Но Елизавета пребывает в глубокой печали, она полностью замкнулась в себе, уже хотя бы ради того, чтобы как можно меньше общаться со свекровью. С утра до вечера она ездит на лошади и, одолеваемая внутренним беспокойством, не в силах заняться чем-нибудь путным. Эрцгерцогиня София только покачивает головой, а окружение императрицы судачит о её странном поведении. Особенно злословит её старый недруг, лейб-медик доктор Зеебургер. Встретив как-то случайно министра полиции, он принимается осыпать императрицу упрёками:
— Ни как женщина, ни как императрица она не соответствует своему предназначению. Пока она, собственно говоря, ничем не занята, её общение с детьми носит совершенно мимолётный характер, а пока она грустит и льёт слёзы об отсутствующем императоре, она часами ездит верхом, нанося ущерб своему здоровью. Между ней и эрцгерцогиней Софией — пропасть непонимания, а обер-гофмейстерина графиня Эстерхази не имеет на императрицу никакого влияния.
Люди, подобные Зеебургеру, способны лишь критиковать, но не в состоянии заглянуть в душу молодой женщины, которая чувствует себя одинокой и всеми покинутой, окружённой тайными врагами. Единственным утешением для императрицы служат пространные письма к мужу. 29 и 30 мая она отправляет послания, в которых страстно молит супруга разрешить ей приехать к нему в штаб-квартиру в Верону. Поскольку это совершенно невозможно, Франц Иосиф отвечает ей следующее: «К сожалению, сейчас я не могу исполнить твоё желание, как бы ни хотел это сделать. В кочевой жизни, какую ведёт штаб-квартира, женщинам нет места, и я не могу показывать своей армии дурной пример, тем более что даже не знаю, сколько времени здесь пробуду... Прошу тебя, мой ангел, если ты любишь меня, не печалься так, береги себя, езди верхом, но соблюдай меру и будь осторожна, и оберегай своё драгоценное здоровье, чтобы по возвращении я нашёл тебя здоровой и мы с тобой опять были счастливы как прежде».
День за днём Елизавета пишет своему супругу; она посылает ему портрет маленькой Гизелы, а однажды даже небольшой букетик незабудок.
Дела на театре военных действий обстоят из рук вон плохо. После сражения под Магентой, проигранного исключительно из-за неудачного командования войсками, приходится уходить из Милана, и австрийская армия вынуждена отступать вглубь укреплённого района. Монархия охвачена беспокойством, печальные известия приходят одно за другим и доходят до ушей императрицы, которая с трудом держит себя в руках, обуреваемая волнением и скорбью. Она опять возобновляет свои просьбы разрешить ей приехать в штаб-квартиру, но в теперешней ситуации это, разумеется, совершенно немыслимо. «Моя любимая, моя единственная, ангел мой, — пишет Франц Иосиф. — Прошу тебя во имя нашей любви собраться с силами и иногда показываться в городе, посещать общественные места. Ты даже не представляешь себе, какую помощь можешь мне этим оказать. Это ободрит венцев и поддержит их моральный дух, что для меня сейчас так важно... Мне так горько, сохрани себя для меня...»
Несмотря на все заботы, которые доставляют Францу Иосифу письма Елизаветы, он бесконечно рад, получая почту, которую ему приносят сразу по пробуждении, он «буквально проглатывает её ещё в постели». Елизавета готова помочь, чем только можно, она думает о Неаполе, надеется, что это королевство целиком и полностью встанет на сторону Австрии, забывая при этом про сильный французский флот. Не успела её сестра прожить в браке с кронпринцем и трёх месяцев, как 22 мая король Фердинанд II неожиданно умирает, и Мария становится королевой. Тем не менее она не в силах хоть чем-то облегчить тяжёлое положение Франца Иосифа.
Между тем Елизавета ведёт жизнь, к какой привыкла в Лаксенбурге, однако она почти ничего не ест и не спит и весь день не расстаётся с лошадьми. Чаще всего она ездит верхом одна и лишь иногда вдвоём со шталмейстером Генри Холмсом, который ей симпатичен. Эрцгерцогиня находит, что это неудобно и, вероятно, жалуется сыну, и тот, несмотря на нелёгкие военные заботы, ломает себе голову над тем, как выйти из этой ситуации. «Я тут размышлял о твоей верховой езде, — пишет император. — Я не могу позволить тебе ездить одной с Холмсом, потому что это неприлично». В конце концов Франц Иосиф предлагает супруге в качестве спутника обер-егермейстера. «Я не могу выразить, как люблю тебя, мой ангел, и как много думаю о тебе... Я безумно тебя люблю».
