Бильрот сидел напротив меня, слегка подперев свою массивную голову рукой, опустив плечи и несколько сгорбившись. Ему было всего только пятьдесят два. Как мы можем резюмировать сегодня, именно он стал отцом-основателем современной хирургии желудка и сформировал ее, совершив множество уникальных открытий, к которым пришел благодаря исследовательской добросовестности и выдающемуся творческому подходу к работе. Хотя в те годы его в большей степени отличали осмотрительность и стремление все систематизировать, он все же сохранил отважную хирургическую дерзость, присущую ему в молодые годы. Это юношеское чувство неизменно будили в нем, как и во многих других, локальные медицинские революции, как, например, первый опыт удаления кисты яичника – заслуга, принадлежащая Спенсеру Уэллсу.
«Герр доктор Микулич, – обратился ко мне Бильрот, – уже рассказал мне о вашем случае. Поскольку мы с вами являемся коллегами, мне очень хотелось бы услышать от вас более подробный рассказ, чтобы я мог решить, стоит ли мне браться за столь новую и многотрудную операцию в случае вашей супруги. Не поймите меня неправильно, – продолжил Бильрот и при этом одарил меня таким теплым взглядом, будто бы в моих глазах прочел о переживаемом мной в тот момент страхе – ведь я и вправду опасался, что он все еще может отказаться оперировать, – но, как я полагаю, оперировать можно только в том случае, если есть хоть какие-то шансы на успех. Оперировать, когда ни одного шанса нет, значило бы торговать прекрасным хирургическим искусством. А потому я хочу спросить вас…»
Я рассказал ему обо всем. Удивительно, но, сидя против него, я не отважился ни на толику приукрасить мою историю, не старался заставить ее зазвучать оптимистичнее. Тем не менее, выслушав меня, он не отказал.
«Я прошу вас только об одном, – проговорил он. – То, что удалось нам двадцать девятого января, наполняет меня гордостью. Однако я не решаюсь пока верить, что все последующие опыты пройдут так же гладко. Но если даже ситуация не изменится, если нам удастся доказать, что операции по удалению опухолей желудка возможны, вопрос о возникновении рецидивов при злокачественных новообразованиях остается открытым. Возможно, так мы лишь немного отсрочили смерть, и сейчас я не могу сказать, на сколь долгий срок. История науки не знает скачков. Если мы вообразим себе, что сделали огромный шаг вперед, то, скорее всего, нам снова придется отступить назад на три четверти проделанного пути… Если вы готовы встретиться лицом к лицу с этими фактами, готовы здраво оценивать происходящее и не ждать от операции большего, чем можно ожидать в самом неблагоприятном случае, я готов провести новое вмешательство, если оно будет показано после моего осмотра…»
На что я только не был готов в те решающие минуты, чтобы только услышать от Бильрота о его положительном решении!
Телеграмма, которую я отправил Сьюзен за несколько минут до моего отъезда из Вены, была провозглашением победы над ее болезнью, торжеством жизни над смертью, ликованием, которого не могла утишить даже холодная сдержанность Бильрота.
Я, разумеется, не ждал, что кто-то возьмется встречать меня на вокзале. Я нанял кучера, хотя на улице шел снег и улицы были покрыты наледью, отчего лошади ступали пугливо и скованно, а копыта их скользили и расходились в стороны.
Я выпрыгнул из экипажа, подбежал к дверям нашего дома и, обнаружив, что дверь заперта, бурно заколотил в нее…
Мое сердце заколотилось быстрее, когда я расслышал за дверью шаги Марии. Она вплотную подошла к дверному замку, она открыла его…
И после, когда я заметил, как бледно было ее лицо, и когда она не смогла вымолвить ни слова и на глазах ее вдруг выступили слезы, мне показалось, будто бы чья-то рука с силой сдавила мое горло.
«Где моя жена?» – услышал я свой же вопрос.
