Твоё первое письмо на Масленицу порадовало меня, а последнее — разозлило. Лишь тот не принимает недоверия, кто знает, что не заслуживает его. Прощай и не сердись!»

Получив это письмо через мадам фон Ференци, Елизавета недовольно отложила его в сторону. К подобному тону она не привыкла. Она совершенно упускает из виду, что оно написано не императрице, а неизвестной маске. В порыве раздражения она даже готова употребить обидные слова, но потом заливается смехом и говорит:

— Так вот теперь он не получит того, что я для него приготовила.

Стихотворения императрицы участник маскарада так и не получает.

Политическая ситуация на Балканах между тем стала критической. Положение, создавшееся в результате Берлинского конгресса, нетерпимо и требует изменения. Граф Кальноки[60] стремится по возможности сохранять в равновесии всё ещё напряжённые отношения с Россией, а не обострять их дальше проявлением активности на Балканах, за что по-прежнему ратует Андраши, хотя мнение последнего больше не является решающим. Сохранению равновесия должна способствовать и встреча монарха с царём в Кремсире 25 и 26 августа, на которую с Францем Иосифом приезжает и Елизавета. Вместе с ним отправляется и театральная труппа Ишля, усиленная за счёт актёров Бургтеатра. Труппа даёт в Кремсире праздничное представление. После спектакля императорской чете представляют ведущих артистов, в том числе и Катарину Шратт. Августейшая пара удостаивает эту актрису тёплыми хвалебными словами. Из Кремсира Елизавета возвращается назад в Ишль, где вместе с Валерией возобновляет свои длительные пешие походы. Однажды, 6 сентября, Елизавета приводит дочь в одно место на горе, которое до сих пор старательно от неё скрывала. Там Валерию ждёт сюрприз — небольшая часовня, построенная по повелению матери для любимой дочери. Под замечательным изображением Девы Марии начертаны первые строки одного из стихотворений Елизаветы. Одновременно Елизавета вручает своей теперь уже семнадцатилетней дочери продолжение этого стихотворения, которого нет на камне и которое посвящено будущему...

И взглядами, и чувствами, и вкусами старшая дочь Елизаветы Гизела совсем не похожа на Валерию, однако сёстры превосходно ладят между собой, и младшая восхищается старшей, видя в ней идеал жены и матери.

Со здоровьем у императрицы не слишком благополучно. Поскольку её ноги уже не справляются с нагрузкой, какую она от них требует, она подумывает о том, чтобы в сентябре совершить длительное морское путешествие. Ей всё ещё не даёт покоя желание увидеть находки Шлимана.

Ситуация на Востоке к тому времени осложняется. Русско-австрийское противостояние отражается на политике Болгарии. В Австрии существуют две партии: одна, к которой тяготеют кронпринц и Андраши, жаждет энергичных действий, вторая, возглавляемая министром иностранных дел Кальноки, избегает любого серьёзного военного осложнения. «По моему мнению, — пишет кронпринц, — теперь можно сделать многое. Но здесь недостаёт решимости; колебаний сейчас больше, чем когда-либо... Императрица совершает морское путешествие на Восток; момент выбран крайне неудачно».

Елизавета хочет посетить Константинополь, однако, учитывая напряжённое положение, Франц Иосиф вынужден послать ей телеграмму, что он не может согласиться ни на проход судна через Дарданеллы, ни на заход в Смирну. Так что приходится ограничиться лишь посещением Трои и её руин. Однако вопреки запрету императора в Смирну всё же приходится зайти, чтобы пополнить запасы угля. Весть о прибытии императрицы распространяется в городе с быстротой молнии. В порт спешит австрийский консул в парадном мундире. Собираются военные и музыканты. Городская знать облачается в свои лучшие одежды. На берег сбегается весь город. Елизавета отряжает парадную лодку, в которую садится её цирюльница Файфалик, и лодка с ней начинает плавать вдоль берега взад и вперёд. Там, где она приближается к причалу, собравшиеся разражаются криками восторга. А тем временем в отдалении к берегу причаливает небольшая барка, из которой незаметно высаживаются никем не узнанные Елизавета и капитан «Мирамара», одетый в штатское. Они без помех разгуливают по всему городу, заглядывают на базар, пьют кофе в кофейне и, довольные, возвращаются на борт. Таким образом оказываются выполненными желания и императора, и императрицы.

