Войдя в тронную палату, Святослав, как обычно, сел напротив Бориса и задал вопрос:

- Что же ты, царь болгар, нарушаешь наш уговор, отправляешь свое войско в Переяславец и Доростол? Я вернул их себе, вернул многие другие города, и теперь вся Западная Болгария под моей рукой. Но я не вернулся, чтобы забрать у тебя твою страну. Ты как был царь, им и остался. Так почему же ты нарушил свое слово?

- Я тут ни при чем, - стал каяться царь. - И войско мое ушло без моего ведома, подстрекаемое болярами, бандами и рядом воевод. Я не давал согласие идти на Переяславец и Доростол. И никто это не может подтвердить. С моей стороны мир продолжается, и я не виновен в нарушении его. Верные мне воины здесь, рядом со мной, а те, что ушли на север, предали меня. Месяц назад даже покушались на меня, но Бог милостив, сохранил мне жизнь.

Царь широко перекрестился. Святослав откинул чуб к уху и положил голову на руку. Глядя в лицо Бориса, его жалкую мину и руки, сложенные в послушании, князь грустно заметил:

- Ну какой же ты царь? Весь в отца, в царя Петра, которым крутила баба и который развалил державу Крума и Симеона. Прости меня за откровенные слова, но попомни, будешь хитрить, выкручиваться, служить и тем и этим, потеряешь все!

Святослав помолчал, потом сказал:

- Я бы хотел посмотреть на достижения твоих предков. Есть ли в твоем хранилище память о них, великих полководцах и грозе Византии. Или отец твой все промотал?

- Ты хочешь увидеть мою казну? - со страхом спросил царь Борис.

- Казна меня не интересует, - сказал Святослав, - меня интересуют дары, откупы, оружие, что сохранились от болгарских царей, чем откупались ромеи, когда Крум, Симеон и другие ханы стояли у стен Константинополя.

- Ну что ж, - подумав, встал Борис, - пойдем.

Он кликнул болярина, что стоял у дверей тронной палаты, и приказал нести факелы. Царь, свита и Святослав стали спускаться по ступенькам все ниже и ниже, пока не достигли большой двери, обитой железом. Борис вытащил из сумки большой ключ, размером в ладонь, и дважды повернул в замке. Раздался звук, мелодия старинной болгарской песни и умолк. Дверь со скрипом открылась, и они пошли по узкому коридору, пока не вышли в обширное помещение, пахнувшее сыростью и тлением. Загорелись факелы по всем сторонам залы, заставленной сотнями сундуков разных размеров и конфигураций, бочек, ларцов и полок, забитых всяким золотым и серебряным хламом. Проходя мимо сундуков,

Святослав вдруг остановился возле одного и стал тщательно рассматривать. Он был обит медными пластинами, изображавшими треугольники с резами на них: круг Сварожий, что и у Святослава в головах кресла, Макошь с поднятыми руками, с падающими зернами из рукавов, Матерь-Сва - птица, Земля и Богородица в греческом одеянии. На самом краю крышки серебряное изображение ангела, похожее на Тиу-Тау с крыльями, но отделенными от фигуры. Точно такой сундук стоял в почивальне у Ольги под иконой Божьей Матери, которую ей подарил патриарх Полиэвкт. И это удивило Святослава, он остановился пораженный и задумчивый.

- Открыть сундук? - спросил Борис.

- Нет, нет, - ответил Святослав, - но у моей матери в опочивальне точно такой же.

- Это самый старый сундук в хранилище. Он принадлежал хану Аспаруху, и, кажется, его подарили хану славяне, что примкнули к нему в походе на Византию.

- Жаль, - сказал Святослав, - что сейчас не у кого спросить. Хотя, может, отец Григорий знает... Сам болгарин и сопровождал мать мою через Болгарию и Карпаты на Русь.

Они пошли дальше, в самый конец или, вернее, начало помещения, где было развешано оружие и высились полки с атрибутами власти: коронами, диадемами, жезлами, и тростями.

- Вот мечи и сабли Аспаруха, Крума, Бориса, Симеона, Петра, - рассказывал царь Борис.

Святослав снял со стены меч. Он был чудесно сделан, из особой стали с чернью и тремя ложбинами по лезвию, рукоятка же была из нефрита с изображением прыгающего пардуса. Святослав любил оружие и долго рассматривал меч.

- Этот меч принадлежал Симеону.

