Саня. - Помнишь?
Мы сидели в скверике, рядом с домом, чтобы маме было видно из окна. Пять бутылок пива, сдвинутые в кружок, казались мне двигателями первой ступени.
- Что-то будет? - спросил я.
Ребята переглянулись.
- День Космонавтики снова хотят сделать государственным! - выпалил Леха. - Прикинь! Целые дебаты были в Думе!
- Не городским?
- Не-а. Государственным!
- А потом и Первое мая вроде бы разрешат, - тихо сказал Семка. - И по Девятому вроде как идут подвижки.
Я поймал себя на том, что в обалдении растянул рот в улыбке.
- Вы что, дурите меня?
Игорь наклонился ко мне, делая страшные глаза:
- Ты словно ничего не знаешь.
- Чего?
Ребята синхронно потянулись к бутылкам.
- Когда ты исчез, - сказал Саня, отпив, - мы все, честно говоря, жутко перетрусили. Еще безопасник в колледж пришел, засел в директорском кабинете.
- Вызывал по одному, - кивнул Леха.
- Стращал, - добавил Игорь.
- И лично я, - сказал Леха, - лично я здорово пересрался.
