— Тогда звоните… — она назвала номер. — Там вам скажут конкретнее.

Я набрала названный номер, не понимая, куда меня переадресовала отзывчивая девушка со справочной службы.

— Ургентная, — сказали в трубке, в тоне короткого ответа уже слышался вопрос, мол, что надо.

Я снова объясняла о зубной боли, просила помочь, жаловалась. А мне равнодушно отвечали:

— В городе нет дежурной стоматологии. Понимаете, ни скорой, ни дежурной, ни платной — никакой нет!

— Что же мне делать? В поликлинике не обслужили, скорой — нет, дежурной — нет. Мне еще двое суток добираться домой. Я не выдержу столько дней! — трубку положили, не дослушав меня.

Крутился телефонный диск — мне нужна была помощь, и я искала ее. Главной потребностью стало что-то предпринимать, все время что-то делать. В голове, перемежаясь с болью, продолжался бред, и я ловила обрывки воспоминаний о вчерашних огорчениях. Они мне казались надуманной интеллигентской хандрой, не стоящей внимания. Одна крайность сменила другую.

За окном шел дождь, крупные капли гулко стучали о подоконник и с хлюпающим звуком разбрызгивались. Крутился диск, я убеждала глухую ночь помочь мне.

Вдруг, в который раз набрав «09», услышала свежий доброжелательный голос:

— Позвоните… — и снова мне продиктовали какой-то номер, который я торопливо записала. — Это дежурная травматология, — неожиданно продолжил голос, — там есть отделение черепно-мозговых травм. Попросите дежурного врача, может, он вам не откажет и поможет.

Господи, неужели ты есть!

— Спасибо! — закричала и откровенно заплакала я от растроганности.

— Женщина, подождите, не отключайтесь! — остановила меня девушка. — Послушайте, эта больница находится далеко за городом, а сейчас уже час ночи, и туда добраться можно только на такси. От вашей гостиницы езды минут сорок будет. Так вы не бойтесь, если вам покажется, что таксист везет не туда. Поняли?

— Да! — выдохнула я, не веря в возможное спасение. Есть же люди среди человекоподобных!

И она, эта отзывчивая душа, эта девушка из вершинных людей, чтобы не волновалась я, чтобы потерпела немного, чтобы не боялась, едучи на такси — ночью, с чужим человеком, одна, за город, — подробно рассказала приметы дороги. Снова успокаивала, кажется, если бы могла — сама отвезла бы.

Бескорыстная забота, случайная чуткость, деятельная отзывчивость обладают колоссальным внутренним потенциалом, который, найдя выход хотя бы в одном человеческом импульсе, приводит в движение мощные механизмы вселенского добра. Оно начинает катиться по судьбам людей, словно снежный ком нарастая благодарностью тех, кто попался ему на пути.

Так случилось и в этот раз. От этой девочки — судя по голосу и по ее незачерствелости — началась цепная реакция моих удач. Я позвонила в дежурную травматологию и без проблем получила номер телефона отделения черепно-мозговых травм. Позвонила в само отделение. Там сразу же подняли трубку. Ответил голос юноши, охотно, даже с радостью — шло к добру! — согласившегося разбудить и пригласить к телефону того, кто мне нужен, — дежурного хирурга-травматолога. Через минуту в трубке возник его сонный голос. Без раздражения этот человек признался, что умирает от скуки и с удовольствием выдернет мне взбунтовавшийся зуб. Он переспросил, откуда я буду ехать, прикинул время и сказал, что к моему приезду успеет проснуться окончательно, умыться и восстановить рабочую форму.

Заказ на такси? — взяли сразу!

Такси? — приехало без опозданий!

Таксист? — чуткий, замечательный парень! Он, видя мои муки, как мог быстро домчал меня через ночь, через проливной дождь и согласился подождать, чтобы отвезти обратно.

Дальше все продолжалось так, словно я попала в сказку. Меня уже ждали у входа, с открытой дверью. Я зашла. Дальше: пространство коридора, поворот, еще один коридор, кабинет, стол, прожектора, укол, операция. Все происходило молча. Уже когда хирург, вырвавший больной зуб, самолично регистрировал меня в журнале посетителей, я спросила, почему он во время операции молчал.

— А надо было говорить? — удивился он.

— Не знаю. Обычно хирург, удаляя зуб, говорит какие-то слова. Так принято, — вспоминала я предыдущий опыт.