Святослав улыбнулся и показал свой меч, рукоятка которого изображала прыгающего пардуса.

- А вот еще одно, очень дорогое для нас наследство, - указал Борис на копье, щит и плеть с инкрустированной ручкой. Это хана Тервеля. В 705 году болгары взяли Константинополь при императоре Юстиниане. Тогда хан положил на землю свой щит, длинное копье и плеть, которую всегда носил на руке. Щит и плеть он приказал совершено покрыть золотыми монетами, так, чтобы и концов этих вещей не было видно, а на копье наложить во всю длину целые груды парчей и шелковых тканей. Потом каждый простой воин получил столько золотых монет, сколько мог захватить правой рукой, и из груды серебряных, насыпанных на землю, сколько могло поместиться в левой.

- Я думаю, - сказал Святослав, - что Царьград стоил такого выкупа. Его же болгары не тронули.

- Да, и хан впервые видел такой красивый город. А через двенадцать лет болгары спасли этот город от нападения арабов-сарацин, которые осадили его. Более двадцати тысяч сарацин остались под стенами города. Император тогда два года выплачивал долг болгарам за помощь. Но, к сожалению, война с Византией велась постоянно. Императоры не мирились с тем, что болгары и славяне пришли на их земли, и считали, что они должны быть поданными империи. А вот чаша...

Борис взял в руки чашу, отделанную серебром и драгоценными камнями. Она была обширна и глубока, а серебро так оформило ее, что можно было держать двумя пальцами, как бы подвешенную на полукруглые опоры.

- Это череп императора Никифора! - сказал Борис, грустно улыбаясь. Хан Крум поначалу проиграл сражение, но когда Никифор I возвращался домой, он потерпел сокрушительное поражение в ущелье и погиб сам. Крум забрал у греков 1100 фунтов золота, осадил Адрианополь и подошел к Константинополю. Требовал ежегодной дани, множество тканей и парчи, выдачи красивых девиц, и воткнул свое копье в ворота Константинополя. А на пирах пил из чаши, сделанной из черепа императора Никифора.

- А мой предок Олег, - сказал Святослав, - повесил на ворота Царьграда щит в знак того, что город покорился ему [144] . И тоже взял дань по 12 гривен на ключ.

Держа в руке тяжелую чашу из черепа византийского императора, Святослав вдруг спросил:

- А ты пил из этой чаши?

- Боже упаси, - ответил Борис и перекрестился. - Это же удел варваров. Как никак, а Крум был язычником, потому и пил. Мало того, посылал по кругу и многие военачальники тоже пили.

Святослав на минуту задумался, вертя в руке чашу, а потом спросил:

- Вечерять будем вместе?

- Как пожелаешь, князь.

- Тогда прикажи эту чашу поставить на стол.

Разные чувства боролись в душе Святослава. Война приобретала сложный, непредвиденный характер, где перемешалось все: сложность государственных взаимоотношений, которые, казалось, из ясных предпосылок вдруг оборачивались в кровавые бойни, из добрых побуждений превращались в неприязнь и противостояние, а в долине согласия, внимания и любви вдруг вырастали непреодолимые горы. И с каждым шагом второго похода он чувствовал, как ожесточается его сердце. Втянутый в войну с Болгарией, теперь Святослав вынужден воевать с Византией. Первую битву он выиграл. Можно было бы из Филипполя прямо направиться к Константинополю, но не было флота. Все лодии остались в Переяславце и Доростоле на Дунае. Теперь надо идти к Адрианополю, где воюют венгры и печенеги с небольшим отрядом русов. Но без взятия Адрианополя поход на Константинополь бессмыслен. Оставлять в тылу хорошо вооруженную армию с умнейшим полководцем Вардой Склиром непозволительно. Надо взять Адрианополь, и тогда дорога на Царьград будет открыта.

На вечере были воеводы Руси и болгарские боляре, сторонники дружбы, по сути, из семи славянских родов, для которых не было никакого препятствия в языке, потому как язык славянский был хорошо известен, на нем говорило пол-Европы. Эти люди понимали, что Русь пришла не грабить своих родных людей, а помочь им в борьбе с врагами, которые пытаются изгнать их из завоеванной ими земли. Земля - вот что было самой большой ценностью их жизни, как и в других странах, это невосполнимая ценность, это - живот. Тогда же князь предложил царю Борису: