Он улыбался, но как-то невесело, и Настя, вздохнув, покаялась:

— Ты казался мне таким… столичным, насмешливым, чужим… прости, что поначалу сомневалась в тебе. Но у меня так мало опыта и так много глупого самолюбия…

— Самолюбия у нас двоих в избытке, — почему-то нахмурился Денис. — Но слушай дальше. Итак, твое похищение сорвалось, и Гликерия с Ильей пришли в отчаяние. Помнишь, какое у нее было лицо, когда я привел в дом тебя, живую и невредимую? Но алчные супруги не думали складывать оружие. Они слишком много потратили сил, чтобы теперь отступать. Узнав от Шалыгина, что ты поехала в Кринички, решили догнать тебя на полпути и завершить начатое. Убийство тогда можно было бы свалить на дорожных разбойников, которые иногда промышляют близ постоялых дворов.

— Как же они объяснили свой отъезд Шаляпину?

— Поехала одна Гликерия, вновь переодевшись мужчиной. А Илья, наверное, сказал, что его жена заболела и дня два не сможет выйти из дому. Она же тем временем доскакала до своего поместья, взяла в помощники кого-то из людей Заруцкого… возможно, того же Василя, нацепившего бороду, и отправилась на бричке по всем придорожным корчмам.

— Неужели они вдвоем надеялись найти меня и убить?

— Да, вероятно. Ведь Гликерия не знала, что ты поехала со мной. Притом же, поместье Боровичей находится неподалеку от Ромена, и она всегда могла призвать на помощь еще кого-то из людей Зарупкого. Недаром же она сказала кучеру: «Мне пора возвращаться, а ты передай пану, что мы их потеряли из виду. Может, они вообще едут не в усадьбу». Наверняка после этого Василь обо всем доложил Заруцкому, и они вместе порыскали по окрестным дорогам. Конечно, напасть на Кринички они не осмелятся, но вот на обратном пути нам придется быть осторожными и взять с собой охрану.

— Значит, ты узнал Гликерию, когда ночью подслушивал ее разговор с кучером? Почему же мне не сказал?

— Не то чтобы я ее полностью узнал, но подозрение было основательное. Просто не хотел печалить тебя раньше времени. Мне ведь еще надо было понять, какая причина толкала ее на злодейство.

— А я по твоему лицу догадалась, что ты что-то скрываешь. Мне и самой показался подозрительным тот голос, который я слышала ночью в доме у мельника.

— Да, все сходится. Но ты не тревожься, теперь-то мы призовем преступников к ответу.

Настя снова помрачнела и, тяжело вздохнув, заметила:

— Страшно представить, как опечалится мама… Ведь Илья — по сути, наш единственный родственник. Даже не знаю, смогу ли я выступать его обвинителем…

— Что ж, я тебя понимаю. — Денис привлек девушку к себе, стал гладить по волосам. — Может, нам еще не придется доказывать их вину, преступники сами себя разоблачат.

— То есть?.. — Настя подняла голову и с удивлением посмотрела на Дениса.

— Так бывает. Когда злодеи чувствуют, что их раскрыли, они начинают суетиться и убегать от правосудия. А бегство — верное доказательство вины.

— Какой ты умный и опытный. — Настя коснулась ладонью его щеки и попыталась улыбнуться, но улыбка вышла грустной. Потом в глазах ее вдруг заметалась тревога, и девушка, порывисто вскочив, воскликнула: — А как же мама? Ведь она поехала в Глухов, а там поселится в доме Боровичей! Ей ведь тоже грозит опасность!..

— Нет-нет, не тревожься. — Денис встал и обнял девушку за талию. — Им нет смысла убивать мать, когда жива дочь. К тому же, видимо, Боровичи уверены в плохом здоровье Татьяны Степановны. Пойдем, наконец, поговорим с лекарем. В наших доказательствах недостает этого последнего звена.

Прежде чем уйти от подножия кургана, Денис тщательно замаскировал найденный ход. Золотые бляшки, взятые из тайника, он отдал Насте со словами:

— Возьмите, это часть вашего богатого наследства, мадемуазель.

По лицу Дениса блуждала странная, насмешливо-печальная улыбка. Настю это немного удивило, но она уже привыкла к причудливым переменам в его настроении и не стала ничего говорить.

