— Глянь-ка, Бобби, — сказала Айлса.

Порылась в кармане и вытащила половинку разломанного металлического сердца на ржавой цепочке.

Протерла руками.

— Мы часто находим в угле всякие сокровища, — сказала она. — Смотри, тут слова написаны.

Поскребла перочинным ножичком. Показала надпись. Мы стали вдвоем ее разбирать.

«Без второй половины я — ничто».

Она как засмеется.

— Даже и не знаешь, какая за этим может быть трагедия! — говорит. А потом вложила половинку сердечка мне в руку. — Держи, это тебе. Папа! Скажи ты этому дураку Уилберфорсу, чтобы не тряс нас так!

— Не тряси их так, коник! — проорал ее папа, и мы все как прыснем.

Мы подъехали к их дому, он старый, из красного кирпича, вокруг повсюду ржавые навесы. А еще — дряхлый пикап, груды угля и металлолома. За домом спускался к дюнам садик-огородик. Там цвели здоровенные цветы. Там росли лук, морковь, картофель — ровные, аккуратные грядки. Стояла теплица, в ней блестели красными боками помидоры. А еще — голубятня, выкрашенная в ярко-синий цвет, двери — нараспашку. Голуби ворковали, кружились над нами. Во дворе кудахтали и клевали зерно куры.

Айлса спрыгнула и побежала в дом ставить чайник. Я помог мужчинам сгрузить уголь. Потом мы все пили чай из кружек, стоя у задней двери.

— Твои папаня с маманей здоровы? — спросил Айлсин папа.

— Ага, — ответил я.

— Чего-то папаню давно в «Крысе» не видать.

— Он в последнее время все больше дома, — говорю.

— Правда? Но ведь работает, да?

— Да. Только эту неделю в отпуске.

— А там, небось, на Ривьеру поедете?

— Может быть. А может, опять в Уоргейт.

— Ха-ха-ха. Так туда, может, и мы поедем. Туда или в Уоргарден.

Он провел кулаком по губам. Отхлебнул чая.

— А знаешь что, — говорит, — было ведь время, когда твой папаня чуть нам в конкуренты не заделался.

— Угу. Он мне рассказывал.

Мы оба ухмыльнулись. Была такая история — по молодости папа взял старую телегу, лопату и сито и попытался добывать уголь, да только ничего у него не вышло, разве что Айлсин папа долго потом над ним подшучивал и хохотал.

— Да уж, — сказал Айлсин папа. — Нелегкие были времена, если уж говорить по совести. Он тогда это не со зла. А потом его почти сразу призвали, дело так пшиком и кончилось.

Он пнул цыпленка, подвернувшегося под ноги.

— Передай, что я про него спрашивал, — говорит, да как посмотрит мне в глаза. — Хороший он мужик, твой папаня. А твоя маманя — славная женщина. Ладно, ребята. И ты, малышка. Пошли-ка в воду. Уилберфорс! Ты как там, еще не совсем копыта отбросил?

Мы подошли к морю. Джинсы я закатал выше колен, да что толку. Вымок через несколько секунд. На папе и братьях Айлсы были древние бахилы до груди. А сама она была босиком.

— Че ждешь, приятель, — сказал Йэк. — Скидай штаны — и точка.

Я разделся до трусов, бросил джинсы на песок и шагнул в волны. В руке у меня было побитое металлическое сито. Я погружал его в песок под водой, ждал, пока сквозь него прокатятся несколько волн и смоют все песчинки, а оставшиеся черные кусочки кидал в тележку. Айлсин папа и братья работали немного дальше, у них были огромные плоские лопаты и здоровенные сита. Йэк и Лош то и дело притаскивали по целому ведру угля.

— Черное золото, — напевал Лош, — налетай, покупай наше черное золото.

— Хей! — крикнул Йэк.

— Угу! — откликнулся я.

— Зачем пастор притащил пулемет в церковь?

— Не знаю! — проорал я. — А зачем?

— Ради очереди у Святого причастия!

Айлса трудилась со мной рядом, получалось у нее быстрее и увереннее, а еще она двигалась в одном ритме с волнами. Иногда отводила волосы с глаз сильными мокрыми руками.

— Здорово управляешься, Бобби! — крикнула она. — Правда, пап? Правда Бобби здорово управляется?

— Да уж! — рассмеялся ее папа. — Еще маленько подучится — и будет ничем не хуже своего папы.

