Между тем новости о болезни короля, предстоящей ему операции и перенесении церемонии коронации очень быстро распространились по городу. Возвращаясь в «Ритц», я почувствовал, как лондонские улицы будто бы приходили в оцепенение. Только ступив в холл отеля, я услышал глухой голос, доносившийся из переполненной обеденной залы. Этот голос был голосом самого Ритца, владельца отеля, который доводил до сведения постояльцев: «Коронация не состоится. Как раз в эти минуты короля оперируют. Операция может иметь летальный исход. Если даже удастся избежать худшего, связанных с операцией опасностей нельзя недооценивать. Однако она была сочтена необходимой консилиумом наиболее выдающихся врачей этой страны…» Ритц еще не окончил своей речи, а некоторые гости уже начали подниматься со своих мест. Затем внезапно все уважаемые дамы и господа повскакивали со стульев и заторопились на телеграф. В холле отеля образовалась образцовая, чрезвычайная неразбериха. Мои знакомые помчались навстречу ко мне в надежде получить медицинскую консультацию, суждение специалиста или простое утешение.
Я явился туда совершенно не затем, чтобы отвечать на вопросы, но многие из моих встревоженных знакомых требовали объяснений, поскольку не знали, что вообще такое перитифлит. Я попытался объяснить им, что под перитифлитом понимают воспаление слепой кишки и окружающих ее тканей, что слепая кишка находится в том самом месте, где тонкий кишечник переходит в толстый, что мешковидный отросток, выступающий над самым устьем тонкого кишечника, и есть слепая кишка, потому что она оканчивается «слепо», то есть не имеет выхода. Я рассказал, что о ее воспалении известно с древних времен и что от него за все это время погибли миллионы человек, поскольку во всех случаях оно оканчивалось разрывом кишки и выходом ее содержимого в брюшную полость, а это, в свою очередь, приводило к смертельному воспалению перитональной оболочки. Исследованием заболевания занялись только полтора века назад. Американским врачам удалось установить, что причина воспаления слепой кишки кроется не в самой прямой кишке, а в крошечном червеобразном придатке, который называют червеобразным отростком или аппендиксом. Сначала, как правило, воспаляется он, а затем воспаление распространяется на всю слепую кишку. А потому в Америке вместо понятия «перитифлит» стали использовать другое – «аппендицит», но в Европе, как я заметил моим слушателям, оно приживалось очень медленно. Я уже приступал к разъяснению медицинских подробностей, когда откуда-то с кромки всего собрания донесся громкий голос: «Вам совсем не стоит быть таким обходительным, вы спокойно можете сообщить нам, что в Штатах с болезнью давно покончили: там они просто вырезают аппендикс еще до того, как инфекция перекинется на слепую кишку. Но в Европе все и всегда делают вид, что знают лучше. Держу пари, что господа лейб-медики короля вместо того, чтобы сразу провести операцию, так долго изобретали гастрономическую и опиумную диету, что болезнь успела зайти слишком далеко, встал вопрос о жизни или смерти, и им пришлось приняться за дело…»
Не любой человек, живущий в наши дни, когда хирургическое лечение аппендицита и для больных, и для врачей едва ли может означать что-то большее, чем будничное, незначительное вмешательство, обязательно поймет, почему были так обеспокоены и напуганы коренные лондонцы и гости британской столицы двадцать четвертого июня 1902 года. Но и в Америке не так давно минул тот день, когда молодой хирург с возмутительной, как подумали прочие, безрассудностью решился на радикальную операцию на ранней стадии болезни. Этим хирургом был Джон Бенджамин Мерфи из Чикаго.
Впервые о Мерфи заговорили в Чикаго в конце 1889 года. Он приобрел известность, проведя ту самую радикальную операцию по удалению воспаленного аппендикса, которая сегодня для любого хирурга является само собой разумеющейся. Такое решение еще тремя годами ранее предлагал Реджинальд Фитц, однако в конце XIX века его учение сочли богохульным. Мерфи всерьез подозревал, что виновником воспаления был именно аппендикс, а потому вознамерился удалить его, не больше и не меньше. Устранив источник недуга, он надеялся искоренить саму болезнь и не допустить опасного прорыва нагноившегося отростка. Летом 1890 года я стал искать встречи с молодым еще Мерфи, которому тогда было около тридцати лет. В Чикаго мне удалось выяснить, что Мерфи уже уехал из города и теперь живет в Лос-Анджелесе со своей семьей. Фактическое положение дел было таково: вскоре после удачного выступления по вопросу хирургии аппендикса Мерфи обнаружил у себя симптомы прогрессирующего легочного туберкулеза и перебрался на юг, к океану.