Через полчаса местный врачеватель Гурий Викулович был найден. Его пригласили на обед, во время которого разговор вертелся вокруг погоды, цен на хлеб, а также бедности и скупости окрестных обитателей, не желающих лишний раз обратиться за помощью к многоопытному лекарю. Когда обед закончился и хлопотливая Прися повела Настю в кладовую похвастать хозяйственными припасами, Денис подошел к Гурию Викуловичу и негромко пригласил его прогуляться по саду. Заметив это, Настя через пару минут постаралась освободиться от Присиной опеки и, выскользнув из дому, побежала по садовой аллее, прячась за деревьями и кустами. У нее уже был опыт подобного подслушивания, когда в гетманском парке Денис беседовал с Иваном Леонтьевичем. Сейчас она тоже довольно удачно подобралась к толстому дубу, что рос за скамейкой, на которую уселись собеседники.

— Да, пани Криничную мне тоже доводилось лечить, — покряхтев, сказал Гурий Викулович. — Ее, правда, Прися от меня отговаривает. Эта нянька — темная баба, лечит хозяйку всякими травами и заговорами, а я ведь стараюсь по врачебной науке.

— И что же, давно ли вы смотрели Татьяну Степановну? — поинтересовался Денис.

— Да месяц с лишним, когда меня пригласил племянник ее, Илья Варфоломеич. У хозяйки тогда был плохой сон, боли в голове, приступы жара, да и вообще прескверное самочувствие.

— И какой же вы сделали вывод после врачебного осмотра?

— Должен вам сказать… — лекарь снова покряхтел, — вывод-то весьма неутешительный. У Татьяны Степановны жестокая хворь, которая происходит оттого, что застой желчи лишает кровь ее живительной силы и…

— Не надо объяснять мне этих тонкостей, — прервал его Денис. — Лучше скажите, что вы сообщили Илье Боровичу о здоровье его тетушки?

— Сообщил все как есть, — вздохнул Гурий Викулович. — Пришлось огорчить пана Боровича, что его тетушка очень больна и жизни ей осталось, очевидно, меньше года.

— И что же вам ответил Илья?

— Пан Борович просил ничего не говорить Анастасии Михайловне, чтобы не приводить сироту в отчаяние. Ну, и я, конечно, сказал панне, что у ее матери легкое недомогание.

Услышав столь неутешительные сведения, Настя не сдержалась, выбежала к собеседникам и ломким от слез голосом обратилась клекарю:

— Зачем вы солгали мне о мамином здоровье? Если бы я знала, насколько она больна, то ни за что бы не уехала из Криничек!..

Растерянный Гурий Викулович что-то проблеял в ответ и, неловко откланявшись, поспешил удалиться. А Денис взял Настю за руки, усадил на скамью и стал успокаивать:

— Настенька, поверь, этот лекарь — невежественный самозванец, не более. У твоей матушки, как я уже и говорил, обычное возрастное недомогание. А эскулапа я допрашивал лишь с одной целью: узнать, что именно он говорил Боровичу. Теперь все ясно до конца. Твои резвые родственники, узнав, что Татьяна Степановна будто бы смертельно больна, окончательно уверились, что единственным для них препятствием являешься ты. Чтобы выманить тебя в Глухов, они не стали сообщать тебе о якобы плохом здоровье твоей матушки. Вот и все. И не надо плакать, Татьяна Степановна скоро преодолеет свое недомогание. В Глухове ее осмотрит хороший врач, ученик Фомы Тихорского, даст ей лекарства…

— В Глухове?.. — вдруг воскликнула Настя, вскочив с места. — Но, если Боровичи узнают, что мама вовсе не так больна, они и ее могут… Ведь она остановится в их доме! Господи, надо спешить…

— Не суетись, — остановил ее Денис. — Это же не произойдет так быстро, у нас еще есть время. Поедем завтра утром.

— Не лучше ли прямо сегодня? Я сейчас же велю Охриму заложить карету. Возьмем с собой конюха и кузнеца, они поедут за нами верхом. Они крепкие люди, помогут отбиться, если вдруг какая опасность в дороге.

— Все это правильно, но лучше завтра утром. Кстати, я тоже поеду верхом, а в карету с собой возьми лучше няню.

— Ты не хочешь ехать со мной в карете? — удивилась Настя.

— Видишь ли… — Денис чуть замялся, — когда мы покидали Глухов, наш отъезд был тайным и нам с тобой резонно было прятаться в карете. Теперь же ты вернешься в Глухов открыто, и будет нехорошо, если тебя увидят вдвоем со мной. Я даже нарочно въеду в Глухов по другой дороге.