Он остановился и посмотрел на собравшихся.

Было тихо. Резиновыми боками бились друг о друга два наполненных гелием воздушных шара.

В горле сделалось сухо, и я с трудом сглотнул. Торжественность момента заставила потянуться вверх. Мне хотелось взлететь вместе с Саней-Юркой.

Именно такие мгновения и примиряли меня с кислыми рожами городской власти. Саня же продолжил:

- Но вслед за этим я подумал о той колоссальной ответственности, которая легла на меня. Первым совершить то, о чем мечтали поколения людей, первым проложить дорогу человечеству в космос... Назовите мне большую по сложности задачу, чем та, что выпала мне. Это ответственность не перед одним, не перед десятками людей, не перед коллективом. Это ответственность перед всем народом, перед всем человечеством, перед его настоящим и будущим. Счастлив ли я, отправляясь в космический полет? Конечно, счастлив. Ведь во все времена и эпохи для людей было высшим счастьем участвовать в новых открытиях.

Сейчас до старта остаются считанные минуты. Я говорю вам, дорогие друзья, до свидания, как всегда говорят люди друг другу, отправляясь в далекий путь. Как бы хотелось вас всех обнять, знакомых и незнакомых, далеких и близких! До скорой встречи!

Саня отступил от трибуны.

Первым неожиданно взорвалось криками и хлопками "школьное" крыло.

- Ура! Юрий Алексеич! Ура!

Саня смутился и покраснел, неловко махнул рукой и пошел за кулису. А я подумал: не потерянные люди эти мальчишки и девчонки. Почти как мы.

- Сейчас, - я снова завладел микрофоном, - Юрий Алексеевич Гагарин проедет на космодром, и вы увидите старт ракеты.

Я вытянул руку к фонтану и картонному макету. Люди заоборачивались, кто-то подсадил ребенка на плечо.

Слева очень вовремя показался древний ПАЗ с Саней, оранжево маячившим за грязными стеклами, прокатился за деревьями и съехал к бетонной чаше. Петр Игнатьевич выбежал к дверям, помог Сане выбраться и повел его к ракете.

- Сейчас, - мой голос зазвенел, - первый в мире космонавт как и пятьдесят восемь лет назад совершит свой первый полет. Конечно, это даже не реконструкция, но нам бы хотелось, чтобы вы почувствовали, что люди испытывали тогда, чтобы вы хоть немного прикоснулись к тому, чем мы все можем гордиться.

Саня в последний раз махнул рукой и скрылся за макетом.

- Сейчас взлетит, - произнес кто-то в толпе.

Без иронии. Без смешка.

На телефон мне пришла смс-ка от Петра Игнатьевича. "Все готово". Я проглотил комок в горле.

- Давайте хором, - сказал я. - Давайте скажем, как Юрий Алексеевич: "Поехали!".

- По-е-ха-ли! - с готовностью проскандировали люди.

Несколько шаров взмыли в небо.

Едва не выронив телефон, я отбил ответную смс-ку Петру Игнатьевичу. "Давай!".

- Поехали!

Под макетом вспыхнуло красное, а затем зеленое пламя. Оно выстрелило вверх. Ракета окуталась белым дымом. В следующую секунду Игорь ее повалил, и это осталось не замеченным, потому что даже у меня создалось впечатление, будто макет с ревом стартовал в космос на огненном столбе.

В небо, в небо, в небо.

Пуфф! Пуфф! Пуфф! Петарды, взмывая на двадцати-тридцатиметровую высоту, взрывались разноцветными брызгами. Огромные одуванчики вспухали и гасли, искры золотили бледную синеву небосвода, опадая дождем. Пуфф! - и новые цветы на несколько мгновений раскидывали отпечатывающиеся на внутренней стороне век ослепительно-яркие лепестки.

- Ура-а!

Я чувствовал радость людей, как свою собственную.

Мэр с охраной и депутаты принялись спускаться по лесенке с помоста. Куратор культурных мероприятий задержался, поглядывая на салют с непонятной кривой улыбкой.

- С Днем Космонавтики! - крикнул я в микрофон.

- Ур-ра-а! - поддержал меня народ.

Куратор, тридцатилетний лощеный тип с бесцветными глазами, подошел ко мне через несколько секунд, когда взлетали со свистом последние петарды, и, отвернув головку микрофона, вполголоса произнес:

- Константин Сергеевич, ну разве вы не видите, насколько ваше представление убого?

Урод тупой.

Я разжал кулак, только когда он ушел. Важный, уверенный, здорово располневший на должности за год.