Но Марию так сильно сотрясали рыдания, что она совершенно лишилась способности разговаривать. Самые страшные мои подозрения приобретали все более пугающие очертания. Я ворвался в дом, проскользнув мимо Марии. Я пробежал через мою комнату и остановился у двери, которая вела в другую, ту самую комнату, где Сьюзен попрощалась со мной перед самым отъездом…
Там, на своей кровати у самого окна лежала Сьюзен, а снаружи, за окном, в хороводах кружились белые снежинки. И вот она лежала там в самом красивом своем платье, и болезнь, которая так мучила ее, не оставила после себя никаких следов на ее лице. Было похоже, что она спала, мирно и глубоко. Но она была мертва…
Я не буду рассказывать о том, насколько сильным ударом это стало для меня, потому что эта глава – не исповедь, а повествование о рождении того, что сегодня носит название «хирургия желудка».
Судьба Сьюзен выступила здесь на первый план, лишь потому что была предопределена одной из тех болезней, преодолеть или по меньшей мере на время устранить которые хирургия была готова только к тому моменту, когда в мире живых ее больше не стало.
Мне потребовались почти десять лет, чтобы сгладить тот след, который оставила в моей душе смерть Сьюзен. Много лет ушло у меня на то, чтобы научиться более сдержанно оценивать возможности медицинской науки и в особенности хирургии, и теперь, когда закончились десятилетия, отмеченные величайшими открытиями в этой области, эта сдержанность пришла на смену преходящей вере во всемогущество рук хирургов. Мое дикое, отчаянное сопротивление всему, что произошло, моя растерянность и нежелание понимать, почему моя жена сама покончила с жизнью, когда я был уверен, что в моих руках оказался ключик к ее спасению; мои неистовые упреки в собственный адрес из-за того, что я не удосужился еще раз обыскать весь дом, чтобы уничтожить запасы морфия, которыми и воспользовалась Сьюзен, чтобы навсегда уснуть, – все это перестало мучить меня с прежней силой, когда Хелене Хеллер, та самая женщина, на которой Бильрот впервые провел операцию по удалению опухоли пилоруса, операцию, впоследствии ставшей широко известной под названием «Бильрот I», умерла через четыре месяца после операции. Она умерла, едва успев полностью оправиться, от рецидива раковой опухоли. Ее смерть обозначила границы действенности операций по удалению раковых опухолей. Изыскания последующих десятилетий немного раздвинули их, но преодолены они никогда не были. Двадцать четвертого июня 1883 года Бильрот провел свою вторую операцию на желудке. Его пациентка умерла. Двадцать шестого января 1884 года он оперировал третий подобный случай, но исход был неизменно плачевным. Эти события стали мне утешением, наглядно продемонстрировав, что я никак не мог бы изменить конца моей Сьюзен.
Только двадцать первого июля 1884 года Рыдигеру удалась операция, которая продлила срок жизни его пациентки на два с половиной года – до тех самых пор, пока у нее не образовалась новая раковая опухоль.
Бильрот имел все основания на свой осторожный скепсис. Еще огромное множество больных погибло на его операционном столе до того момента, когда операционный метод «Бильрот I» можно было назвать проверенным. В многочисленных случаях, когда раковая опухоль была слишком развита, метод Бильрота оказывался непригодным, поскольку приходилось отсекать слишком большие части желудка и кишки, что делало их последующее соединение невозможным. Вплоть до 1885 года Бильрот занимался разработкой своего второго метода «Бильрот II», получившего мировую славу. Так же, как было предусмотрено методом «Бильрот I», он полностью удалял раковую опухоль с пилоруса, но не соединял более желудок и кишку непосредственно по краям разреза, а зашивал оба органа наглухо и создавал после новое соединение между желудком и кишечником. Для этого ассистентом Бильрота Велффлером была придумана специальная техника: к культе желудка особым образом подводилась петля тонкой кишки. Пятнадцатого января 1885 года Бильрот впервые опробовал этот второй операционный метод на человеке. Его пациент после вмешательства прожил полтора года, хотя рецидив рака у него так и не возник.