— Разве я удалял зуб?

— А что вы делали?

— Производил мелкую черепно-мозговую операцию, — он почувствовал, что я не поняла ответа, поэтому после паузы пояснил: — У меня на столе пациенты всегда находятся под общим наркозом. С кем говорить? Привычка.

— И то правда, — ошеломленно согласилась я, постигая особенности его профессии.

Я осыпала его словами благодарности, сказала, что никогда не забуду, и я сдержала слово — помню до сих пор и поминаю в молитвах. Деньги он категорически не взял — сказал, что грех брать мзду от страдающих людей за оплаченную государством работу.

Домой мы возвращались не так быстро. Таксист, осчастливленный тем, что на его глазах в мире стало меньше мук и горя — как легко это, оказывается, можно сделать! — пел песни. Зажимая окровавленный рот, я слушала их и вспоминала прошедший день, вечер и начало ночи. Это был верный признак того, что я отрезала от себя этот кусок жизни, отодвинув в прошлое. Воспоминания — мчащиеся в будущее кони.

Мы возвращались в центр города в толще тьмы, под потоком льющейся с неба воды, черт знает по какому безлюдью. Вдоль дороги мелькали деревья, вздымались холмы, поросшие ерником, вокруг никаких строений не обозначалось, но я не боялась. Мне было хорошо и спокойно в этой пустыне, в плену мрака, холода и дождя, потому что рядом случайный человек радовался моему избавлению от страданий. Я улыбалась, забыв их остроту, забыв отчаяние, еще недавно владевшее мной.

В номер я вошла в четыре часа утра. Девушки давно вернулись с банкета, оживленно обсуждали его детали и ждали меня, не зная, что и думать о моем исчезновении.

Обменявшись впечатлениями, мы быстро уснули.

На следующий день участники ярмарки разъезжались по домам. Все утро у меня надоедливо болела ранка от удаленного зуба, в теле чувствовалось недомогание и слабость, и я снова валялась на постели. Девушки, собираясь сами, заодно и мне накупили в дорогу еды, с учетом того что я уже двое суток голодала. Они отбыли раньше, а я до отъезда на вокзал два часа оставалась в номере одна, подшучивая над собой, что весь мой бизнес выстроен на потерянных зубах. Хотя это была не шутка, а печальная правда.

Обдумывая события двух прошедших дней, я ловила себя на ощущении, что провела тут долгую-долгую и несчастливую жизнь, с которой теперь расставалась, чтобы забыть навсегда.

Еще раз я встретилась с этими девушками на ярмарке в Ростове-на-Дону, куда поехала с мужем. Они по-прежнему щебетливо рассказывали ему свои впечатления от Нижнего Новгорода, вспоминали мои мрачные злоключения и свою прогулку по Волге на теплоходе.

Это происходило поздней осенью того же года. Никто из нас не знал, что до третьей встречи истечет несколько месяцев, наполненных для меня событиями сказочными, и она будет расцвечена совсем другими красками — радужными.

Прошло время, минули осень и зима. Я возвращалась в типографию после встречи с Виктором Михайловичем, узнав, что он мне практически подарил два миллиона рублей, когда рубли еще были весомее доллара. Я не шла, а летела по воздуху.

Несмотря на начало апреля, стояли холода. Ночью мороз сковывал землю, рассыпая по ней тысячи хрустящих льдинок, а под дневным солнцем лишь кое-где появлялась протаявшая влага. Теребящий ветерок был по-зимнему неприятен. Не отступала неласковая зима, не уходила.

Но я, дитя моих степей, чувствовала приближение весны, ловила ее приметы во всем, что мог предоставить скудный городской пейзаж. Потемневшая, набухшая кора каштанов плотнее обняла стволы, несущие наверх, к почкам, соки земли. Легкие веточки белых акаций, звенящие на зимних ветрах, стали тяжелее, обмякли, словно в предвкушении цветов и любви. Ветры, всю зиму стлавшиеся вдоль земли, перестали лизать ее исцарапанное лицо, поднялись выше и занялись облаками. Блаженным покоем дышало ждущее тело земли, и влага, извлекаемая из недр неотступным морозцем, казалась семенем, орошающим ее лоно таинством оплодотворения. Только беспокойные, подвижные облака, то поодиночке, то гурьбой носившиеся в поднебесье, мелькая тенями, закрывали от нескромного взора эти священные превращения.