«Моя любимая, моя божественная Зизи... мой единственный, мой восхитительный ангел...» Любое послание императора жене пестрит подобными эпитетами. Елизавета по-прежнему считает, что в минуту опасности её место рядом с мужем. Дурные вести с театра военных действий буквально приводят её в панику. Она уже потеряла всякое доверие к генералам своего мужа и опасается, что император и вся штаб-квартира в Вероне будут отрезаны противником. Франц Иосиф умоляет её не ездить верхом так долго, это же просто безумие. «Обещай мне это, — пишет он накануне битвы при Сольферино[39], ни словом не упоминая о предстоящем сражении, — иначе ты слишком измучаешь меня, и я похудею от волнения».
Двумя днями позже приходит печальная весть о поражении австрийских войск. «Я вынужден был дать приказ к отступлению... В отвратительную погоду я поскакал в Валеджио, а оттуда отправился в Виллафранка. Там я провёл ужасный вечер. Я застал полную неразбериху: раненые, беженцы, повозки, лошади... Вот печальная история неудачного дня, когда было приложено много усилий, однако счастье нам не улыбнулось. Я с лихвой набрался опыта и понял, какое чувство испытывает разбитый в сражении генерал... Я останусь здесь до тех пор, пока армия находится за рекой Адидже и не будут приняты важнейшие меры на будущее, затем я помчусь в Вену, где меня ждут неотложные дела. Теперь моё единственное утешение и отрада — встреча с тобой, мой ангел! Можешь представить себе, какая это для меня радость... Твой верный Франц». Опасаясь, что его обожаемая Зизи отнесётся ко всему слишком серьёзно, Франц Иосиф предупреждает: «Только не впадай в отчаяние из-за меня и подобно мне уповай на Бога, который, несомненно, всё уладит. Он сурово наказывает нас, и мы, вероятно, на пороге ещё более тяжких страданий, это нужно принимать с покорностью и всегда исполнять свой долг».
Поражение в Италии не могло не повлиять и на настроения в Венгрии. Там поднимают голову революционные элементы, они надеются, что именно теперь им удастся реализовать свои заветные желания. Елизавета, которая организовала в Лаксенбурге госпиталь для раненых и проводит в нём большую часть дня, слышит обо всём этом. Она понимает, что политика, ответственность за которую императрица (может быть, преувеличивая истину) возлагает главным образом на свою свекровь, терпит крах. Рушится последнее, за что она уважала эту женщину, считая её мудрым политиком. Подтверждается тот факт, что эрцгерцогиня София и все её креатуры, которых она дала в помощь императору, оказались политически близорукими: государство, династия, а следовательно, судьба Франца Иосифа и его детей оказались под угрозой. Теперь Елизавете ясно, что жаловаться и стенать бесполезно. В тот момент, когда все прочие политические советчики потерпели фиаско, нужно самой выступить в этом качестве. Встревоженная положением в Венгрии, она советует мужу как можно быстрее начать переговоры с Наполеоном об окончании войны, и тут же в ней говорит женщина и супруга: «Пожалуй, ты забыл обо мне за всеми этими событиями! Любишь ли ты ещё меня? Если нет, то всё остальное, что бы ни случилось, мне совершенно безразлично!» «Я грежу о том счастливом моменте, который вновь соединит меня с тобой, мой ангел, — отвечает Франц Иосиф. — Я заклинаю тебя, успокойся и не переживай понапрасну... Замечательно, что ты организовала в Лаксенбурге госпиталь. Прими мою самую искреннюю благодарность. Ты — мой добрый ангел и очень много мне помогаешь. Будь сильной, не впадай в отчаяние — ещё придут лучшие времена...»
Между тем императору дали понять, что оставлять войска в такой момент нельзя. «Мой милый, милый ангел, — пишет он после этого. — Не верь, будто я обескуражен случившимся и признаю себя побеждённым, напротив, я сохраняю уверенность и прилагаю все силы, чтобы вселить её и в других... Я стремился в Вену только потому, что полагал, что теперь буду там нужнее, чем здесь, однако это не так, поэтому до середины июля я останусь здесь со своими славными солдатами. Не огорчайся из-за этого... Твой политический план содержит весьма интересные мысли, однако пока не следует терять надежду, что Пруссия и Германия ещё придут к нам на помощь, а до той поры о переговорах с неприятелем нечего и думать...»
