Ключевой проблемой первой серьезной операции на желудке было удаление опухоли на привратнике желудка (пилорусе). Если опухоль (b) достигала определенной величины, она блокировала прохождение пищи из желудка (а) в тонкий кишечник (с)
Посредством отсечения от желудка и от кишечника (d) пораженный опухолью участок удалялся. Затем предстояло соединить и закрепить швами здоровые культи кишки и желудка по линиям отреза. Сложность состояла в том, чтобы совместить образовавшееся в желудке отверстие со значительно меньшим косым отверстием кишки
Эту сложность преодолевали, отрезая от желудка треугольный участок (е)
Уменьшившийся в размерах желудок (а) сшивали, чтобы отверстия в нем и в кишке точно совпадали по диаметру
Культи желудка и кишки скрепляли швами (g)
«Бильрот I» и «Бильрот II» стали впоследствии главным оружием в борьбе против смертоносных раковых опухолей на привратнике желудка. Вскоре они легли в основу всех связанных с заболеваниями желудка хирургических методов, целью которых было удаление любых опухолей, но особенно часто их применяли для борьбы с язвой желудка, и именно в этой области, пережив некоторые усовершенствования, они удостоились настоящего триумфа.
Длинный путь
У меня нет сомнений в том, что в борьбе за «завоевание хирургией всего человеческого тела», которая от года к году становилась все оживленнее и все стремительнее набирала ход, подгоняемая новыми идеями и новыми отважными медиками, не было для меня, нетерпеливого и любопытного, этапа более поучительного, чем этап сопротивления воспалению слепой кишки. Попытки хирургическими средствами преодолеть это заболевание были во всех отношениях показательны: и когда речь шла о победах и поражениях, ведь и тех и других по ходу борьбы было немало, и когда за лечение аппендицита брались подгонявшие прогресс гении и тормозившая его серая масса, как случалось в немалом количестве случаев. В этих попытках с особенной силой проявились мужество и отчаяние, желание последовать в будущее, которое уже манило с другого берега, и избавиться от балласта прошлого, который не давал отчалить.
Даже несмотря на то что борьба с этим заболеванием продолжалась несколько десятков лет после повсеместного распространения асептики и после преодоления серьезнейших опасностей хирургии брюшной полости, этот отрезок времени может показаться совершенно незначительным, особенно если сравнить его с долгими тысячелетиями, по ходу которых червеобразный отросток слепой кишки, или аппендикс, размером всего-то с палец, воспалившись, погубил больше людей, чем многие другие болезни, вместе взятые. Но эти тысячелетия наглядно показали, насколько длинен путь, который еще предстоит преодолеть хирургам.
Когда я спрашиваю себя, в какой момент я впервые со всей ясностью осознал, какова протяженность этого пути и насколько ожесточенный бой за человеческую жизнь, которой угрожает воспаление слепой кишки, уготован моим современникам, из глубины моей памяти выступают двадцать третье и двадцать четвертое июня 1902 года. В те дни взгляды всего мира были обращены в сторону Лондона: все с нетерпением ожидали восхождения на британский престол Эдварда VII, коронация которого была намечена на двадцать шестое июня. Разумеется, в этот же день, по задумке британского королевского двора, должны были состояться посвященные этому событию празднества, спланированные с большой помпой. Предстоящие события сманили в столицу Великобритании даже меня.
Лондонские улицы расцветили бессчетные гирлянды и повсеместные триумфальные арки, каждая из которых была сооружена какой-либо из британских колоний или каким-либо из доминионов империи. Любимым цветом Эдварда был красный, и потому рельефы на триумфальных арках тянулись красным пунктиром вдоль всех столичных улиц до самого горизонта. Едва ли за всю историю Лондона его жители могли наблюдать подобное пестроцветное шествие войск и гостей со всех стран мира.
Когда я наконец добрался до переполненного туристами со всего света отеля «Ритц», в котором я расположился, был уже вечер, и с фасада мне светили тысячи праздничных лампочек, хотя электрическое освещение в то время было еще в новинку.
На следующее утро у меня был запланирован визит в Вестминстерское аббатство, где достопочтенные дамы и господа, принадлежащие к кругу блистательной английской аристократии, среди которых можно было встретить как церковных сановников, так и высокопоставленных вельмож, репетировали старинные церемонии, которые из века в век в неизменной форме повторялись при коронации любого английского короля.
Когда я вошел в аббатство, репетиция уже началась. Сумеречный свет церкви подействовал волшебным образом: казалось, будто бы все действо разыгрывается на запасной сцене какого-нибудь английского театра. Английские пэры и сопровождавшие их дамы стояли рядом с вековыми тронами для короля и королевы, на некоторых из них были яркие, расшитые золотом праздничные наряды, на других – повседневное уличное платье. Почтенный сэр Спенсер Понсонби-Фейн разыгрывал короля. Вместо королевской мантии обернутый в некое пестрое полотнище, он присягал на верность епископу и аристократии, тогда как снаружи, за окнами раздавались удары молотов – это плотники возводили трибуны для зрителей. Герцогини Мальборо, Монтроуз, Портланд и Саузерланд, которых относили к числу прекраснейших дам Англии, торжественно вышагивая, пронесли вдоль скамеек балдахин для коронации.
Вскоре после того как часы пробили двенадцать, импровизированная церемония достигла своего апогея. Переливистое хоровое многоголосье заполнило воздух огромной церковной залы, когда в аббатство торопливо вошел посыльный и поспешил по направлению к Артуру Уиннингтону-Инграму, епископу Лондона. Он протянул ему письмо. Епископ прочел его и встревоженно взглянул на хоровых певчих. Жестом руки он попросил тишины. Когда древние стены поглотили последнее эхо, Инграм, наконец овладев собой, с трудом проговорил всего несколько фраз: «Король очень болен. Ему предстоит сложная операция. Коронация переносится».
Когда я покидал аббатство, внутри у меня что-то заклокотало и забеспокоилось. Я зашагал по направлению к Букингемскому дворцу. С его стен и ограды уже исчезло роскошное изобилие праздничных убранств, украшавших королевскую резиденцию все предшествующие дни. На площади перед витой оградой царила мучительная тишина. От парадного подъезда дворца как раз отъезжали экипажи с заграничными дипломатическими миссиями, среди них был также экипаж французского адмирала Герве. Люди провожали гостей встревоженными взглядами и силились заглянуть в окна. Они виноградными гроздьями лепились к решетке. Их взгляды были прикованы к развешанным на ней листкам бумаги, и мне потребовалось немало времени, чтобы пробиться к одному из них. На этом листе я нашел ответы на все свои вопросы. «Королю предстоит операция. Король страдает перитифлитом. В субботу его состояние было весьма удовлетворительным, а потому появилась надежда, что при должном уходе его самочувствие позволит ему принять участие в церемонии коронации. В понедельник вечером наступило ухудшение, а потому на данный момент операция является критической необходимостью». Под этими строками стояли подписи Листера, Томаса Смита, Фрэнсиса А. Лэйкинга и Томаса Барлоу.
Я торопливо протиснулся сквозь молчаливую толпу назад к моему кебу. Выбираясь, я заметил, как к подъезду дворца подъехал экипаж, запряженный идущими галопом лошадьми. В окне я разглядел узкое, бледное, болезненное лицо. Несколькими секундами позже меня осенило – я догадался, кому принадлежало это лицо. Это был доктор Хьюит из Лондонской больницы, известнейший из своих соотечественников и современников наркотизатор, которого только можно было отыскать тогда в столице Соединенного Королевства. Появление Хьюита означало, что операция должна состояться совсем скоро.
