— Ваша расписка?

— Это копия расписки, не оригинал, — сказала я.

— Будет и оригинал.

— Нет, не будет. Потому что такого оригинала нет.

— Копия снималась с оригинала, — напомнил эсбэушник.

— Да, он был, но вы же видите, срок действия расписки давно истек. А вот настоящий договор, по которому мы работаем, — я протянула ему прихваченные с собой бумаги. — Тут видно, что мы в течение определенного срока должны были выполнить разделительную реконструкцию магазина и оформить два новых торговых объекта. Посмотрите срок, указанный в договоре. Он совпадает со сроком действия расписки. Вы теперь поняли?

— Нет, не понял! — вскричал эсбэушник. — Вы взяли с людей деньги в счет аренды и не показали их в прибыли, не заплатили с них налоги! — Он еще что-то говорил и, конечно, угрожал, но теперь я уже не помню.

— Где написано, что это аренда? Это деньги для «производства и оформления реконструкции магазина», читайте внимательно, — сказала я.

— Но почему вы их взяли? На каком основании? — допытывался пособник бандитского попа.

— На том, что у меня не было своих денег.

— Значит, на свои работы вы взяли чужие деньги, никак их не оформили и теперь путаетесь в показаниях?

— Нет, это были не мои работы. Я и без них хорошо жила. Эти работы заказали и оплатили будущие арендаторы. Это им нужно было помещение, не мне.

— Кому оплатили? Вам?

— Нет, что вы? Не нам.

— А кому, коль деньги взяли вы?

— Я их взяла в руки и отнесла туда, куда надо было платить «за производство и оформление реконструкции магазина», цитирую по тексту полюбившейся вам расписки, — разговор крутился по этому кругу.

Только не надо думать, что я была таким уж бойцом и молодцом. Это сейчас я передаю лишь содержание, суть разговора, опуская подробности, а тогда меня путали, задавали кучу второстепенных вопросов, не давали понять, что от меня требуется, вгоняли меня в страх и растерянность.

— Не забывайте, что копия расписки имеет юридическую силу наравне с оригиналом. Так что подумайте.

— О чем? — я готова была вести пустопорожний разговор хоть до утра. И тон для этого выбрала спокойный, уравновешенный и в роль вошла.

Эсбэушнику по кличке Лахмотин, видимо, надоело плясать польку-бабочку вокруг просьбы отца Ермолая, возможно, неоплаченной, и он спешил закруглить разговор.

— Идите и дня через два позвоните мне о том, что вы надумали.

Да, так и должен был завершиться безрезультатный разговор, чтобы его инициатору в собственных глазах не выглядеть болваном. Главное, что он должен был сделать, это провести акцию устрашения, чтобы я не дергалась, а предоставила свои проблемы воле случая, а уж поп со случаем договорился бы. Можно сказать, что акция в какой-то мере удалась.

— Буду звонить по мере душевной потребности, — поддержала я игру в то, что этот эсбэушный пособник бандитов не слабо проплаченный дурак, а умный и жутко решительный борец с недостатками в копеечном бизнесе, порядочный и неподкупный служитель народа, даже просто человек.

Конечно, я понимала, что сеанс окончен, мой звонок ему сто лет не нужен и он его не ждет и звонить мне не стоит. Но акция удалась в том смысле, что на меня произвели впечатление возможности попа. Нажаловаться на меня в СБУ! Надо же так напрячься! Кто бы на моем месте остался спокойным? Тревога, растерянность, ощущение, что ты находишься в темной комнате, где присутствует неведомая тебе опасность, не покидали меня. И это было преотвратное состояние.

Как-то мне удавалось спать, наверное, подсознательно я чувствовала, что мой арендатор в борьбе со мной исчерпал свои возможности — этот его дружбан из СБУ, принимающий на себя сомнительные поручения, был его последней козырной картой. У меня оставалось одно средство — не обращать внимания на эсбэушника, успокоиться, отдохнуть и изобретать дальнейшие способы давления на нервного попика.