Вечером мы все встретились у Петра Игнатьевича в его небольшой квартирке, уставленной пластиковыми макетами парусников, танков и космических кораблей. Рулоны чертежей, два книжных шкафа, плакаты с Гагариным и Терешковой, стол, переставленный от окна в центр комнаты. Стулья и табуретки. Желтый ковер с медведями на стене. Запахи табака, пыли и растений, чахнущих на подоконнике.

На столе - селедка и картошка, маринованные огурцы, хлеб, бутылка водки и желтое пятно от лампочки под абажуром.

Я взял слово.

- Петр Игнатьевич, ребята, - сказал я, подняв рюмку. - Сегодня все получилось замечательно! Наверное, за три года, это лучшее, что мы сделали. И пусть жлобы из мэрии утрутся! Как бы ни было, это наш праздник!

Петр Игнатьевич кивнул.

- Ура! - крикнул Леха.

Руки потянулись к центру стола, рюмки, словно спутники, вышли на орбиту и столкнулись в воздухе с хрустальным звоном.

Мы выпили.

- Было круто! - сказал блондинистый Семка и толкнул кулаком в плечо Саню. - Я почти поверил, что мы запустили его в космос.

- Я бы попробовал, - улыбнулся по-гагарински Саня. - Только летное осталось всего одно, под Самарой. Там, правда, лишь на Эйрбасы с Боингами учат.

- Жалко, что мы теперь не летаем, - вздохнул Игорь, накалывая картофелину, будто отправляя снаряд по навесной траектории.

- Полетим! - с уверенностью сказал я. - Хрен им всем, уродам.

Петр Игнатьевич пошевелил седыми бровями.

- А людей все меньше, - проговорил он. - Не интересно никому.

Все притихли. Саня посмотрел на меня.

- Потому что официоз! - с жаром возразил я. - В первую очередь это власти не нужно, вот она и старается из праздника сделать картон. А на следующий год увидите, сколько придет. Только не потому, что суббота будет, а потому что мы Саню-Гагарина запустили! И вообще классно все сделали!

- В следующий раз СК не дадут, - сказал Семка. - Его вроде продать хотят в Германию, какому-то коллекционеру.

Какое-то время мы молча ели.

Селедка с картошкой - вкуснотища! Еще селедка - жирная, какая надо, в масле. Я прикидывал, как быть со скафандром через год.

Может, этот выкрасть? Или купить оранжевой ткани, Игорюхина мать сошьет приблизительно похоже, прикрепим мотоциклетный шлем...

Лажа, конечно, будет.

- Слушайте! - сказал Леха, тряхнув крашеной челкой. - У меня есть контакт во Львове, так он говорит, что у них там в цехах автобусного до сих пор ЛАЗ, возивший Гагарина с Титовым к стартовому столу на Байконуре, стоит. Круто, да? Его бы как-то к нам переправить!

- Не выйдет, - качнул головой Петр Игнатьевич. - Даже если автобус получим за бесплатно, просто не потянем транспортировку. Наверняка он не на ходу и начисто проржавел. Нет, никто не вложится.

Я скрипнул зубами.

- Суки!

От удара кулаком подскочила вилка. Саня вздрогнул. Петр Игнатьевич, подобрав куском хлеба масло на тарелке, слабо улыбнулся.

- Константин, не надо бороться с ветряными мельницами.

- Так это же всюду, Петр Игнатьевич! - сказал я. - Вроде все можно, а ничего нельзя! На гей-парады деньги есть, а на День Космонавтики нет! Пособия есть, а работы нет! И все дружно идут в задницу! Спросите вон Семку, чему нас учат. Как соблюдать корпоративную этику, следовать должностным инструкциям, топить соперников и конкурентов и парить всем мозги. Все! Мы выйдем из колледжа первостатейными болванами. - У меня стиснуло горло. - Не хочу! Мы же люди, а не скоты.

- Саша, налейте по второй, - попросил Петр Игнатьевич.

- Не вопрос.

Саня поднялся и понес бутылку над рюмками. Буль-буль-буль. Буль-буль-буль. Отрава доходила до краев.

- Я хочу сказать вам, ребята, - Петр Игнатьевич блестящими глазами посмотрел куда-то над нашими головами, - хочу сказать вам... - Он поднял рюмку, и все мы последовали его примеру. - Вы - славные. Вы как мы в свое время, вы идете в жизнь не за деньгами, а, не знаю, за светом, что ли... за идеями, за правдой, за возможностью гордиться своим прошлым, стремитесь в будущее. Но, думается, нынешние времена такого не приемлют. Они жестокие и слепые. Потребительские времена. Я-то уже динозавр, а вы... Вы, если не остановитесь, наживете себе только неприятности. Увы, я знаю, что говорю, поэтому от всей души желаю вам примирения с действительностью.