Елизавета надеется, что морское путешествие и пребывание на юге пошло на пользу её здоровью, и когда она оказывается в Вене, первое время мучившие её боли в ногах не возобновляются.

Императрица застаёт Франца Иосифа озабоченным сербско-болгарским кризисом, который в ноябре перерастает в войну между обоими государствами. Поскольку Россия и Австро-Венгрия проявляют к ним немалый интерес, за каждым подобным осложнением скрывается страх перед столкновением между двумя крупными державами. Именно это и не даёт покоя Францу Иосифу совершенно в духе того пророческого предсказания русского посла, какое тот сделал в 1854 году.

С возрастом Елизавета смотрит на жизнь всё мрачнее; она вновь страшится в это время крупномасштабной войны. В Геделе, где она проводит декабрь, к этим тревогам добавляются сильные боли в ногах, что заставляет её окончательно впасть в меланхолию. Подчас императрица настолько отчаивается, что утверждает, будто жизнь для неё — сущая мука, и даёт понять, что покончит с собой. Франц Иосиф не принимает такие заявления всерьёз.

   — В таком случае ты попадёшь в ад, — заявляет он.

   — Наша земная жизнь — и так уже настоящий ад.

Франц Иосиф испытующе вглядывается в лицо жены. Неужели она в самом деле так считает?

Ему приходится признать, что Елизавета подозрительно часто повторяет, что жизнь для неё — обуза, и эти заявления делают Франца Иосифа, который всегда выполнял малейшее желание жены, несчастным. Мучимый политическими заботами, он, возвратившись домой, хочет отвлечься от обуревающих его мыслей; поэтому его особенно уязвляет, когда вместо этого он в последнее время застаёт дома лишь жалобы и печаль. Обеспокоенный Франц Иосиф консультируется с доктором Видерхофером и со вздохом смиряется с тем, что императрице снова и снова необходимы курсы лечения, требующие её частого отсутствия.

Несмотря на неудовлетворительное состояние здоровья, Елизавета выполняет свои представительские обязанности и, кроме того, 28 января 1886 года присутствует на придворном балу. Теперь у неё появляется больший интерес к этому празднеству, потому что Валерия выросла, и уже обнаруживаются претенденты на руку восемнадцатилетней принцессы. Вторую кадриль с дочерью императорской четы танцевал тогда эрцгерцог Франц Сальватор из тосканской линии эрцгерцогского дома, сын Карла Сальватора и его супруги Марии Иммакулаты, принцессы Бурбонской и Сицилийской. Вскоре это повторяется на другом придворном балу, и Елизавета видит, как молодой эрцгерцог увивается вокруг Валерии. Теперь императрица, отношения которой с собственной дочерью напоминают отношения старшей сестры с младшей, впервые заводит речь о будущем. Елизавета внушает Валерии, что никогда не вынудит дочь сделать этот важнейший в жизни шаг против её воли. Она прямо заявляет:

— Если ты даже будешь настаивать на том, чтобы выйти замуж за трубочиста, я не стану тебе препятствовать. Но у меня такое предчувствие, что рано или поздно твоим мужем будет Франц Сальватор.

Подобная перспектива поначалу никак не согласуется с планами императора. Он считает, что подходящим супругом для его дочери был бы племянник его близкого друга Альберта, кронпринц Саксонский. Уже ходят слухи, что он, вероятно, скоро приедет в Вену.

Это известие делает Елизавету глубоко несчастной. Она задумывается. Её уже давно преследовала мысль о том, что ей придётся расстаться с дочерью, и теперь она приходит в такое отчаяние, что Валерия опять с ужасом убеждается: она — единственная ниточка, которая пока удерживает Елизавету на этом свете. Ведь Франц Иосиф, загруженный работой, занимающей его с раннего утра до позднего вечера, обременённый бесчисленными обязанностями, не в состоянии целиком посвятить себя своей жене.