Ах, как мы все любим побрюзжать, пожаловаться на судьбу, поругать ее за коварство. И хорошо еще, если в этом нет гордыни, а есть только желание найти в ком-то сочувствие. Ведь иногда судьба подает нам соломинку, за которую стоит ухватиться, а иногда даже бросает спасительный круг. Так случилось и со мной.

В какой-то из дней, когда я всеми своими нервами была растревожена, еще не успокоилась после беседы с эсбэушником, не остыла, не подавила в себе страх ожидания более грозных неприятностей, не подмяла под себя новые обстоятельства в деле с арендой, к нам в магазин пришел еще один мой конник. Вошел без хлопанья дверью, без звука шагов, поздоровался негромко, улыбнулся. Он всегда был тихим и незаметным до такой степени, что его судьбоносные приближения ко мне не сопровождались никакими приметами, знаками, сигналами, а были сродни погоде, которая устанавливается, ничем о себе не предупреждая. Не было его и в числе тех конников, что приснились мне в знаменитом сне, когда я брела по полю вне пространства и времени.

Безусловно, он пришел по моему молчаливому внутреннему призыву о помощи, адресованному мирозданию, неосознанному призыву, выливающемуся не в словах и взглядах, а в вибрациях моего существа. Почему именно он ощутил их, мои волны внутреннего вопля?

Только после этого случая я окончательно поняла, что его неприметность была мерой силы. Не всегда так бывает.

Так вот, он, как всегда, спросил о моих делах, пожалуй, спросил из вежливости, ибо даже в общих чертах ничего о них не знал — мы лет пять не виделись и не общались. Но ему свыше послано было спросить об этом, а мне — рассказать все, вплоть до истории с обращением к черному переговорщику. Мой тихий и неприметный конник слушал очень серьезно, у него даже взгляд изменился, стал острым и холодным, каким я его никогда не видела, полагая, что он умеет только улыбаться.

— Вы правильно сделали, что отказались от услуг темных людей, — сказал он. И продолжил: — И в СБУ не звоните, это чепуха какая-то. Живите спокойно, никого не бойтесь и ничего не предпринимайте. Что потеряно, то потеряно, но в дальнейшем у вас все решится так, как вы задумывали, — его слова прозвучали так весомо, что я им поверила.

В самом деле, подумала я, ведь так естественно, чтобы события развивались в подготовленном ключе. Существует такое понятие, как начальные условия, из которых они начинают развитие путем ряда последовательных изменений. И если эти условия предопределили именно такой характер изменений, то они могут от него отклоняться лишь в пределах допустимых погрешностей. Успокаивая себя этими рассуждениями, я словно забыла, что сама же в этих начальных условиях допустила ляп, приведший к тому, что этим немедленно воспользовался паразит — недремлющий враг порядочных людей.

Мой тихий конник ушел. Я даже не успела спросить, зачем он приходил. И не позвонил больше, не спросил, легче ли мне стало — словно его визита ко мне и не было. Только вдруг все неприятности улеглись. Окончился срок аренды и арендаторы, не пикнув и не вспоминая об изношенной до дыр овчинной безрукавке, купили у меня арендуемую часть магазина, как мы и подразумевали своими договоренностями.

Поневоле мы продолжали общаться с Надей-Женей, которые с видом ангелов не чувствовали за собой вины, что нагрели меня на сумму почти полуторагодичной аренды. Наши разговоры в основном касались совместных работ по содержанию здания, ибо оно у нас было разделено условно — из их половины не имелось автономного аварийного хода. В случае такой необходимости, они могли воспользоваться только нашим черным выходом. Но однажды между делом Женя проговорился и сказал мне с видом упрека, мол, я жестоко поступила, организовав отцу Ермолаю неприятности, ударившие его по карману, почти разорившие его.

— А он мне, конечно, неприятностей не делал, — сказала я, не понимая, о чем Женя говорит, и желая выудить из него больше информации. — И по карману он меня не бил. Так, по-твоему?

— Ну не так, — замялся Женя. — И все же он у вас ничего не забрал. Недоплатил просто. А у него забрали все, еще и посадить хотели, еле откупился.