Несколькими месяцами позже я разыскал его в Лос-Анджелесе и из его собственных уст услышал историю хирургического бунта против аппендицита, который он осмелился поднять.
Утром второго марта молодой рабочий по фамилии Монахан, который ранее поступил в больницу Кук-Кантри Хоспитал с переломом ноги и находился под наблюдением Мерфи, пожаловался на внезапные сильные боли в правой подвздошной области. Через два часа его стала терзать рвота и высокая температура. В новом порыве своей вечной погони за сенсациями Мерфи тщательно перечитал работы Реджинальда Фитца, написанные еще в 1886 году. Так он выяснил, что случай Монахама есть не что иное, как одна из стадий аппендицита, который, однако, едва ли хоть один хирург видел собственными глазами. Он тут же приступил к решительным действиям. В тот же самый день, менее чем через восемь часов после первого приступа, он сделал разрез на теле пациента, обнаружил аппендикс на первой стадии воспаления, когда он только начал нагнаиваться, и без каких-либо сложностей удалил его. По прошествии ничтожного количества времени Мерфи с чистой совестью выписал Монахама – с хорошо зарубцевавшейся раной и без каких бы то ни было помех для ведения привычного образа жизни. Так Мерфи совершил революцию – он впервые осуществил то, что сегодня стало простой истиной, законом, которым руководствуется любой хирург, столкнувшись со случаем аппендицита: оперировать при первых же признаках заболевания. Тот факт, что операция прошла очень гладко, одновременно и удивил Мерфи, и стал для него доказательством верности его метода. Уверенность в своей правоте пробудила в нем инстинкты: он почувствовал, что стоит на пороге «великого хирургического свершения». Словно собака-ищейка он выслеживал новых больных с подозрением на воспаление аппендикса, чтобы тут же прооперировать их, тем самым собрав новые доказательства справедливости радикальной операции на самой ранней стадии. До ноября 1889 года в Чикаго и его окрестностях он прооперировал около сотни случаев аппендицита на ранней стадии. В большинстве случаев он в буквальном смысле не терял ни секунды и в качестве операционных залов использовал кухни и гостиные. Если операция следовала в первые двенадцать часов или по крайней мере в первые сутки после приступа, осложнений не возникало.
В ноябре 1889 года Мерфи, уверенный в себе и вознамерившийся привлечь всеобщее внимание к своему достижению, стоял у входа в здание, которое занимало медицинское общество Чикаго. Ввиду того что чикагцы располагали не таким уж большим количеством полноценных хирургов, общество состояло по большей части из терапевтов и практиков. Подробно рассказав о проделанной работе и достигнутых успехах, он заявил: «Ответственность лежит на том враче, который первым оказался у постели пациента». Любой врач, по его словам, услышав жалобу на сильные боли в животе, не должен исключать вероятности аппендицита, а потому ему стоит призвать на помощь хирурга. Сегодня эти слова Мерфи звучат как нечто само собой разумеющееся. Но когда Мерфи окончил свою речь, он стал свидетелем зрелища, которое его, человека по натуре впечатлительного, поначалу повергло в бездну отчаяния, но, когда он опомнился, в нем закипели гнев и упрямство. Большинство практиков отвергли все его предложения. Они объяснили, что огромная доля больных перитифлитом, или, если кого-то интересуют пустяки, аппендицитом, часто поправляются и без операции, исключительно с помощью опия. Хирурги же, кои также находились среди собравшихся, посчитали невозможным так сразу диагностировать подобное заболевание. По их мнению, было необходимо дождаться такой стадии, когда гнойный мешок можно было бы прощупать снаружи. Только это, на их взгляд, могло быть бесспорным доказательством наличия гнойного аппендицита и достаточным основанием для проведения рискованной операции. Все прочие случаи, когда нагноения не происходило, стоило доверить терапевтам и опию, поскольку эти легкие, катаральные формы излечивались сами собой и не оправдывали всех опасностей операции в брюшной полости.