Потом Уилберфорс вытянул тележку из моря. Лош подвесил ему к морде мешок, набитый сеном. Морская вода стекала сквозь куски угля, сквозь доски тележки, уходила в песок. Мужчины закурили. Я сел на камень рядом с Айлсой.

— Джозеф сказал, ты вроде не будешь ходить в нашу школу.

Она закинула назад голову:

— Слушай его больше!

— Сказал, может, ты пойдешь учиться туда же, где и он.

— Ему-то откуда знать?

Я закопал пальцы ног в песок.

— Ты хоть где-нибудь собираешься учиться?

— Может, да, а может, и нет, — ответила она.

— А форму тебе уже купили?

— Форму!

Йэк стоит смотрит, слушает, ухмыляется.

— Кому оно надо? — спросил он наконец.

— Кому надо что? — не понял я.

— Кому надо, чтобы девочки учились в школе? — пояснил он.

Я пожал плечами, сказать мне было нечего.

— Видишь? — говорит. — Никому это не надо. Девчонке нужен симпатичный парень, с головой и с руками на месте, да чтобы еще деньгу умел зарабатывать.

Он засвистел, задумался, уставился в небо.

— Вот только парню-то, — говорит, — интересно, оно нужно?

И тут они с Лошем как прыгнут на нас, как подхватят, как бросят в волны — я замолотил руками, вдохнул наконец, выплюнул воду и поплыл к берегу рядом с Айлсой, и мы долго лежали на песке, гудели и смеялись, и было это совершенно замечательно.

— Они преподаватели, — сказала мама. — Так я слышала. Вроде бы в университете.

— В университете! — повторил папа.

— У них есть еще дочь, но сейчас она в отъезде. Толком никто не знает. Ее зовут Пэт, а его — Пол.

Мы все втроем стояли у окна и смотрели наружу. На берегу сидели Дэниел и его родители.

— А у Пола есть брат-актер.

— Гм! — сказал папа.

Закурил сигарету и закашлялся.

— Он иногда для телевизора снимается. Например, его показывали в «Реанимации-10» на прошлой неделе.

У Пола в руках был фотоаппарат. И он все время что-то фотографировал — не свое семейство, а что вокруг. Вот навел его на наш дом, двинул в нашу сторону, а мы все отшатнулись.

— А Дэниел будет учиться с тобой в одной школе, Бобби. Видели, как они покупают ему пиджак у Раймонда Барнса.

— Ты с ним уже познакомился? — спросил папа.

Я качнул головой.

— Может, вышел бы тебе неплохой приятель, — сказала мама.

И как щелкнет языком.

— Погаси, — говорит папе.

Он закатил глаза, затянулся еще разок и бросил сигарету в холодный камин. Кашлянул, сглотнул.

— А это он еще что удумал? — говорит.

Пол стоял, расставив ноги, снова прижав фотоаппарат к лицу.

— Что он там, интересно, углядел? — спросила мама. Пригладила волосы. Рассмеялась. — Знала бы — помыла бы окна.

Пол сделал снимок, отвернулся — фотоаппарат висит через плечо, руки в карманах. Небо — огромное, синее, пустое: только солнце, чайки и голуби. В полумиле примерно шел траулер, вокруг куча чаек — подбирали отбросы.

Мама обхватила меня рукой, поцеловала.

— Это я просто так, — говорит. — А теперь не путайся больше под ногами, не мешай.

— Дай-ка, — сказал папа, — я тебе кое-что покажу. Этот навел меня на одну мысль.

Мы вышли на лестничную площадку. Папа открыл дверцу буфета. Встал на цыпочки, но до верхней полки все равно не дотянулся, поэтому обхватил меня рукой повыше коленок и поднял.

— Нашарь там черную книжку, — говорит. — Ну, тот старый альбом. Помнишь? Правда, я без понятия, куда он завалился. Руку просунь под одеяла.

Я уселся ему на плечо, просунул руку. Коробки, жестянки, какие-то пузатые узлы.

— Он как книжка, — говорит. — Толстая. Наверняка где-нибудь там лежит.

Я вытащил квадратную картонную коробку — она мне мешала.

— Чтоб тебя, — сказал папа. — Оно до сих пор тут валяется? Давай плюхай ее на пол.

Я просунул руку подальше, нащупал альбом, потянул. Папа увидел кончик.

— Он самый, — говорит. — Молодчина. Самое то.

Открыл он их у меня в комнате, у окна. Сначала коробку. Там внутри лежал противогаз.